Оказавшись перед зданием Рейхстага, но не доходя до него сотню-другую метров, я задрал голову ввысь. На секунду мне даже показалось, что я вижу развивающееся у купола ярко-алое знамя с серпом и молотом. Мозгами я понимал, что сейчас там может находиться только одно знамя - с фашистской «каракатицей» в белом кругу на красном фоне, но душа... Душа будто бы запела, протестуя при этом, говоря, что там должна находиться не тряпка Третьего Рейха, а ярко-алое знамя с серпом и молотом, в идеале то самое Знамя Победы, что так бережно хранилось в моей стране с самого конца войны...
Опустив взгляд ниже, моему взору открылась совсем не та картинка, которую я видел совсем недавно: вместо громадины здания Рейхстага, с немецкими знаменами, охраной из эсэсовцев, которые, пока что издали наблюдали за мной, но все еще не подходили (как и группа полицейских в странных шапках и длинных шинелях), так как я не делал ничего предосудительного, я увидел... развалины Рейхстага! Вернее, развалины Берлина, баррикады, сожженный остов танка «Пантера», торчащий из воронки ствол знаменитого «ахт-ахта». Через долю секунды в уши ударил громкий грохот. Повернув голову назад, я увидел, как по тому самому мосту Мольтке, через который совсем недавно прошли мы со Спыхальским, пронеслось две «тридцатьчетверки» с автоматчиками на броне, и, буквально раздавили гусеницами красную коробочку трамвая. Следом за танками, маленькими, компактными группами, ощетинившись стволами короткоствольных автоматов, винтовок и многочисленных пулеметов шла пехота. Шла аккуратно, контролируя пространство вокруг, прикрывая друг друга. В общем - шла пехота грамотно, а не так, как это было показано в современных мне фильмах - прямо в лоб, густой толпой, на пулеметы... Следом за передовой группой, которая уже заняла этот берег, через мост хлынула более многочисленная группа пехоты, следом за ней, с короткими остановками шли и танки.
Первые же две «тридцатьчетверки», остановившись за остовами разбитых машин, сбросили десант. Командирский лючок на одной из машин открылся, из неё высунулся танкист в черном ребристом танковом шлеме и темно-синем комбинезоне, прижался к броне, начал о чем-то перекрикиваться с пехотинцами, которые активно махали руками, что-то объясняя. Наконец, танкист, кивнув старшему пехотинцу, скрылся в башне, и, события начали разворачиваться с новой скоростью. Пехотинцы, которых на этот берег перебралось уже больше двух, а то и трех сотен, организовав жидкую цепь, прижимаясь к земле и прячась за остовами разбитых машины и бронетехники, перебежками от баррикады к баррикаде начали медленное, но уверенное продвижение вперед.
Неожиданно для меня, но не для красноармейцев, от одного из хитросплетений остова бывшего когда-то грузовиком «Опель» и груды камней, а также какого-то строительного мусора, длинной очередью ударил пулемет. Переместив взгляд в ту сторону, я сразу заметил группу из двух молодых парней, один из которых был одет в явно большой для него китель солдата Вермахта, а второй, в какой-то пиджак, поверх рукава которого была надета белая повязка с черной надписью «Volkssturm».
Бойцы Красной Армии только этого и ждали - споро заняли укрытие и открыли шквальный огонь из всего оружия, что было у них на руках. Массированным стрелково-пулеметным огнем защитников правительственного квартала буквально «сдуло» с занимаемых позиций. Чудом не задетые ополченцы, попытались было убежать от смерти, но когда по тебе стреляет более двух десятков стволов, да добавляет огнем своей восьмидесяти пяти миллиметровой пушки танк, на перегонки со смертью особо сильно не побегаешь, поэтому судьба двух неудачливых защитников «фатерланда» была решена буквально через несколько секунд.
Но на этом бой не закончился – от здания Рейхстага к атакующей цепочке красноармейцев потянулись длинные трассеры пулеметных очередей, позиции в окопах начали занимать прятавшиеся до этого момента бойцы Ваффен-СС, Вермахта и другие ополченцы – все те, кто продолжал сражаться в осажденном, но еще не сдавшемся на милость победителям городе Берлине.
Бой разгорелся с новой силой. Откуда-то заговорили немногочисленные минометы, и, спустя несколько десятков секунд, «фонтаны» разрывов начали ложится среди атакующих советских пехотинцев. Откуда-то из-за развалин выкатилась целая и невредимая «Пантера», которая первым же выстрелом сожгла одну из «тридцатьчетверок». Мне даже показалось, будто я слышал крики горящего заживо экипажа…
-Пан... - Сквозь пелену услышал я взволнованный голос своего адъютанта...
-Пан подпоручник! Вы впорядке?! - Повернув голову, я заметил озабоченного чем-то Спыхальского. Мне даже показалось, будто обычно лихо закрученные усы грустно повисли вниз:
-Д-да! Все нормально! - Отвечаю и не узнаю своего голоса я. - Ч-что случилось?
-Вы, когда флаг германский увидели, ругаться начали. По-русски. А когда в сторону моста начали смотреть, у вас слезы на глазах появились...
Сняв кожаную перчатку с правой руки, провожу правой рукой по лицу, и, к своему удивлению, замечаю влагу.
Странно. С чего это я мог зарыдать, как гимназистка? Или это из-за подбитой «тридцатьчетверки», кажется, я даже слышал их полный боли и страдания крик?
-Пан подпоручник?
-А? Да, плютюновый! Вспомнил кое-что из прошлого. - Рассеянно ответил я. - Пойдем отсюда, а то полицейские на нас уже странно смотрят...
Лертский вокзал. Г.Берлин. 1900-1920-гг. Практически на его месте сейчас находится Центральный Вокзал г.Берлина.
Глава 14. Экстренные сборы.
Посиделки закончились уже за полночь, поэтому не было ничего предосудительного в том, что мне предложат переночевать в специально имеющейся на такой случай гостевой комнате. Предосудительным можно было назвать один момент: когда дом окутала тишина я услышал в коридоре легкие шаги, и, подготовившись встречать непрошенных гостей во все оружии - с пистолетом в руке - моему взору предстала Тереза. В обворожительно-коротком ночном костюме в виде легком, можно даже сказать, воздушном платье.
Удивленно уставившись на пистолет в моей правой руке, девушка негромко проговорила:
— Это уже становится традицией, что ты встречаешь меня в дверях, с оружием и раздетый.
Смутиться я не успел, а важнейший мужской орган, которым не редко мы, мужчины думаем, когда видим красивую девушку, тут же напомнил о своем существовании и начал оттеснять мозг от руководящей роли в организме.
-Если ты будешь всегда приходить ко мне в таком виде, я готов встречать тебя и без оружия. - Также тихо, одними губами ответил я.
В едва заметном, белесом свете луны мне было хорошо видно, что девушка улыбается во все своих тридцать два беленьких зуба. Отложив пистолет в сторону, я делаю шаг в сторону и легким взмахом руки приглашаю девушку войти. По задорному блеску её глаз я понял, что именно этого она и ждала. Когда между нами осталось всего несколько сантиметров расстояния, а в нос ударил одурманивающий запах дорогих духов, я потерял над собой контроль и резким движением подхватил Терезу на руки. Она вскрикнула-было от неожиданности, но я, чтобы не разбудить отца девушки, и, кроме этого, влекомый сочными губами девушки, погасил источник шума своим поцелуем...
В общем, ночка у меня выдалась бодрая, как, впрочем, и у Терезы, которая будто бы остервенела - возможно, это из-за возможного обнаружения ее отцом несколько моих более близких контактов с его дочерью, чем я ему рассказал недавно? Не знаю, да и кто их, женщин поймет? Тем более красивых?
Пробуждение выдалось на редкость паршивым: спасибо противно звучащему будильнику, который был заведен на пять утра, и, тому обстоятельству, что поспать нам с представительницей прекрасного рода Ковальских удалось от силы часа полтора - все остальное время мы развлекали друг друга языком и делом. В том плане, что разговаривали, а не то, о чем вы могли подумать. Впрочем, после того как Тереза услышала, что я скоро должен буду уехать в Париж по служебным делам, несколько огорчилась и тут же набросилась на меня с новой силой, закрыв рот своим сладким как персик поцелуем...
