Стоит сказать, что пан Ковальский, чудом не застукавший нас с Терезой утром в одной комнате, поступил достаточно положительно, во всяком случае для меня - он выделил автомобиль с личным водителем для того, чтобы тот отвез в столичную квартиру его дочку, попутно захватив меня на место службы. К счастью, было недалеко.
Нужно ли говорить, что, отгородившись от водителя шторкой, мы всю дорогу целовались, а мои шаловливые руки лезли туда, где им сегодня ночью были очень сильно рады, а сегодня утром уже не очень? Впрочем, получив пару шутливых ударов по своим "шаловливым" ручкам, я все-таки достиг цели, схватил девушку под платьем, но тут же был обломан водителем, который деликатно (не открывая занавеску) сообщил о том, что мы прибыли к месту моей службы?
Сказать, что я огорчился — это ничего не сказать. Да и Тереза была огорчена, что выражалось в нервном покусывании своих губ.
Мне потребовалось около минуты, чтобы привести себя в порядок, поправить все ремни и стать похожим на бравого молодого офицера бронетанковых войск, а не на "героя-любовника" поручика Ржевского из похабных анекдотов моего прошлого-будущего. Терезе же потребовалось несколько минут, после чего она вновь стала похожа на холодно-вежливую представительницу старинного дворянского польского рода. Я же на автомате заявил о том, что вечером "зайду в гости", чем вызвал искреннюю улыбку девушки.
Впрочем, эта показательная "прохлада" не могла обмануть никого - пара знакомых офицеров, видели задорные искорки в глазах девушки, которой я вежливо целовал нежные пальчики ручки перед тем, как направиться к зданию генерального штаба. На крыльце меня перехватил Ежи, задорно поздоровался, сказал, что мне дико повезло и он рад, что меня выпустили, а также посоветовал:
-Ты бы, Янек, помаду с лица стер! Весь измазан! Полковник не приемлет такого.
Поблагодарив товарища стандартной фразой:
-Да иди ты к черту!
Я бросился к ближайшему туалету, сопровождаемый смешками пары встреченных малознакомых офицеров, где минут десять пытался привести себя в порядок - чертова ярко-красная помада никак не хотела отмываться. Когда же мне удалось справиться с этой напастью, в коридоре меня уже ждали. Вернее ждал. Адъютант. Взводный Спыхальский.
Бросив единственный взгляд на немолодого кавалериста, я тут же отметил — вот он действительно рад меня видеть. И это при том, что я не мог назвать его своим другом.
Четко козырнув, и, щелкнув каблуками своих кавалерийских сапог, Спыхальский поинтересовался:
-Какие будут приказания, пан подпоручник?!
Вместо отдачи какого-нибудь особо-ценного приказания я просто протянул руку, которую тот с некоторой заминкой пожал. Почему с заминкой? Так это и так понятно - не принято в буржуазной Польше такое отношение офицера к унтер-офицерскому составу. Вот если бы я ему что-нибудь приказал, да при этом наорал бы с три короба - то да, все было бы правильно, так, как привычно. Насмотрелся я уже на то, как ряд офицеров общается со своими денщиками. И меня это никак не устраивало, впрочем, так как ничего изменить у меня в этом не получится, я и не стал заморачиваться - без этого проблем хватало.
Пока шли к кабинету, Спыхальский осторожно рассказывал все последние новости:
-Кроме вас контрразведчики принялись за хорунжего Гловацкого, но я так и не понял, в чем его обвиняли, пан подпоручник!
-Хорунжего арестовали?
-Так точно, задержали. Но тут же отпустили, когда за него полковник Сосновский вступился!
Я молча кивнул. Сосновский... Чертов полковник. Вроде бы никаких проблем с ним не было, но чем-то он мне не нравился. Еще родственница эта, с которой мой "предшественник" шашни крутил и разругался. Вот только несмотря на то, что полковник мне не нравился, он никаких палок в колеса мне не вставлял. Почти. Опять же, Гловацкого отбить смог, а меня нет? Странно. Но тем не менее я на свободе. Поэтому ничего, из-за чего стоит обвинять полковника, у меня попросту нет...
В паре метров от кабинета меня перехватил знакомый поручник - офицер для особых поручений при полковнике. Этот самый "старший по званию лейтенант", как про себя окрестил я этого лощеного молодого парня с усами-щеточкой, заявил, что Сосновский требует меня срочно и прямо сейчас.
-Слушаюсь, пан поручник! - Коротко козыряю я, и, передав адъютанту свою шинель, привожу себя в порядок, после чего направляюсь следом за посыльным.
Знакомые переходы, коридоры, лестницы, и вот, через несколько минут я в небольшой приемной полковника. Коротко постучавшись, поручник скрывается за дверью кабинета, после чего зовет меня:
-Пройдите, пан полковник вас ожидает!
Коротко киваю и захожу в кабинет, после чего сразу же нарываюсь на крик полковника:
-И это офицер Войска Польского? Посмотрите на себя! Лицо разбито! В кабинет входите расхлябано! Без доклада!
Прежде, чем я успел что-то сказать, Сосновский продолжил:
-Кругом! Шагом марш отсюда!
Четко развернувшись через левое плечо, покидаю кабинет, чтобы выйти в приемную и встав перед зеркалом, быстро осмотреть себя в зеркало. К форме никаких претензий быть не может - сидит как влитая. А вот "следы от допросов" у контрразведчиков - те скрыть никак не получится.
-Попробуй еще раз. С докладом. - Шепнул мне поручник, который крики полковника отлично слышал и лучше меня знал все прихоти своего начальства. Коротко кивнув, одергиваю мундир, поправляю на голове шапку, после чего подхожу к двери, трижды стучу, и, едва приоткрыв ее, задаю вопрос:
-Разрешите войти?
Грозный окрик начальника отдела заставил действовать дальше:
-Войдите!
Три твердых шага, и, я оказываюсь перед столом полковника Сосновского, четким движением вскинув руку к виску, отдаю воинское приветствие, после чего докладываю:
-Пан полковник, подпоручник Домбровский по вашему приказанию прибыл!
Сосновский, делавший до этого вид, будто бы занят изучением пустого листа бумаги, поднял свой тяжелый взгляд и "упер" его в меня. Возникло такое ощущение, что этот полковник смотрит мне прямо "в душу".
Наступила тишина, прерываемая лишь тяжелым дыханием начальника отдела. Впрочем, вскоре играть в гляделки полковнику надоело - я взгляд так и не отвел, чем вызвал раздражение начальства. У меня даже возникло ощущение, что Сосновский захочет что-то бросить в меня, но он с трудом сдерживается. Поэтому и начал наезжать на меня как БЕЛАЗ на иномарку:
-Почему я узнаю о вашем освобождении от офицеров контрразведки, когда делаю запрос о вас? Где вы, подпоручник, изволили пропадать все это время?
Выждав несколько секунд, чтобы удостовериться в отсутствии дальнейшей речи начальника, коротко отвечаю:
-Освобожден был вчера. Сегодня к началу рабочего дня прибыл на службу.
-Я знаю, щенок, что освободили тебя вчера! Вчера утром! Где ты болтался почти сутки, кретин?! Почему не доложил о своем освобождении сразу!?
Голос полковника кипел до невозможности, а сам он покрылся красными пятнами, что свидетельствовало о том, что кто-то начальника отдела действительно заставил понервничать.
-Виноват, пан полковник! В контрразведке мне сказали, что сообщат по месту службы о том, что я возвращаюсь к работе с сегодняшнего дня! - Попытался я "соскочить", скорчив лицо "скорбное" и "придурковатое".
После моего ответа ненадолго наступила тишина, пан полковник лишь расстегнул пару верхних пуговиц на своем мундире, после чего взял со стола графин и налил в стоящий рядом стакан воды, перелив немного через края на поднос, после чего не обращая внимания на воду, которую расплескал только что, в пару глотков осушил стакан и небрежно поставил его на стол, прямо поверх бумаг.
-Ты идиот, подпоручник! - Неожиданно спокойно сказал мне полковник. - Сегодня, в шесть утра с вокзала ушел поезд с нашей делегацией во Францию! Угадай, кого не оказалось в вагоне?
