Я смыл с тела уже присохшую кровь. Порылся в шкафу и нашел чистую простынь. Порезал ее на ленты и как мог перемотал руку.
Все это далось с неимоверным трудом. С болью и зубным скрежетом. Проще родить раза три подряд. Наверное…
Но рану надо обработать, скорее всего, прочистить и наложить стерильную повязку. А от таких повязок, как у меня сейчас — руки можно лишиться на раз-два.
Через полчаса в дверь постучали. Три длинных, два коротких стука. Как и договаривались. Я открыл хозяину квартиры.
— Ты как? — он с порога уставился на меня. — Что-то бледный совсем…
— До свадьбы заживет. Если организуешь мне стерильные бинты и йод, то жить буду.
— Аптеки закрыты, — озадаченно почесал редеющую макушку Медведев.
— Ты взломщик или кто?
— Хм… Никогда не грабил аптеки… А ведь это проще пареной репы. Там исторожа нет.
— Зато есть сигнализация, потому что там наркота медикаментозная хранится.
— Не везде, — улыбнулся шубник. — Надо брать маленькую захудалую аптеку. Там только решетки на окнах. Только что конкретно искать? Ну бинты — это понятно… Йод? И все?
— Так… — я задумался. — Погоди… Врача все-таки надо. Хоть самого захудалого. Он скажет, что нужно. А то как-то не хочется руки лишиться…
— Может, мне еще и профессора тебе похитить? Или дежурныйиз стационара сойдет? Извини, мент, но я пас.
— Не надо никого похищать. Есть у меня знакомый врач… Ну, как врач. Судмедэксперт Мытько.
— Патологоанатом, что ли?
— Нет. Говорю же, судмед. Патологоанатом трупы режет, которые от старости и от болезни умерли. А этот с криминальными работает.
— Хрен редьки не слаще. Так себе идея.
Я кивнул, хотя знал, что Мытько хотя бы раньше с живыми людьми работал, а опыт, как говорится, не пропьешь.
— Согласен, но другого знакомого врача, кроме трупореза, у меня нет. Значит, так. Позвони по этому телефону, — я набросал цифры карандашом, оторвав клочок “Известий” (газета лежала на журнальном столике). — Спросишь Федю Погодина. Это мой друг. Оперативник. Ему доверять можно. Скажешь, что мне нужна помощь. Пусть срочно приедет. Больше ничего не говори. Не телефонный разговор.
— Отлично! — шубник скривился. — Давай еще всю ментовку позовем ко мне домой. Я же только что напал на начальника УВД, проник в его кабинет, вскрыл его сейф. Совсем нечего скрывать от родной милиции
— Да не кипишуй ты! Я же говорил. Федя в теме. Только поторопись. Чувствую, совсем мне х*рово становится. Надо с раной быстро решать, чтобы заражение не пошло.
— Нахрена нам твой Погодин? Мент не доктор — сажает, а не лечит.
— Вот как раз доктора он и будет искать.
— Ладно… — Медведев накинул плащ и нацепил шляпу, стал сразу похож не на урку, а как минимум на директора магазина или партийца средней руки, — тут автомат рядом, позвоню… Но смотри, если он нас сдаст, я его пришибу, сам на лыжи встану, а с тобой нянькаться не буду.
— Мне нянька не нужна. В детдоме хватило.
— Ты детдомовский? — шубник вдруг смягчился и замер в пороге.
— Было дело…
— Я тоже, — он вышел из квартиры, а я замкнулся изнутри.
* * *
— Так я и знал! — причитал Погодин, обхватив голову руками и вытаращившись на мою многострадальную, обмотанную лоскутами простыни тушку. — Андрюха! Зря я тебя не отговорил! Что теперь на работе скажешь? Как с такой рукой там появишься?
— Да не ной, Федя, — пытался я его успокоить. — Все нормально будет. Горохову скажу, что сотрясение затяжное у меня приключилось. Ты мне новый больничный вымутишь. На лапу кому надо в поликлинике дашь, делов-то.
— Это же незаконно! И вообще, что это за квартира сомнительная? Будто притон воровской.
Хорошо, что Медведев его не слышал. Возился на кухне, гремел посудой. Видно, что-то готовил. Судя по манящему запаху — что-то мясное.
— Незаконно, Федя, людей ножичком резать. А это издержки производства… А квартира моего товарища. Адресок которого ты мне сам подкинул. Соображаешь?
— Так это и есть медвежатник? Андрюха, ты уже с вором спелся. Ну даешь?
— Цели, Федя, благие, поэтому заодно мы с ним. Ты лучше спроси, что я в сейфе нашел?
— Что бы там ни было, это не стоило такого риска. Тебя чуть не пристрелили.
— Чуть-чуть не считается.
Погодин убрал все-таки с лица выражение заботливой мамаши и настроился на деловой разговор.
— И что же вы там нашли?
— Заявление от убитого фарцовщика Гребешкова на начальника участковых Сафонова. Тогда он еще не управой не рулил.
— Подумаешь, заявление. Сам знаешь, что такой неблагонадежный элемент как фарцовщик кого хочешь может оговорить.
— Не все так просто. Там заява в прокуратуру адресована. В ней расклад дается про то, как Сафонов, будучи начальником участковых, некоторых фарцовщиков данью обложил. Взамен рейды по ним проводил такие, лишь для отвода глаз. Кто платил, тех почти сразу отпускали, кто “чужой” или упрямый, тех оформляли и материалы в ОБХСС передавали.
Мой коллега слегка отпрянул.
— Наш Валерий Игоревич занимался таким? Не могу поверить…
— Почему — занимался? И сейчас занимается. Осинкин сказал, что выволочку получил за то, что на своем участке якобы плохо работает в этом направлении. Сафонов хитрый. Вначале придушит маленько торгашей, а потом лазейку им предлагает в обмен на мзду.
— И где это заявление? — Погодин до сих пор смотрел на меня со скептицизмом, сложно было пошатнуть его веру в кристальную честность советской милиции.
Но милиция ни при чем. Мразь она и в Африке мразь. И в милиции окопаться может, и в любом другом ведомстве. И в этом времени, и в будущем.
— Заявление я в сейфе оставил, как было. Если даже его подкинуть в прокуратуру — Сафонов отбрехается. Скажет, что враги его письмо состряпали. Оговорили, дескать. Вот, ты ведь и сам склонен так думать.
— По почерку можно же установить авторство. Наверняка у Гребешкова есть рукописные тексты дома. Чтобы можно было сравнить.
— И что это даст? Сафонов скажет, что Гребешков его и оговорил. А самого фарцовщика теперь в живых нет. Кто слова начальника УВД опровергнет?
Мы помолчали, пока я отдышался — от боли дыхание все время перехватывало.
— И что думаешь делать? — переспросил Погодин.
— Пока не знаю, но крышевание фарцы — это мелочь по сравнению с тем, за что я хочу прищемить хвост Сафонову, — Я достал носовой платок. — Здесь маленький клочок бумажки, пропитанный предположительно человеческой кровью. Отдай его СМЭ-шникам, пусть установят группу.
— Ты думаешь, что?.. — Федя терялся в догадках.
— Некогда объяснять, я вообще-то раненый. Все, дуй к Мытько. Привези его поскорее. Ты же, надеюсь, на машине?
— Да, служебную взял, как чуял. Вот только про Мытько я не уверен. Этот тот тип, про которого ты рассказывал? Которого за взятки из хирургии турнули, где он завотделения был? Ненадежный он какой-то. А если сдаст тебя?
— Другого лекаря у нас на примете нет. Адрес Мытько в дежурной части возьмешь. Он теперь дежурит в качестве судмеда, бывает, что поднимают его ночью и в выходные дни. Так что не впервой ему на ночь глядя подрываться. Объяснишь ситуацию… Что, мол, человечка заштопать надо. Денег предложи, да не скупись. Знаю, что копишь ты. А с тобой потом сочтемся.
— Эх… — вздохнул Федя. — Я на цветной телевизор копил…
— Тебе кто дороже? Друг или “Горизонт?.
— У “Горизонта” аудиосистема с усилителем в комплекте идет. Представляешь?
— Я тебя сейчас прибью…
— Да шучу, Андрюх. Поехал я за Мытько.
* * *
Минут через сорок Федя и хирург были уже в квартире. Аптеку грабить не пришлось. Как у настоящего советского врача, у товарища Мытько дома оказались солидные запасы перевязочных материалов, медикаментов и прочих врачебных нужностей, честно украденные им с прошлой работы.
