— Нам зайти, сбросить, и все свободны.
Легко сказать! Там рельеф реально крутой, горы так и норовят сомкнуться и захлопнуть тебя. Делать всё равно нечего, когда есть у тебя приказ.
Стоять на исполнительном при такой жаре просто нереально. Фонарь представляет собой подобие лупы, и солнечные лучи через подобное стекло прогревают тебя похлеще, чем в бане. Комбинезон практически весь потемнел от пота, пока мы дождались наших товарищей. Да и на каких самолётах⁈
— 401й, 412му, — запросил я у Буянова. — Это то, что я думаю? — намекнул я ему на новейший самолёт для этого времени.
— Да. Мы прикрываем именно этих ребят.
С другой рулёжки выруливали новые Су-25 с очень серьёзным вооружением — по 4 штуки ОДАБ-500П и паре дымовых авиационных бомб того же калибра. У одного также висят и блоки с С-5. Похоже, что с такой арсенал предназначен для чего-то крупного.
— 401й, 907му, — запросил нас ведущий пары Су-25х.
— Ответил, 907й.
— Мы готовы, идём после вас, — спокойно сказал в эфир 907й.
Чувствуется, что эти ребята не первый раз здесь летают и вообще опыта им не занимать. Тогда почему мы их раньше не видели?
Произвели взлёт с Буяновым, как и положено в паре. Пошли в набор над точкой до установленной нам высоты от руководителя полётами.
— 907й, 401му. Проходим точку, скорость 600. Выполняем вираж до вашей команды.
— 401й, понял. Курс 315°, скорость 500 по прибору, высота 3200, — ответил нам ведущий штурмовиков.
— 412й, выводим. Скорость 550, пристраиваемся сверху, — скомандовал Буянов, и мы пошли догонять от аэродрома наших подшефных.
— Понял, 401й.
Вот теперь мне замысел понятен! Встать над «грачами», как позже будут называть Су-25е, и сопроводить их в район работы.
Через минуту полёта визуально обнаружили наших товарищей.
— 907й, я 401й, подходим к вам, заняли 3500.
— Понял вас. Скорость по прибору 500.
И началось стойкое молчание. Видимо, секретность этого дела не давала даже пискнуть лишнее в эфир. Нам давно говорили, что самолёты радиотехнической разведки НАТО постоянно мониторят Афганистан. И узнать что-либо о новых штурмовиках Советского Союза для них очень заманчиво.
— 401й, до цели 25. Снижаемся, — спокойно произнёс 907й, и мы с Буяновым перевели самолёт на пикирование.
Управление, как я понял, авианаводчик принимать не будет. Даже здесь решили соблюдать секретность.
— Главный… включён. Делаю привязку… цель вижу, 907й.
— Понял, работаем. 401й, по команде «горка» с набором до 2400. Мы уходим на 2100. Не забываем «асошки».
— 907й, понял вас, — ответил комэска.
Я был в ожидании чего-то очень мощного. С таким количеством взрывчатого вещества, сколько несут «грачи», от цели ничего не должно остаться.
— До цели 10, — начал отсчитывать ведомый ударной группы.
— Делаем первый заход, затем уход, вираж и ждём подтверждения, — сказал ведущий.
— Понял, до цели 8.
Будто обратный отсчёт до взрыва атомной бомбы. Что-то подобное сейчас и произойдёт внизу.
— Внимание… сброс!
Глава 16
— 412й, обороты максимал! Тангаж 20, набор, — скомандовал Буянов. — Паашли!
Ручку управления отклонил на себя, и самолёт резко пошёл вверх. От большой перегрузки меня вдавило в кресло. Краем глаза смотрел на приборы и не терял Буянова из виду.
— Выводим. Скорость 500, обороты 87, — сказал Буянов, когда мы заняли нужную высоту и смогли оглядеть последствия боевого применения.
Белое облако пыли, словно огромный шар. В центре вспышка, а что внутри происходит — не понятно. Пару раз я видел последствия применения объёмно-детонирующих авиационных бомб. Ничего живого в радиусе распыления этого аэрозоля, который расходится по поверхности, не остаётся. Взрыв поглощает всё. Думаю, что количество убитых моджахедов сегодня будет очень большим. Страшные последствия от применения этого оружия.
Белый цвет сменился на чёрный, будто произошёл ещё один взрыв. Теперь уже было уничтожено какое-то из зданий.
— Торос, я 907й. Работу закончил. Прошу результаты? — запросили наши коллеги авианаводчика.
— 907й, работу наблюдал. Доложу попозже, но попали хорошо!
Приятно было слышать тот самый голос, который наводил нас на цель глубокой ночью полгода назад. Парень выжил и, похоже, ещё в строю.
— Торос, 907й, понял. До связи. 401й?
— Ответил, 401й.
— 401й, мы работу закончили. Скорость 500 установили, 2100 заняли.
— 907й, понял вас. Снижаемся.
Буянов дал мне команду на перестроение. Парой спикировали вниз, чтобы идти в более в сомкнутом строю с Су-25ми.
Непросто держаться на такой скорости за дозвуковыми самолётами. Постоянно хочется ускориться, добавить обороты, а нельзя ломать строй.
Вокруг была какая-то пугающая безмятежность. Яркое солнце, от которого не спасал светофильтр, голубое небо, действующее успокаивающе, и острые горные вершины, готовые в любой момент «проткнуть» фюзеляж самолёта. Именно такие вершины и таят в себе главную опасность.
Пара пулемётов ДШК или расчётов ПЗРК на расположенных рядом друг с другом вершинах и нам практически будет невозможно уйти от попадания.
И вот край глаза выхватил среди каменных скал небольшую вспышку и белый дым.
— Пуск справа! Справа! — крикнул я в эфир, и дёрнул ручку на себя, выполняя при этом отстрел ловушек.
— 907й, вверх, вверх.
— Ловушки… зараза!
«Борт 3–4, пожар левого двигателя», — прозвучала в эфире так называемая РИТА или речевой информатор, дающий понять лётчику, что у него отказало.
В эфире началось что-то непонятное. Буянов дал команду убрать с вершины пулемёты. Какие ещё пулемёты?
Выполнив переворот, я высмотрел на вершинах стреляющих духов, которые четко метились в штурмовики.
— Работаю по восточному склону, — сказал я и начал пикировать на цель.
Ручку управления отклонил от себя, держа в прицеле небольшое серое пятно. Пулемётные очереди сыпались в сторону уходящих в набор высоты штурмовиков.
— Пуск! Сзади! — кричал в эфир Буянов, проносясь надо мной. Духи основательно решили отработать по Су-25 м.
Волнительно, когда над тобой так проносится истребитель, а где-то сзади стартанула ещё одна ракета.
— Ушла! Ушла! — крикнул один из «грачей».
Всё вокруг вращается, стреляет, в ушах постоянные крики, что кто-то пустил, а кто-то ушёл.
Цель уже передо мной, колпачок кнопки РС открыт. Ещё немного и… пуск. Выхожу в правую сторону с разворотом на петле. Меня сильно придавило к креслу, а маска буквально приросла к лицу. Не отлепить!
Парней оставлять одних нельзя. У них очень незавидное положение — прикрыться нечем, двигатель у одного подбит, боекомплекта нет.
— Эмм… высветилась сигнализация, — легко и непринуждённо сказал 907й.
— Наблюдаю. Дымишь, — ответил ему напарник.
Я вновь вышел сзади штурмовиков и осмотрел их. У одного и, правда, тянулся черный дым из правого двигателя. Машина шла ровно, но глянув на указатель скорости, я понял, что быстрее 400 км/ч он не полетит.
— 908й, я 907й, что с ловушками?
— Не работают. Кнопку жму, программу ставлю, а ни фига не срабатывают!
И снова белый дымок справа. Вспышка и очередной пуск! Справа склоны, слева Су-25е. Можно уйти вверх и спастись, но 907й не уйдёт, да и прикрыться нечем ему.
Ручка чуть на себя, обороты чуть убрал, и резко переложил самолёт в левую сторону. Начал выполнять «бочку». Большую «бочку»! Отстреливаемые при этом ловушки, окружали вокруг «грачей». Парочка даже приняли на себя ракеты. А у меня перед глазами были ошарашенные лица пилотов «грачей», смотрящих на меня снизу.
— Ого!
— Тихо! Тихо!
— Отставить 412й!
Сделал я так один переворот вокруг Су-25х. И второй, и третий. Только когда закончились у меня ловушки, а Буянов отработал по позиции ПЗРК, я закончил выполнять свои трюки. Выровняв самолёт, я смог ощутить весь адреналин. Сердце вот-вот должно было выскочить, а кислорода, поступающего из маски не хватало, чтобы продышаться.
