— Как обстановка на Ораниенбаумском плацдарме? — прозвучал еще один интересовавший его вопрос.
На этот раз командующий обороной Ленинграда молчал несколько дольше.
— Несколько часов назад, товарищ Сталин, пропала связь со штабом восьмой армии… — Жуков почему-то замялся. — Не удается связаться и с нашим конвоем, в середине дня выдвинувшемся в этот же район. Авиаразведка пока ничего не дала… Исключительно плохие погодные условия. Я отдал приказ отправить два торпедных катера для проведения разведки.
Жуков еще долго докладывал о состоянии обороны Ленинграда и Ленинградской области. Перечислял номера вновь сформированных частей, количество построенных и отремонтированных танков, названия оставленных населенных пунктов. Подробно остановился на крайне малых продовольственных запасах города и угрозе города.
В конце разговора Сталин вспомнил одну деталь из рассказа Жукова, на которую сразу не обратил внимание.
— Товарищ Жуков, в самом начале вы сказали, что во время одного из авианалетов немцы потеряли около восьмидесяти самолетов. Я не ослышался?
Только сейчас, озвучив вслух эту цифру, Сталин понял, насколько она огромная. В ежедневных сводках с фронтов, которые он тщательно просматривал, фигурировали очень скромные потери немецких воздушных сил. Пять — шесть сбитых истребителей или бомбардировщиков командующими фронтов преподносились в качестве значимого успеха личного состава и умелого руководства их действиями. Здесь же в течение одного дня было сбито восемь десятков бомбардировщиков противника. Можно было ожидать нескончаемого потока победных реляций и представлений на награждения. Однако, царила полнейшая тишина.
— Как это понимать, товарищ Жуков? Сбито такое количество самолетов, а мне об это ничего не известно. Если я не ошибаюсь, восемьдесят бомбардировщиков почти составляют одну немецкую воздушную эскадру, — выявленное несоответствие крайне заинтересовало Сталина. — Где подробный доклад? Списки представленных к наградам? Еще меня интересует другой момент… Почему до этого дня зенитчики и пилоты-истребители Ленинграда не отличались такой эффективностью? Кто в этом виноват? Что сделано в этом направлении?
Он прекрасно помнил, что во время массированных воздушных налетов на Москву и Ленинград немцы никогда не несли таких потерь. Количество сбитых бомбардировщиков и истребителей противника редко достигало десяти — пятнадцати штук, о чем после в газетах сообщали, как о невероятном успехе советских зенитчиков.
— Налет, товарищ Сталин, случился за сутки до моего назначения, — наконец, заговорил Жуков. — Я пока не располагаю всей необходимой информацией по данному вопросу. Мне необходимо время, чтобы во всем разобраться.
Сталин недовольно покачал головой.
— Разберитесь, товарищ Жуков, разберитесь, — с угрожающей хрипотцой произнес он. — Потом незамедлительно доложите мне про сбитые немецкие самолеты и положение дел вокруг Ораниенбаума. Незамедлительно. Звоните в любое время дня и ночи.
Разговор завершился, оставив обоих собеседников в тяжелых раздумьях.
… Жукова внешне сдержанный голос Верховного совсем не успокаивал. Он прекрасно знал, насколько был обманчив этот тон. Сталин мог «взорваться» совершенно непредсказуемыми действиями в любой момент. Настораживал Георгия Константиновича не только тон, но и странные вопросы. По какой причине раздался столь поздний звонок? Откуда такой интерес к Ораниенбаумскому плацдарму? Неужели у Кремля есть какая-то информация о планах немецкого командования на Севере? К чему все эти вопросы? Ведь он уже докладывал Сталину о том, что происходит в Ленинграде и области. Еще двое суток назад, когда он только приступил к исполнению своих обязанностей, Жуков подробно рассказал об обороне города.
Положив телефонную трубку, он еще долго сидел молча и обдумывал сложившуюся ситуацию. Обладая аналитическим складом ума и прекрасно развитой интуицией, Жуков тем не менее находился в растерянности, совершенно не понимая подоплеки сталинских вопросов. Обстановка под Ленинградом была очень тяжелой, но никак не катастрофической. Командование мобилизовало более четырех дополнительных дивизий из жителей города, ввело в строй четыре новых бронепоезда и почти в два раза увеличило выпуск продукции военного назначения. Ситуация на Ораниенбаумском плацдарме также внушала скорее оптимизм. Советским войскам там удалось выстроить глубокоэшелонированную оборону, усиленную орудиями крупных калибров с поврежденных эсминцев и линкоров. По сути, там была построена сухопутная крепость, о которую любой враг зубы обломает.
— Что это такое? — бормотал он, выстукивая барабанную дробь пальцами по столу. — Бессонница, блажь или что-то серьезное? — в какой-то момент он встал он хлопнул по столу кулаком и решительно встал из-за стола. — Почти рассвет. Скоро должна вернуться авиаразведка… Рылев! — зычно крикнул он, зовя своего адъютанта. — На Выборгский аэродром поедем.
Накинув на плечи шинель, командующий вышел из кабинета, где его уже ждал адъютант, высоченный старший лейтенант.
— Георгий Константинович, авиаразведка возвратилась, — начал докладывать он. — Из штаба ВВС звонили, что генерал-майор Самохин с летчиками к вам выехали…
Тут его прервала громкая трель телефонного звонка. Адъютант схватил трубку, которую положил на место после нескольких минут разговора.
— Это штаб Балтийского флота… — с удивленным выражением лица проговорил он. — Вице-адмирал Трибуц едет…
Через мгновение раздался звонок из областного комитета партии.
— … Жданов едет, Георгий Константинович, — старший лейтенант растерянно сел на стул.
Командующий шумно вздохнул и подошел к плотно зашторенному окну. Происходящие события в свете недавнего разговора со Сталиным выглядели еще более странными. Происходили какие-то события, суть которых еще предстояло осознать. К нему, как командующему обороной города, ехали все, от кого зависело хоть что-то.
— Оперативные данные по городу и области через полчаса мне на стол, — буркнул Жуков и вернулся в свой кабинет.
Первым прибыл первый секретарь Ленинградского обкома. Полный, с одутловатым лицом, Жданов тяжело перешагнул через порог и, негромко поздоровавшись, сел в ближайшее к столу кресло. Непрестанно вытирая выступающий со лба пот, он никак не мог отдышаться.
— Что происходит Георгий Константинович? — он налил из графина воду и залпом выпил ее. — Я ничего не понимаю. Мореманы на ушах стоят. В штаб флота звонил, а них все время занято. Нарочного посылал. Говорит, командование к тебе выехало. Что там Георгий? Фронт прорвали? Не тяни.
Выглядел Жданов плохо. Лицо обрюзгло, под глазами набухли темные мешки. Крупные градинки пота выступили на лбу.
— В горкоме сказали, что в городе спокойно. Немцы вроде не беспокоили. Неужели, флот обмишулился? — Жданов вопросительно посмотрел на Жукова.
Ничего не отвечая, командующий потянулся было к телефонной трубке и сразу же остановился на пол пути. За дверью послышались чьи-то шаги.
— Лупу тащи! — донесся из-за полураскрытой двери громкий, уверенный в себе голос. — Мигом! Одна нога здесь, другая там!
Наконец, в кабинет вошел высокий мужчина в форме генерал-майора авиации, Михаил Александрович Самохин. Бросив по сторонам быстрые взгляды, он широкими шагам подошел к столу и бросил на стол пачку фотографий. Взгляды Жукова и Жданова молча скрестились на толстой пачке.
— Я, товарищи, еще такого не видел. Полюбуйтесь, — пальцем он несколько раз ткнул в сторону снимков. — Не знаю, что это… Но мне это совсем не нравится.
Жданов схватил снимки первым и стал жадно вглядываться в них. Подслеповато щурясь, он поворачивал первый снимок то в одну, то в другую сторону. Бурча, что совсем ничего не нужно, первый секретарь обкома передвинул фотографии в сторону Жукова.
— Так-так, — пробормотал командующий, берясь за первую фотографию. — Хреновые у вас фотоаппараты, Михаил Иванович. Ни хрена не видно. Озаботились бы, достать технику получше… Сейчас лупу достану.
