— Ладно, — кивнул Батяня. — Сделаешь — покажешь. Золота хватит?
— На первое время да, — Дудник бросил на Бульбу благодарный взгляд. — Но в дальнейшем…
— Там посмотрим, — отмахнулся командир. — Давайте с новенькими. Почему Шоколадка — понятно. Про Оторву — тоже. А Аня?
— Она на мою сестренку похожа, — засмущался Виталик.
— Разве? — широко распахнул глаза Бульба. — Анютка поменьше будет и посимпатичнее. А эта корявая какая-то и цвета другого, и масти. И вообще полукровка!
— Такая же неугомонная и доверчивая, — Эйнштейн погладил девочку по голове. — А чем цвет отличается от масти?
— Масть — это цвет волос.
— Бульба, кончай базар, — Буртасов вернул инициативу. — Ребенка как назовем?
— Это уж Галочке Егоровне решать, — пожал плечами Чума и скривился.
— Почему мне, — вскинулась Галка.
— Ты же у нас всеобщая мама!
— Вот назову Колькой, будешь знать! Колька Неандерталец!
— Галь, давай без повторений, — остановил перепалку Батяня.
— Да шучу я, шучу. Хомой будет.
— Почему Хомой?
— А почему нет?
— "Питекантроп Хома вышел на дорогу", — пропел Батяня. — Принято! Эйнштейн, я так понял, их язык ты уже выучил.
— За сутки? — поперхнулся Виталий. — Я тебе гений, что ли?
— Вообще-то, да, — Лешка радостно оскалился. — Тебе за день язык освоить, что два пальца!
— Между прочим, мы за эти сутки успели немного подраться, дотащить до кордона неподъемные тюки, освежевать полосатую скотинку… И вообще…
— Ладно, ладно… — Батяня примиряюще поднял руки. — Я же видел, как ты на мелкую рычишь!
— Ну рычу. Вообще-то, языки у всех здесь разные, — Виталик усмехнулся. — Но в то же время совершенно одинаковые. Поскольку предельно простые, и создавались сходным методом. Например, "Рю" во всех языках означает саблезуба, потому как он похоже рявкает. С большинством животных — так же. В то же время "Рю" обозначает смерть. Вот такие у них ассоциации. Вообще, слов мало, но каждое имеет по нескольку значений, а каждое значение объединяет кучу всевозможных оттенков. Кроме того добавляются жесты. Их много, но большинство интуитивно понятные. В общем, выучить, конечно, не выучил, но через пень-колоду объясниться могу.
— И что интересного они тебе нарассказывали?
— Много чего, только не слишком понятно. Например, никакой войны между неандертальцами и кроманьонцами нет и в помине. Расизма не больше, чем в наше время, не говоря уже про предыдущие века. Живет народ небольшими семьями. Отец, несколько женщин и дети. Выросшие сыновья чаще всего норовят выделиться, хотя могут и остаться с родителями. Бывает, братья создают общую семью. А вот про большие племена девчонки не слышали. Так что на мегафауну человек сейчас практически не охотится и суперхищником не является.
— С чего такие выводы?
— Объясни, каким образом можно завалить мамонта вдвоем или втроем? Пусть даже каменным оружием. Каменные копья девчонки видели и даже рассказывали про какую-то выдающуюся личность, у которой есть распрямленный бивень мамонта. Только их отцы не умели делать ни то, ни другое. Но даже с такими копьями ни мамонтов, ни других крупных зверей вдвоем не завалишь. Тут нужны коллективные усилия. Так что охотятся на что помельче.
— Значит, больших племен нет? — хмыкнул Бульба. — А с кем мы воевали?
— Я не сказал, что нет, — покачал головой Виталий. — Я сказал: "девчонки не знают". То есть вблизи действительно нет, а километрах в ста — запросто. И могут уметь куда больше тех, что мы видели. А воевали мы с сэрами.
— С кем? — вопрос прозвучал хором. — Англичане-попаданцы, что ли, отметились? Одичавшие.
— Да нет! Просто девчонки этих людей называют "сэр". То ли какой-то другой вид человека, то ли изгои из разных племен по типу запорожских казаков или просто бандитов, то ли больные какой-то странной заразой. Тут сходу не поймешь, боюсь у нас и аналогий подходящих не найдется. Очень странные создания: дикие, агрессивные, нападают всегда, если имеют преимущество. Мужчин и детей убивают, женщин и девочек — тоже, только сначала долго насилуют. Аня выжила только потому, что её взяли как живую консерву. Девчонки уверены, что сэры питаются исключительно человечиной.
— Не клеется что-то, — задумчиво произнес Артем. — По округе бродят толпы бешеных людоедов, а нормальные люди спокойно живут небольшими семьями. Как их не сожрали давным-давно?
— Насколько я разобрался, сэров редко бывает больше пяти-шести штук. Стая, с которой мы дрались, очень большая. Аня считает, что несколько вместе собралось. И ещё. В стае никогда не бывает ни женщин, ни детей, ни стариков. Только половозрелые самцы.
— Ой, — вскрикнула Галка. — Они что, эти, разношенные?
— Оп-па! — проснулся Заварзин. — Одно кошачье ругательство я знаю!
Никто его ликование не поддержал.
— Что стариков нет — понятно, — выразила общую мысль Светка, — с такой придурью редкий ублюдок доживет до третьего боя. Детям без женщин взяться неоткуда. Но без баб? А размножаются эти половозрелые почкованием, что ли?
— Знаешь, Виталь, — Батяня почесал в затылке, — ты хоть и Эйнштейн, но либо ты с этими сэрами ни хрена не понял, либо обезьянки вывалили тебе все ужастики, которыми местные бабушки пугают непослушных малышей. Давайте не будем гадать, просто учтем, что здесь встречаются крайне агрессивные образования.
— Может и выложили, — согласился Эйнштейн. — И я мог напороть. Я лингвистику факультативно изучал.
— Ещё что-нибудь интересное тебе сказали?
— Есть еще порция ужастиков про людей "тах", за которых нас поначалу приняла Шоколадка. Но их даже повторять не буду, а то уйдем в спор о вероятности появления в отдельно взятом племени огнестрельного оружия. Тем более что этих тахов никто не видел, ибо, — Евстифеев насупился и нараспев пробасил: — "увидевший таха умирает".
Все дружно прыснули.
— Ещё есть маленький лингвистический анекдот. Племя Шоколадки называло себя "неа", а племя Оторвы "кро". То есть с точностью наоборот. Я только не понял, это самоназвание всего вида или только конкретных групп.
— Всё, что ли? — Буртасов оглядел собравшихся.
— Почти, — Светка по-кошачьи потянулась. — Не знаю, заметил ли кто-нибудь, что наши обезьянки выдают глазками одну пулеметную очередь за другой. Причем не только в своих любимых и прирученных, а во всех подряд. Кроме нас с Галкой, конечно.
Народ закивал, трудно было не заметить.
— Я понимаю так, — продолжила Лабжинова, — что у них эти группы — сплошняком шведские семьи. Кто, с кем, когда и как — всё совершенно случайно. Такие приятные нам понятия, как моногамия, верность и заодно инцест ещё не появились. Зато есть чисто животный инстинкт: кто девушку трахает, тот её и защищает. А потому девчонки — не шлюхи, они просто хотят иметь побольше надежных защитников. Поймут, что у нас и как — утихомирятся. Вот только до того, как поймут, вам, мальчики, надо между собой не передраться. Стоило спасать Чуму, чтобы через пару недель Бульба его клыки на ниточку нанизал!
— А чего я-то?! — взвыл Тарас. — Мне его Оторва даром не нужна! У меня…
— Хорошо, не ты, — перебила Лапа. — Это что-то меняет? У нас была конкретная проблема: не хватало женщин. Теперь понятно, что мы её решим. Но мне кажется, что приёмыши должны учиться у нас, а не наоборот.
— Правильно! — поддержал Чума. — Не надо превращать кордон в бордель!
И снова никто не отреагировал.
— Лап, что ты конкретно предлагаешь? — Батяня подался вперед.
— Первое. Девчонки зацепились за конкретных людей. Конечно, это не большая и чистая любовь, но нам и того, что есть, достаточно. Никто другой на них даже смотреть не должен! Они хотят за своими мальчиками хвостом ходить — пусть ходят. Вырастет из Оторвы не воин, а кирпичных дел мастерица, и наплевать. Всем остальным — держаться от них подальше. Не то что повода или надежд не давать, вообще не общаться. Если какую вещь передаете, да хоть миску с едой, только через её мужчину. Как Олежка с мелкой поступил.
