Впервые вдова меня не перебивала и сосредоточенно слушала, время от времени искоса бросая в мою сторону недоверчивые взгляды. Для пущей убедительности, произнося крайнюю фразу, я привнес в свои интонации изрядную долю восторженного восхищения. Теперь Софья внимала, повернувшись ко мне всем своим выдающимся бюстом. Вот такие бюсты и надо бы ставить на родине дважды Героев СССР, вместо унылых тех, которые ставят сейчас, – совсем не к месту пронеслось в голове.
- Это я к тому, Соня, что ты богоугодная женщина! И мало того, что ты богоугодная, ты еще и, не побоюсь этого слова, ты божественная! – вернулся словами и мыслями я к вдове. – Хороши у тебя также грудь и улыбка!
- Ну да, богоугодная, а иначе бы у меня туфли не сперли, – вздохнула Софа и откинулась на спинку, смирившись с моим почти неприкрытым стебом.
Комментировать мой восторженный пассаж относительно своей груди она не стала, но было заметно, что осталась им довольна.
Глава 16
Добравшись до дома, мы каждый занялись своим делом. Софья принялась готовить ужин, а я стал мастерить электрохимическую западню для любителя вдовьей обувки. Сначала я снарядил пиропатрон из гильзы. Через дырку для капсюля приспособил вовнутрь частично порушенную лампочку от фонарика с зарядом пироксилина, добытым из трех капсюлей. Насыпав в гильзу примерно полграмма пороха, я слабо запыжил заряд. Почти все остальное пространство гильзы заполнил родамином. Замыкатель слепил из обычной бельевой прищепки, вставив между контактами кусочек фотопленки, привязанный за квадратную дырку к нитке. Спаяв провода, добавив в схему батарейку и прилепив равномерно все элементы резиновым клеем к дну коробки, насторожил ловушку по принципу обычной растяжки. Теперь любой, кто откроет коробку, вместе с грохотом микровзрыва, неизбежно получит в воровскую харю лиловое облако родамина. Очень большое облако, так как родамина я не пожалел. Да и с порохом, кажется, тоже переборщил. Н-да..
- А скажи мне, душа моя, почему твой кабинет как проходной двор? Как так получается, что в него имеют доступ посторонние? – начал пытать я Софью, уже минут десять с интересом наблюдавшую за моими манипуляциями.
- Посторонние доступа не имеют. Имеют только свои. Уборщица, мой заместитель и главбух. В мое отсутствие только они зайти могут. Хотя, многие знают, что ключ еще у секретаря в ящике стола лежит. Секретарь у меня в декрете, за нее обычно кто-нибудь из товароведов или из бухгалтерии сидит.
- Я и говорю, проходной двор у тебя, а не кабинет! – повторился я с нелестной оценкой.
- У нас все на доверии, по-другому в торговле нельзя. Меня часто не бывает на месте, а доступ к документации необходим, – упорствовала упрямая директриса. – Да и не пропадало у нас ничего, в первый раз такое случилось!
- Ладно, в понедельник положишь коробку на видное место в своем кабинете, а сама весь день форси в этих туфлях. В конце рабочего дня в сейф их закроешь, или с собой унесешь, но только незаметно! И с работы уйдешь на час пораньше! Поняла?
- Поняла, – вздохнув, согласилась Софья Львовна. – Думаешь, клюнет?
- Не знаю, посмотрим. Есть пошли. И в койку! Спать очень хочу.
Уснуть сразу же после предосудительного, но настолько же и приятного акта прелюбодеяния не удалось, любопытствующую Софью потянуло на разговоры. Незамедлительно отворачиваться к стенке от ласковой и гостеприимной женщины, которую я только что и со вкусом употребил, мне показалось бестактным и неблагодарным. Пришлось поддерживать беседу и уже сквозь дрему отвечать на ее вопросы. Вовремя вспомнив, что завтра суббота и на службу идти не надо, я окончательно расслабился и стал еще добродушнее. Приветливо погладив вдовицу по гладкой заднице, я уже было окончательно закрыл глаза.
- Сергей, а сколько тебе лет? – вернула меня в сознание беспокойная Софа.
- Как и тебе, душа моя, двадцать три скоро будет, – я снова попытался отключиться.
- Ты ведь знаешь, что мне тридцать один! У тебя же в бумагах все написано!
- Мне лучше знать, сколько лет тебе, Софья, уж ты мне поверь! Возраст женщины оценивается не по паспорту. А по глазам, по груди и по заднице. И твоя задница, Соня, тянет не больше, чем на девятнадцать, слово офицера! Зуб даю! Все, спать давай! – попытался я унять неугомонную вдову.
- Я одного твоего гуся своим девчонкам на работе отдала, в общий котел, – сообщила заметно подобревшим голосом моя непоседливая бессонница.
- Это ты правильно сделала, – уже засыпая, похвалил я нежадную Софью.
- А второго сегодня до обеда отцу завезла, когда в управление торга ездила. Завтра с утра тетка придет и приготовит. Мы с тобой к обеду приглашены, имей в виду! Соня приподнялась на локте и строгим, нетерпящим возражений директорским взглядом попыталась пресечь мои поползновения спрыгнуть с этого сомнительного удовольствия.
Сон пропал, его место заняло чувство безысходности, вины и тревоги. И еще раздражения. Завтра я рассчитывал быть дома. То есть, в локтионовской квартире. За всю прошедшую неделю мы только лишь созванивались с Татьяной и наша встреча планировалась как раз на эту субботу. Обижать судейскую барышню мне не хотелось, она этого не заслужила. К тому же мне не нравилось, что мной вот так беспардонно пытаются манипулировать, заранее не считаясь с моим мнением и распорядком.
- Душа моя, я, конечно хоть и не старый, но уже матерый подкаблучник, тут ты права. Но позволь мне самому определять, что, когда и куда! У меня на завтрашний день другие виды, – я категорически отвернулся от нахальной сожительницы.
Мало того, что теперь сон и так не шел, сзади еще послышались нетипичные для Софы звуки. Я ожидал попреков, криков и даже предложений покинуть койку и выйти вон. Но вместо всего этого, из-за плеча, со стороны железной вдовы слышались приглушенные всхлипы и шмыганье носом. Снежная королева универмага на поверку оказалась обычной бабой. Со всеми сопутствующими ее голове тараканами.
- Ты, Софа, эти свои еврейские штучки брось, я и сам иудей со стажем, меня слезами не проймешь! – отреагировал я голосом, полностью убрав из него сострадание.
На всякий случай я попытался перевести печаль её разочарований в самый обычный скандал. Уж лучше пусть злится, чем плачет. Ради этого я был готов из теплой постели среди ночи упереться в общагу. То, что Софа не притворяется огорченной до слез, я не сомневался, хотя и был удивлен.
Мне в спину судорожно вздохнули и наступила тишина. Тишина, которая хуже громогласных проклятий. Пришлось поворачиваться лицом к горю.
- Скажи честно, ты, правда, еврей? – последовал вопрос, которого я ожидал меньше всего.
- Ортодоксальный! – я был готов соглашаться с чем угодно, лишь бы слезы не хлынули вновь, – Могла бы это выяснить и без рыданий! Эх, Софа, Софа..
- Да мне-то все равно, еврей ты или нет, но ведь ты, наверное, опять врешь? Ты мне все время врешь! Все время! – Софья горестно всхлипнула и упрямо отвернула голову.
Признавать ее правоту и извиняться было никак нельзя, ибо тут же последует новый поток горьких вдовьих слез. Единственный выход, так это превратить текущую трагедию в фарс.
- Азохен вэй! Да неужто какой-то шлимазл из гоев может иметь такой ум, которым у меня полная голова, а, Софа? И потом, в отличие от тебя и даже работая в советской милиции у этих гоев, я соблюдаю шаббат. А также знаю и строго чту все традиции, и ритуалы нашей веры. Вот скажи мне, Софа, знаешь ли ты, как при крещении нам, иудейским мальчикам определяют крестного отца? – она задумалась, – Вижу, что не знаешь! – я укоризненно вздохнул.
- Не знаю, – вынуждена была сознаться Софья, офигевшая от потока ереси, которую я нес, – Как его определяют? – хлюпать носом она уже позабыла. Непреодолимое женское любопытство, как и следовало ожидать, победило непереносимые страдания.
- Ну, ты ведь, я надеюсь, знаешь, что нам, евреям, иногда делают обрезание?
- Это я знаю, – непочтительно хмыкнула неправильная советская еврейка.
