- Так вот, отрезанную часть бросают в котел, в котором варится еврейский куриный суп. А потом все присутствовавшие при обрезании мужчины садятся вокруг котла и по очереди хлебают этот суп ложками. Кому достался обрезок, тот и есть крестный, – я с превосходством посвященного в главное таинство, снисходительно посмотрел на неуверенно молчавшую Софу.
- Не знаю, я думаю, что ты опять врешь. Да и какая разница, еврей, не еврей! Тебе трудно, что ли сходить со мной завтра? Тебе все равно, а для меня это важно! – вдова замолкла, ожидая моей реакции, – А я тебе за это твою бумажку подпишу, что никто мои туфли не воровал! – отчаянно пошла с главных козырей Софья, так и не дождавшись моего ответа.
- Не надо бумажки, я и так с тобой пойду! – мне вдруг стало не по себе от такого непривычного проявления слабости этой прежде неслабой женщины. Взвизгнув, Софа навалилась на меня сверху.
Очень хотелось верить, что меня сейчас не развели, как юного лоха, коварно устрашив бабьими соплями и слезами. И судя по придавленному вдовьей плотью, но опять резко взбодрившемуся организму, мой сон опять откладывался..
Проснулись мы поздно. Пока Соня готовилась к визиту, я, взяв ее машину, поехал домой. Очень хотелось побриться своей бритвой, а не той, которой она бреет себе подмышки. И сменить наконец-то одежду и белье. Стирать каждый вечер трусы с носками мне было нетрудно, но уже хотелось поменять и прочее облачение.
Побрившись и переодевшись, я намеревался вернуться к той, которая уже начала вить из меня веревки. По пути, из автомата я перезвонил Татьяне и, сославшись на рабочую субботу, перенес встречу на завтра. При этом я ощущал себя таким же потерпевшим от лукавых происков сионизма, как и обманутую мной судью. Безусловно, вынужденно обманутую. И быть может поэтому, правильно уловив мое подавленное настроение, Татьяна не только не обиделась, но и отнеслась ко мне с сочувствием. Эх, хорошая она девка! Н-да…
У меня было свободных часа два или чуть больше и я решил посмотреть со стороны на тот самый магазинчик, что на Свободе. Кто такой Хасаныч, я уже немного знал. И про Гарифулина Дамира, водившего знакомство с одним из нападавших в лифте, я тоже навел справки. Запрос по Форме №126, на этих двоих Нагаев по моей просьбе направил сразу, как только мне их слил Чирок. Вчера из ИЦ обе Формы вернулись. На обратной стороне каждой были скупые отметки о судимости обоих. Гарифулин, как и поведал Блондин, был осужден в 1965 году за умышленное убийство, которое и отбыл от звонка до звонка. А Нигматуллин Марат Хасанович был более заслуженным бродягой. Судили его трижды. В его активе были в основном имущественные преступления. Но самая первая его судимость была за нанесение тяжких телесных повреждений. И заполучил он ее в возрасте семнадцати лет. Действительно, отбывали они свои судимости на одной зоне строгого режима УР 42/10. Из тех же Форм было видно, что осуждены они оба были в этом городе, только Дамир Советским райсудом, а Хасаныч Кировским. Татьяна уже пообещала мне поднять из архива суда дело Нигматуллина, а, чтобы посмотреть дело Хасаныча я собирался наведаться в суд Кировского района.
К самому магазину я подъезжать не стал и оставил машину в соседнем дворе.
Располагалась торговая точка Хасаныча на первом этаже жилой пятиэтажки. Обогнув здание, я прошелся мимо тыльной стороны дома, где были подъездные двери. Магазин и сзади выглядел обычным, не хуже и не лучше других. Вот только было одно небольшое отличие. От дворовой железной трансформаторной будки по трем отдельно врытым столбам тянулся высоковольтный кабель, который через заложенное кирпичом окно, заходил вовнутрь. Рядом располагалась широкая распашная дверь и небольшой пандус для приемки товара. Присев на лавочку у крайнего подъезда, я решил осмотреться. Если есть дверь, то через нее кто-то должен входить и выходить. Судя по большой банке из-под томатной пасты, наполовину заполненной окурками, этот или эти «кто-то» были заядлыми курильщиками.
Ждать пришлось долго, но не напрасно. Минут через двадцать дверь в Сезам сначала заскрипела замком, а потом отворилась, выпустив наружу мужичка в синем халате. Мужичок достал из пачки сигарету и направился к лавке. Усевшись рядом, он закурил. Это была удача и я начал соображать, с чего начать разговор. Но все получилось проще и прозаичнее.
- Есть свинина и сосиски, говядина с вечерним завозом будет, – с ленивой солидностью сообщил мясной король в замызганном халате.
До меня дошло, что здесь и сейчас имеет место бизнес в бизнесе. Хасаныч обувает государство, а вот этот невзрачный персонаж обувает Хасаныча. Вор у вора ворует колбасу.
- Я бы говядины взял, пару кило. Когда подойти? – захотелось мне зачем-то узнать время вечернего завоза.
- В семь подгребай! – солидно произнес халатоносец и с достоинством удалился в хранилище дефицита.
Еще не зная, зачем мне понадобилось знать график завозов, я начал приглядываться к кабелю. По всем правилам так не должно было быть, чтобы кабель, в руку толщиной, то есть, немалой мощности, висел соплей в воздухе. Значит, это непредусмотренная проектом линия, иначе она была бы в земле. Стало быть, дополнительные мощности в магазин заведены по-левому. Это очень хорошо, такие доказательства моментально не уничтожить. Опять же, появляется дополнительный вопрос, за чей счет банкет? И кто получает бабло за отведенные и уведенные киловатты?
Посчитав свой разведвыход небесполезным, я не спеша направился к машине, обдумывая увиденное. Если моих мозгов хватило, чтобы заметить косяк с электричеством, то куда смотрит курирующий объект опер БХСС и инспектор Пожнадзора? Скорее всего, смотрят они в глаза Хасаныча. Преданно и просительно. И думаю, что смотрят регулярно. Значит информация Блондина о двух мощных, но левых холодильных камерах вполне соответствует действительности. Мне начинала сильно не нравиться наглость жуликов. Судя по масштабам налаженных хищений, идиотами они не были. Тогда получается, что у них есть крепкие основания никого и ничего не бояться. А это, в свою очередь означает, что крыша у этих ребят расположена на самом пике угнетающей верхушки. И не города, а области. Вряд ли тут напрямую замазан первый секретарь обкома, но прикрывает Хасаныча, а, может быть Муху, кто-то не ниже зав отделом промышленности или торговли. Или даже секретарь по промышленности и торговле. И без руководства УБХСС области здесь обойтись тоже никак не могло. Мне становилось все грустнее и грустнее.
Бренность моего бытия была так очевидна, что хотелось прямо сейчас посадить в бежевую «тройку» Татьяну и Софу, залить полный бак и валить куда подальше отсюда. Только сейчас до меня дошло, что Сонька для меня стала значить не меньше Татьяны. Вроде бы и не татарин я, как Нагаев Вова, но вот так получается, что и сам я тоже азиат. В поступках, в помыслах и слове. Теперь я понял посыл, заставивший Сергея Александровича написать эти строчки. Н-да
Отъехав подальше в сторону центра, я остановил машину и закрыв ее, пошел вдоль улицы. Хотелось что-то придумать, но в голову ничего не приходило. Главная проблема была в том, что я был один. Ни Вову, ни Локтионова в этой ситуации рассматривать в качестве единой команды и соратников я не мог. Не потому, что они плохие и ненадежные. И того и другого я воспринимал, как товарищей. А Вову и вовсе считал другом. Но я имел основания на них полагаться только в случае преодоления текущей рутинной работы и каких-то несмертельных форс-мажоров. А в этой ситуации все было по-другому. Слишком уж большие ставки оказались на кону.
Так ничего и не придумав, я пошел назад к машине. В ближайшее время убивать меня вроде бы не должны, а за это время я что-нибудь, да придумаю.
Теперь самое время обдумать грядущее. Похоже, что через час для меня начнется мое не самое любимое, но постоянно приходящее развлечение. Игра в футбол на минном поле. Сонька тащит меня в родню. И, похоже, что тащит она меня демонстрировать. Тревожит не то, что она меня играет втемную, с этим я, пожалуй, готов смириться. Неуютно мне от того, что я и здесь голый. Я изгой в этой бытности, а все они воспринимают меня нормальным и здешним. А у меня за душой, кроме казенной портупеи нет ни хрена. Ни родни, ни друзей, по большому счету. Ничего нет. И, вдобавок так случилось, что находиться рядом со мной кому-либо стало опасным. Без малейшей натяжки и патетики, по-настоящему смертельно опасно. Получается так, что, осознавая степень своей прокаженности, я бессовестно толкаюсь среди людей, уже ставших мне близкими. И вот сейчас, совсем скоро, я пойду в дом Сонькиных родителей. И не пойти уже тоже нельзя. Н-да…
