молчит, а затем цедит сквозь зубы, и звуков на фоне я уже не слышу:
— Не вздумай.
— Это ещё почему?
— Потому что это не твоё тело и не твои волосы.
— Братан, ща это моё тело и мои волосы, — цокаю я.
— Я запрещаю тебе, слышишь?
— А ты кто ваще такой, чтобы мне что-то запрещать?
Мы оба затыкаемся. Лично я жду от Пашки очередной высокопарный высер на тему моего нелегального пребывания в теле Леры. Но как только староста начинает говорить снова, его акцент смещается:
— Ладно, — выдыхает Паша. — Стригись.
— Чё, ряльно?
— Ряльно, — отвечает он. — Если считаешь, что у тебя есть на это право.
— Сука, я так и знал, что ты несерьёзно, — начинаю злиться уже я. — Это всего лишь волосня, чё ты так паришься?
— Да пошёл ты нахер, — неожиданно выдаёт он. — Козёл. — И сбрасывает вызов.
Я остаюсь в ванной и слушаю гудки.
Этот гондон считает, что мне слабо?
Я хватаюсь за ножницы. Но в итоге возвращаю их туда, откуда взял, а сам отправляюсь за пивом. Утро неизбежно испоганено.
***
Тарас был моим первым корешем в Муторае. Мы двигались исключительно ровно и принимали только здравые решения. Хотя иногда и ошибались, как с тем делом по угону тачек, но кто не ошибается, тот на клык брать не гнушается, как говорится.
А ведь всё началось с мелкого бизнеса по продаже сигарет. Мы толкали их в школе всякой мелкоте и даже смогли поднять немного деньжат. Потом, конечно, наши пути разошлись. Мне не очень нравился крёстный Тараса, который взял его в долю. Сам мужик банчил стаффом, и хотя я ничего не имел против натуралки, но однажды, застав Тараса с безумными глазами за фасовкой кристаллов, выдвинул корешу ультиматум. Звучало это примерно так: «либо ты завязываешь с этой хуйнёй, либо я начищу тебе рыло». В итоге мы тогда попиздились, но так было надо.
Примерно полгода мы не общались, Тарас успел крепко подсесть, наделать ошибок, даже полежать в рехабе. Затем он вышел и заявил, что больше не притронется к веществам. Так мы снова начали общаться. Это случилось года два назад. Он ненадолго оборвал все свои связи с семьёй и вышел из бизнеса. Однако Тарас снова угодил в это финансовое болото и охотно помогал дяде. Жаль, что я не успел дойти до тех гаражей, чтобы сжечь их товар к чёртовой бабушке. Рассчитывать на помощь Леры в этом деле глупо. Я даже не знаю, оказалась ли она в моём теле. Номеров братков я не помню. А соцсетей ровные пацаны не заводят. Вернее, заводят, но могут не заходить на них по несколько лет. Так что ответа на отправленные им сообщения ждать также тупо, как рассчитывать на безопасность в тёмных подворотнях Муторая.
Хотя я продолжаю надеяться на то, что батя возьмёт трубку, когда ему в очередной раз позвонит неизвестный номер. Но это едва ли возможно.
Батя не отвечает на незнакомые номера — то ли скрывается, то ли параноит, то ли всё сразу.
Я набираю цифры отца по памяти и прислоняю сотовый к уху, сделав глоток пива. Домой возвращаться не тороплюсь, предпочитаю упругой кровати исцарапанную скамейку под подъездом.
Звонок длится минуты три. Но никто не отвечает.
В итоге я сбрасываю вызов и прячу телефон обратно в карман. Несмешно, бля.
Я чувствую себя преданным и брошенным, как пёс. Таких в Муторае полным-полно. Они ходят на работу, заводят детей и потихоньку спиваются. Но в Муторае это кажется процессом естественным и правильным. Здесь же всё иначе… Самое хуёвое, конечно, это обстоятельства, при которых я оказался в Москве.
Я делаю ещё один глоток пива и задираю рукав толстовки. Это ж надо было додуматься порезать руки. Если выяснится, что Лера сделала это из-за какого-то еблана с зализанным хаером или из-за другой бабской фигни, я побреюсь налысо.
Заглушив остатки пива, я швыряю бутылку в урну и наконец-то встаю. В пакете у меня звякают ещё четыре банки жатецкого гуся.
Сегодня я нажрусь.
***
Я думал, что сегодня нажрусь. Две бутылки обычно быстро улетают в мой бездонный желудок, но с Лериным желудком этот фокус не прокатит.
Примерно на третьей банке я понимаю, что больше не лезет. Тогда я встаю и начинаю курсировать по хате, надеясь на то, что бухло там как-нибудь уляжется и быстро отправится в мой мочевой пузырь, чтобы я мог выпить ещё. В общем-то, вот и всё. Этим я занимаюсь практически весь день: пью пиво, брожу по комнате и листаю чужой дневник.
В нём красивыми закорючками, больше напоминающими почерк аристократки, Лера вела свой личный блог.
Она писала о всякой фигне, и не только фигне. В основном она записывала свои мысли, а ещё странные и местами жуткие факты о каком-то типе под кодовым «А». Она так его и звала:
«Сегодня А стоял под подъездом», или «сегодня А оставил в моём почтовом ящике шоколадку», «вчера А тридцать минут стучался в мою дверь, пришлось вызвать полицию» — эта же запись последняя в девчачьем дневнике. Чё за «А» такой — я ещё долго гадаю, пока мотаюсь за догоном в магаз.
Домой возвращаюсь слегка пошатываясь и сперва думаю, что чувак у моей двери — тот самый «А». Я тут же буксую обратно в лифт. Ну да, ссыкую.
Чутка пораскинув мозгами, я всё-таки выхожу, сжимая в кулаке бутылку пива, которую мысленно уже превратил в розочку, и печатаю тяжёлые шаги в сторону моей двери. Но чем ближе я подбираюсь к стрёмному чухану, тем знакомее его черты лица. Когда расстояние между нами сокращается до пары шагов, я окончательно признаю в нежданном госте старосту. Тот глядит на меня как партизан, вскинув обе брови.
— Ты чего? — спрашивает он, когда я подбираюсь совсем близко.
— Фу ты, бля, — выдыхаю я, — чуть не обосрался. — И пихаю ему в руки бутылку, которая уцелела моими молитвами. Старосту отодвигаю рукой в сторону, а сам открываю дверь. — Чё припёрся? — спрашиваю, когда уже забираю бутылку и переступаю порог квартиры, бросив на него многозначительный взгляд. — Козёл сегодня не в духе.
Паша закатывает глаза. Вскоре я понимаю, что он пришёл сюда не для того, чтобы продолжить нашу разборку. Он вытаскивает из рюкзака бутылку коньяка и машинку для стрижки, размахивая своими дарами. Я молча киваю
