– Что случилось, профессор? – тут же повернулся к нему граф.
– «Бутон пламени» – это мощнейший артефакт. Он может взорвать небольшой дом, – громким шепотом, который услышали все присутствующие, сообщил мужичок.
– Не вижу ничего ужасного, – пожал плечами граф.
– Но, если соединить его с «лепестком магмы», погибнет половина города.
– Проклятье, – скрежетнул зубами граф и вновь уставился мне в глаза. – Кто продавец?
Я задумался, и, как оказалось, напрасно – в голове было совершенно пусто. Молчание было воспринято неадекватно, и кронаец впечатал кулак в мой многострадальный живот. Мысли опять вылетели из головы, но зато там появился ответ – Кривой Окл! Я даже не успел удивиться и подумать, кто этот Окл, как память тут же выдала такой поток информации, что мозг буквально взорвался болью.
Не было никаких картинок и вспышек с образами, как в кино с воспоминаниями героев, я просто вспомнил, что Кривой Окл, которого еще называют Жирным, был местным паханом – очень хитрой и жестокой скотиной. Еще вспомнил, что я, точнее Гатар, попал в «нежные» ручки графа именно по вине Окла. Впрочем, если быть совсем уж честным, мошенник сам виноват – нечего было связываться с этим боровом и принимать у расфуфыренного дворянчика, больше похожего на бабу, заказ на посредничество в покупке какой-то магической штуки.
Говорила же мне мама не связываться с демонской грязью.
Стоп, какая мама?
Как – какая? Сакла Номо…
Еще раз стоп! Нужно как-то бороться с лишней информацией и раздвоением личности, если не хочу залететь в местную психушку.
Очередной удар и вспышка боли напомнили мне, что сейчас не вечер воспоминаний.
– Кто продавец? – прорычал граф, раздосадованный тем, что пришлось повторять вопрос.
– Кривой Окл, – максимально быстро ответил я.
– Проклятье, – начал повторяться граф. – Заказчик?
– Какой-то дворянчик, зовут виконт Вляо.
– Ты шутишь! Этот уродец?! – искренне удивился граф. – Кто за ним стоит?
– Не знаю! – От попытки найти ответ, которого, похоже, не существует, головная боль стала невыносимой и легко перекрыла боль от побоев.
– Карн, – скомандовал граф.
– Ваша милость, – неожиданно вмешался мужик в балахоне, которого Гвиери называл профессором. – Ему незачем врать, людские дела джинну неинтересны.
– Хорошо, – неожиданно быстро согласился граф. – Сделка по продаже артефакта завершилась?
– Нет, – прохрипел я, уже не обращаясь к чужой памяти, все и так было ясно.
– Артефакт у Окла?
– Да. Он ждет Гатара с предложением заказчика.
– Хорошо, проведешь нас к Оклу. – Похоже, граф был абсолютно уверен в моем согласии, поэтому сразу обратился к ученому: – Профессор, вы уверены, что мы не потеряем связь с ним на расстоянии?
– Абсолютно, – убежденно ответил тот.
Только сейчас, внимательнее посмотрев на местного деятеля науки, я заметил и странную пентаграмму, начерченную на золотистом полу чем-то черным, и странный камень в руках профессора. Камень пульсировал в ритме, который подозрительно напоминал биение сердца. И камень, и профессор мне очень не понравились, а когда я прислушался к трепыханию собственной сердечной мышцы и сравнил его с ритмом в камне, происходящее не понравилось мне еще больше.
– Теперь этот джинн связан с «камнем душ» прочной нитью, и я всегда могу ее увидеть, – продолжал вещать носатый ученый.
– Хорошенько объясните нашему новому другу его обязанности и то, чем грозит попытка неповиновения, – строго кивнул седовласый граф и решительно вышел из подвала.
В дверях его пропустила миловидная малышка. Очень миловидная – смуглая кожа, черные волосы, невысокий рост и тонкая талия при солидном бюсте. Ладная фигурка была очень грамотно упакована в тесные кожаные бриджи и свободную рубаху а-ля мушкетеры. Широкий пояс и высокие сапоги довершали образ сорвиголовы и соблазнительницы.
Намерения морячка я буквально почувствовал ноющим от боли животом, поэтому оторвал взгляд от девушки и с повышенным вниманием уставился на профессора.
– Слушай меня внимательно, джинн, – наклонившись вперед, медленно произнес профессор. – Теперь ты – раб этого камня. И если покинешь дарованное тебе тело, то вновь попадешь сюда. – Для убедительности он поднес пульсирующий красным светом кристалл прямо к моему лицу и ткнул в него пальцем. Говорил он едва ли не по слогам, словно общался с маленьким ребенком.
– Говорите нормально, я не дебил… – Уже договаривая фразу, я понял, что произнес ее на русском языке. Языкового барьера, как такового, не было. Если не особо обращать внимание на фонетику, то даже казалось, что окружающие говорят по-русски. Но как только появилась необходимость сказать что-то в ответ, пришлось напрягаться, чтобы правильно использовать слова имперского языка.
– Что? – тут же подтвердил мои опасения профессор.
– Я говорю, что все хорошо понимаю.
– Какой сообразительный джинн.
Ага, опять джинн и как там… «раб камня». Лиха беда начало. А кристалл – это что-то типа лампы? Похоже, сказка про Аладдина – не такая уж сказка.
– Очень интересно, интеллект джиннов выше того, что описывали… – Профессор начал что-то бормотать, но в этом подвальчике было кому последить за регламентом. Обладатель шикарных бакенбард толкнул увлекшегося ученого под локоток, и тот моментально оживился. – Ах да. Так вот, душу этого тела мы заперли рунным заклинанием, запечатанным на коже татуировками. Действие заклинания продержится около трех часов. Так что вам необходимо поторапливаться. Не бойтесь умереть. После смерти этого тела ваша душа вернется в камень. Но если вы не умрете в течение трех часов, душа настоящего хозяина тела вырвется из магических пут и уничтожит вашу душу полностью.
Да уж, перспективка. Обычным попаданством здесь и близко не пахнет. Похоже, меня собираются использовать как раба – водителя нужных графу тел. В общем, невесело.
Но, как ни странно, страха не было. То ли события не оставляли времени на рефлексирование, то ли я еще не окончательно поверил в реальность происходящего. К тому же было дико интересно. Поэтому я решил, что терять, кроме чужой жизни, мне нечего, и занялся уточнением нюансов.
– А если мне не захочется выполнять приказы?
Квадратный морячок сразу напрягся и шагнул вперед с явным намерением объяснить, насколько я неправ, но профессор остановил его решительным жестом.
– А вот этого искренне не советую. В кристалл вы все равно вернетесь, и поверьте, там вам не понравится. Так что любой новый выход в мир будет казаться праздником. А ежели будете совсем бесполезны, то останетесь в «камне душ» навсегда.
После осознания моей «сообразительности» профессор перешел на «вы» и нормальный тон, но что-то в его поведении настораживало, он был похож… Точно – на теоретика!
– Вы в этом уверены? – поспешил я высказать свои сомнения.
– Ну, – тут же скис ученый и начал мямлить, – по описаниям Краста Нехрерима в его «Душевном покое» и пояснениям в трудах…
Подобная постановка вопроса не устроила не только меня, но и морячка. Он решительно отодвинул профессора в сторону и взял меня за глотку. Дышать сразу стало намного труднее.
– Слушай, шнырь, у меня появилась мысль потратить один час из отпущенных на твою жалкую жизнь, чтобы поиграть в интересную игру под названием «Я, раскаленный прут железа и мой новый друг».
– Я все понял, – удалось мне выдавить через пережатое горло.
– Вот и хорошо, – тут же покладисто согласился моряк. – Я знал, что ты умный парень. Лован, отвязываем его, до утра осталось мало времени.
Молчаливый центурион не мудрствуя лукаво отодрал мои конечности от щита прямо с ремнями. И лишь после этого я понял, что все происходящее – не сон: пришла настоящая БОЛЬ.
– Твою ж мать! – застонал я, добавляя несколько более емких слов. Морячок аж заслушался. Он, конечно, не понимал смысла, но инстинктивно чувствовал красоту слога русского матерного.
К боли в животе и нескольких неприятных ранах на груди добавилась резь в затекших руках и ногах, так что странное жжение от татуировок на общем фоне даже не замечалось.
Согнувшись от боли, я сполз на пол, уже ожидая, что коротышка начнет пинать меня ногами, но он лишь отошел к двери. А ко мне подошел центурион. Он достал из поясной сумочки небольшую склянку, распахнул на мне похожую на короткое кимоно рубаху и начал быстро смазывать мои раны и синяки какой-то вонючей дрянью. Затем насильно влил в глотку мерзкую жидкость из тонкой колбы.
Через минуту я заметил, что боль проходит. Лован, закончив с медицинскими манипуляциями, спрятал склянки и демонстративно ударил друг о друга браслетами на руках. Звук получился удивительно чистым и звонким. Моряк повернулся на звук и, призывно махнув рукой, первым вышел из подвала.
Эта пантомима ни о чем мне не говорила, кроме того что Лован оказался немым. Вряд ли в имперском легионе держали людей с врожденным пороком, так что его немота являлась либо следствием несчастного случая, либо применения чьих-то «очумелых» ручек. В общем, подумать было о чем как в отношении судьбы центуриона, так и своей собственной.
