Вот к его телу подошли какой-то офицер, дамочка-фельдшерица и один из гражданских, наблюдавших за осмотром. Дамочка брезгливо потрогала его тело кончиком сапога, затем слегка поддела сапогом его голову, чтобы увидеть лицо. Григорий лежал с открытыми глазами, все было в каком-то тумане и непонятного сине-зеленого цвета.
Дамочка что-то сказала, двое подошедших солдат раздели Григория, а затем бросили его на жесткие металлические носилки и отнесли в морг.
Слух вернулся к Григорию когда его несли на носилках. Через два часа, а в морге были часы с боем, в морг пришла медичка с теми же сопровождающими и еще раз осмотрела Григория. В этот раз осмотр не был демонстративно брезгливым и грубым.
— Время констатации 14.28 по московскому времени 12 июня 1952-го года. Зафиксируйте товарищ капитан и пойдемте, мне надо успеть всё оформить до 15.00. Мне товарищи не нужны проблемы. Вскрытие, если будет надо, только завтра, — медичка понизила голос и язвительно продолжила. — Но не думаю, что оно кому-нибудь будет нужно. Переусердствовали наши орлы со своими объяснениями.
Еще через час пришли двое каких-то очень странных, Григория помыли и переложили на другой стол. Он не почувствовал укола, но понял что ему его сделали в плечо.
В девять вечера Григорий услышал чьи-то шаги по коридору. А затем раздалось клацанье закрывающегося замка. Еще через час начала возвращаться чувствительность и Григорий стал ощущать просто жуткий холод, он почувствовал, что его начинает трясти.
Григорий лежал на металлическом столе накрытый тонкой простыней. Через какое-то время он попытался сжать кулаки, с трудом после третьей попытки это ему удалось. А затем Григорий начал пытаться напрягать, а затем расслаблять отдельные группы мышц, задерживать дыхание, делать резкие форсированные вдохи и выдохи.
Он согрелся и два часа пролетели незаметно. Часы стали бить двенадцать. Григорий аккуратно отбросил простыню, прямо перед ним висели часы. Ровно двенадцать, полночь.
Аккуратно и не спеша Григорий встал. Упражнения, которые он делал почти два часа сделали свое дело, не было никаких неприятных ощущение, голова была абсолютно светлая, движения были быстрые и четкие.
Без труда Григорий нашел черный чемодан, быстро оделся, нижнее белье было удивительно приятным и нежным, какого-то редкостного качества. Григорий раньше никогда не сталкивался ни с чем подобным. Вся одежда удивительно подошла по размерам, наверное подбирал большой специалист своего дела. В правом кармане пиджака Григорий обнаружил половинку разорванной открытки, а под одеждой немецкий вальтер и две обоймы.
Григорий осторожно вышел в коридор. Вдоль стены стояли пять обычных гробов, обтянутых какой-то дешевой красной материей. Ровно в половине первого за окнами начался шум и Григорий увидел всполохи пламени, даже через закрашенные окна было понятно, что где-то начался пожар. Григорий быстро лег в нужный гроб, аккуратно закрыл его, изнутри для этого была ручка.
Сжимая пистолет, он с замиранием сердца ждал, что будет дальше. Вот его гроб подняли и куда-то понесли, заработал мотор какой-то грузовой машины, аккуратно и медленно машина поехала.
Все произошло так, как Григорию описал Миша Колывань, без неожиданностей и проблем. Встретившая его женщин, видя его нежелание общаться, никаких инициатив не проявляла и была серой мышкой.
Ожидая Мишу, Григорий почти двое суток не спал и ни на секунду не выпускал из рук пистолет. Несколько раз хозяйка молча приносила ему сладкий чай и черный хлеб.
Миша Колывань пришел глубокой ночью через двое суток. Молча протянул мешок с вещами. Развернув мешок, Григорий увидел знакомый по фронту комплект обмундирования войсковой разведки. Переодевшись, Григорий вопросительно посмотрел на Мишу. Тот махнул рукой и прошептал:
— Шмотки с собой. Уходим, — повернувшись к хозяйке, добавил. — Должок твой уплачен, обо всем забудь и живи спокойно.
Глава 2
Задами усадьба выходила на реку. Ночь стояла тихая, на небе практически не было ни одного облачка. При свете полной луны Миша Колывань без труда нашел спрятанную лодку, проверил, что лежит в ящике под брезентом. Григорий увидел два шмайсера, два вальтера, несколько снаряженных магазинов и обойм, несколько гранат Ф-1, четыре армейские фляжки для воды, два ножа НР-43, две малых саперных лопаты. Отдельно лежал мешок с сухарями.
Увидев такой арсенал, Григорий присвистнул.
— Расставляю все точки над и, как говориться. Возможно всё и нет никакой гарантии что мы не спалимся. Так вот, Григорий Иванович, живьем в руки наших друзей в погонах мы попасть не можем, — бывший зэк, оскалился, сжатые кулаки побелели. — Я лично смерти не боюсь, но что бы за меня терзали других, не хочу. Я тебе все карты раскрою, когда схоронимся. Волосы дыбом встанут, самому страшно во что на старости вляпался. Грести умеешь?
— Есть опыт, — кивнул Григорий.
— Давай на весла, ты первый, нам до рассвета почти пятнадцать верст надо отмотать. Хорошо хоть по течению, — Колывань посмотрел на небо. — Луна нам путь будет освещать, правда мы сами как на ладони.
По очереди меняясь на веслах, пятнадцать километров вниз по течениюпреодолели до рассвета. Несколько минут Миша высматривал где пристать. Лодку разгрузили молча и быстро. Затем Миша положил в лодку два десятка камней и открыл специальную пробку в днище лодки. Лодка быстро затонула.
— Намажь руки, шею, лоб, — Миша протянул флакон с жидкостью, пахнущей непонятно чем. Этот запах Григорий запомнил на всю жизнь, лишь на склоне лет он понял, что это был запах ладана, — а то комары живьем сожрут. Чуток по очереди передохнем и дальше двинем. Надо хотя бы по часику подремать.
Ровно через два часа двинулись дальше. Шли довольно быстро, несмотря на достаточно объемную и увесистую поклажу: помимо оружия и снаряжения Григорий нес мешок со своей одеждой, а Миша мешок с сухарями.
Шли молча и очень уверенно, Миша ни разу нигде не засомневался куда идти. Лишь однажды сделали получасовой привал.
— Открою тебе Григорий большой секрет. Я родился и вырос в Колывани в Сибири. Лес я не просто знаю, я его чувствую. Я однажды от чекистов босиком в одних кальсонах двое суток по тайге уходил, — Миша довольно улыбнулся. — И ушел-таки. Месяц потом на хате отлеживался. Нам всего-то пройти сотню верст. А потом отдохнем, отоспимся.
Шли весь световой день, отдохнули ночью поочередно по три часа и пошли дальше. На вторую ночь отдыхали по четыре часа и опять шли, шли, шли. Миша Колывань оказался просто железным, неутомимым человеком, а Григорий два раз упал и его напарник молча устраивал внеочередной привал.
Солнце уверенно шло на закат, когда вышли к высокому обрывистому берегу какой-то реки. По очереди перешли её вброд.
— Вот Гриша и пришли, там наверху небольшая заимка, даже банька есть, — Миша Колывань мечтательно закрыл глаза. — Подняться к ней можно только вон по той тропке. Я тихонько пойду, а ты в кустах схоронись и жди. И смотри внимательно, как я иду. Тут с тропы слететь как два пальца об***ть. А ночью тропа вообще не проходима.
Когда Григорий поднялся наверх, он с огромным облегчением сбросил с себя казавшиеся уже неподъемным оружие, снаряжение, мешок со своими вещами и просто упал на траву возле большого плоского камня на котором его напарник колдовал с заваркой каких-то трав.
— Ты вообще-то, Григорий Иванович, молодец, — Миша одобрительно покачал головой. — Мои марш броски редко кто выдерживает. Я тебе если что, на себе бы попер. А так, паря, всякое бывало. Перед войной вот так как-то шли компанией по тайге. — Миша замолчал, прищурился глядя куда-то вдаль. — Один хлюпиком оказался, пришлось грех на душу взять.
Несколько минут беглецы молчали. Заварив травы, Колывань протянул Григорию кружку с горячим напитком.
— Тут мы, Гриша, будем отсиживаться и ждать нужных известий. Я тут уже пятый раз. Место это мне в двадцать первом году показал один мой товарищ. Мы с ним уходили от чекистов и здесь прятались два месяца. На этот утес подняться можно только по той тропинке. — Миша показал рукой на сторону тропы. — Что за тропа, сам видел, без шума по ней не пройдешь. А вот спустится с утеса можно во многих местах. Особенно если веревка есть.
