— Альпинисты поднимутся в любом месте, — Григорий вставил свои пять копеек.
— Не спорю, но крючки будут заколачивать и ты их услышишь. Да и по тайге бесшумно не пройдешь, — Миша говорил непривычно медленно с расстановочкой, как бы смакуя каждое слово. — Ну так вот, место это хитрое, сам видишь. Утес весь лесом покрыт, а вокруг заимки почему-то деревья не растут. Кто её построил, не знаю. Моего товарища через год подстрелили и он умер у меня на руках.
Про товарища Колывань сказал с неожиданной горечью, Григорий никак не ожидал от него такого.
— Перед смертью он сказал, что место это знал только он, — взгляд напарника придавил Григория, он в буквальном смысле почувствовал его тяжесть. — Если нас тут накроют, то примем мы тут свой последний и решительный бой.
После неторопливого ужина Григорий услышал окончание рассказа:
— Я последний раз перед войной здесь был, принес сюда сахар, соль, крупы, спички, водку, посуду. Все стоит и лежит, как я оставил. Мы отдохнем, наведем здесь марафет, завтра вечерком баньку истопим и я тебе, Григорий Иванович, все как на духу расскажу.
Ларчик открывался очень просто. Лагерь, куда «благодетель с Лубянки» определил Григория, был с двойным дном, чуть ли не со всего Урала туда тонкими ручейками стекалось левое золото. Каждый месяц в нескольких гробах его вывозили с зоны. Миша Колывань с помощью своей подруги все это узнал и держал начальство зоны на крючке. Подругой этой, как теперь Григорий и предполагал, оказалась фельдшерица, державшая в страхе всю зону.
Фельдшерица эта была ключевым звеном в схеме вывоза золота. Начальник местного управления лагерей, на котором замыкалась схема вывоза левого золота, имел свою личную выгоду в этом деле. Она была вообще-то очень незначительная, но сам факт её существования делал его положение крайне уязвимым. На свою беду начальник сей воспылал нежными чувствами к Мишиной подруге и не успел и глазом моргнуть, как стал игрушкой в её руках.
Миша Колывань всегда очень внимательно и вдумчиво читал центральные советские газеты и в один прекрасный момент, когда началась подготовка к первому послевоенному съезду КПСС решил, что скоро все изменится и в мутном потоке, который обязательно потечет с зон, можно будет просто исчезнуть.
Перед Мишиным освобождением из зоны золото должны было уйти еще дважды. И Миша Колывань решил сделать то, что не делал ни разу за всю свою уголовную карьеру. Он потребовал от лагерного начальства организовать побег Григория и дал слово, что отойдет от дел после своего освобождения, просто исчезнет, и больше не будет шантажировать начальство зоны. Мишино обещание давало негодяям в погонах шанс избавиться от смертельно опасной зависимости от него и стороны ударили порукам.
Побег Григорию организовали, Миша Колывань освободился и спрятался с Григорием на своей тайной заимке, ожидая свою подругу. Она должна была перед осенним золотым транспортом съездить в командировку в министерство, во время которой просто исчезнуть в Москве. Но неожиданно в ситуацию вмешался Гришин «благодетель с Лубянки».
Изучив бумаги о гибели Григория, он заподозрил неладное и в командировку Мишина любовь поехала не одна, вместе с ней вызвали начальника зоны и начальника местного управления лагерей.
Матерая уголовница, чуть ли не со школьной скамьи ведущая двойную жизнь, почувствовала какую-то опасность в поездке с такой компанией. Алкоголь и наконец-то обещанный доступ к вожделенному телу развязали язык начальнику управления и он посоветовал фельдшерице подготовиться к беседе на Лубянке.
В Горьком поезд стоял почти полчаса и там был запланирован арест фельдшерицы и начальника зоны. Командированные ехали с комфортом, каждый занимал отдельное купе СВ. Двери купе оказались закрыты изнутри, проводникам никто не отозвался. Когда двери взломали, озадаченные мгбэшники в одном из купе увидели тела двух обнаженных мужчин, убитых выстрелами в ухо. Женщина просто исчезла, двери всех купе были закрыты, эксперты в один голос заявили, что так закрыть купе можно было только изнутри.
Никто ничего не слышал и не видел. Про то, что женщина ушла не с пустыми руками, а унесла небольшой чемоданчик с многолетним наваром начальника управления лагерей, естественно тоже никто не знал.
Когда Мишина подруга была объявлена в розыск, она уже благополучно доехала до станции назначения и подходила к убежищу Миши Колывани и Григория. Её сопровождали два верных человека, жизни которых и их близких целиком зависели от Миши.
Не доходя пары километров до брода, бывшая фельдшерица приказала своим сопровождающим встать на привал и ждать её двое суток. Выйдя к броду, она зажгла условленный сигнал и стала ждать Мишу Колывань.
Григорий уже знал кто Мишина подруга, но все равно был изумлен, когда увидел её. Особенно Григория поразили её слова, что Мишеньку своего она любила всегда, сколько себя помнила. Разница в возрасте у них составляла почти двадцать лет.
Оставшаяся бесхозной, зона была взята в оборот целой кучей проверяющих. Оставшиеся на золотом хозяйстве вторые номера задачу отправки осеннего каравана провалили и были безжалостно пущены в расход. Так как в итоге ни грамма золота не пропало, то разгорающийся скандал компетентные люди быстро потушили, нашли других стрелочников, которые якобы просто случайно совершили убийство и ограбление в поезде. Пропавшую женщину искать просто не стали. Гришин «благодетель с Лубянки» тоже оказался в числе стрелочников из органов. В итоге он покинул органы и после долгих мытарств сумел пристроиться в дальнем Подмосковье в каком-то ВОХРе, где до конца своих дней сидел тихо не отсвечивая, опасаясь каждого шороха.
Перед расставанием в конце ноября 1952 года Миша Колывань выправил Григорию абсолютно железные документы. В Гришиных документах, которые он видел на зоне, была очень интересная отметка, которая значила, что отпечатки пальцев и фотография фигуранта есть только в этом деле. Отпечатки он уничтожил, а фотография была использована на новых документах.
Григорий Иванович сменил фамилию, став Каргиным, 1918 года рождения, уроженцем одной из белорусских деревень, полностью уничтоженной немцами, окончившим в сорок первом году пединститут в Минске. Всю войну Григорий Иванович Каргин прослужил в УВР-5, а после демобилизации работал вольнонаемным в УВС-1 полковника Павленко. Обе эти воинские части были фальшивыми и их история, как и деятельность, закончились в ноябре 1952 года, когда органами был арестован создатель и командир этих частей Николай Павленко. Но товарищ Каргин по документам там честно служил, а затем работал. Таких, честно прошедших войну в этой фальшивой части, было немало.
Из УВС-1 Григорий Иванович Каргин уволился в начале ноября пятьдесят второго года и будучи по документам на этом свете один одинешенек, завербовался работать далеко за Урал.
Видя сомнения Григория, Миша Колывань успокоил его:
— Не сомневайся, Григорий Иванович, документы железные, тезка твой их нам сам продал, это наши дела, так сказать семейные. И жизни его никто не лишал. Твою фотографию в них еще в УВС вклеили и печати живые. А опознать тебя не кому, уж поверь мне на слово.
Михаил Петрович Сухов замолчал и совершенно неожиданно для Григория обнял его.
— Прощай, Гриша. Ты мне как сын стал. Никогда не думал, что на старости лет…. — Михаил Петрович замолчал, потрясенный Григорий увидел слезы в его глазах. — Всё, Григорий Иванович, уходи. Забудь, всё что с тобой до этого было. Живи с чистого листа. Чемодан около двери стоит. Я тоже сейчас же уйду через черный ход.
Одиночество Григория было не мнимым, а реальным, вся семья его погибла во время оккупации в сорок третьем году.
Весной пятьдесят третьего года Григорий Иванович женился и летом молодожены поехали в гости к родителям на малую родину жены, село Верхнеусинское на самом юге Красноярского края. Григорию родина супруги очень понравилась и они решили там остаться. Григория брат жены уговорил работать в школе небольшой соседней деревне, сначала учителем химии, а затем и физики. К концу своей учительской карьеры, совпавшей с потрясением августа 1998 года, Григорий Иванович был директором школы, учителем физики, химии, математики, историю, биологии, ОБЖ и учил детей уму-разуму на уроках труда. Новомодное название этой дисциплины он не признавал. Выход на пенсию совпал с закрытием школы, которая лет десять была совершенно некомплектной.
