– Собака грязная, – Солдат подпрыгнул на месте, чтобы рюкзак уселся поудобнее на спине, – ну давай же, взрывайся. – Только он проговорил – извилистая молния полоснула небо, чуть ли не перед лицом ушла в землю и сразу последовал удар грома. Виктор отшатнулся, ему показалось, что окатило электрической дугой. Волосы на голове точно шевельнулись. В короткой вспышке он успел увидеть верхний крест столба в трёх метрах от себя, сломанным концом опирающийся на тонкую берёзу.
Солдат довольно кивнул, тыльной стороной ладони вытер нос и на ощупь сошёл с дороги, прикинув в уме, где примерно находится дом, какой угол нужно срезать. Через двадцать шагов он натолкнулся коленом на старый ржавый трактор без колёс и удивился, что металлисты до сих пор его не увели. Этот трактор лет пятнадцать как уткнулся носом в забор, теперь повалившийся.
– Ещё батя был жив, – прошептал Виктор. В дом, который он шёл, принадлежал отцу после развода с матерью. При жизни отца один раз только здесь был: кажется, лет в восемь. А потом уже приехал на похороны перед самой армией. – Эх, батя, ты так и не сделал мне летучего змея. Обещал, когда мне было только три года. Не откладывай на завтра – завтра может никогда не прийти.
Солдат обошёл трактор справа, споткнулся об трухлявый забор; длинная сырая трава холодила колени, под ногами путались земляные холмики, наверное, кротовые. Ещё раз сверкнула молния, осветила впереди нужный дом.
– Наконец-то. – Ладонь поискала в темноте, нащупала козырёк над крыльцом; Виктор слегка наклонил голову, чтобы не нашпиговать лоб старыми занозами, подошёл к двери, дёрнул за ручку. Не поддалась. Да, когда был в последний раз, закрыл на ключ. Значит, искатели всяких приключений и хлама здесь не появлялись. Хотя, может, где-то и проломили дыру. Солдат почувствовал сильную усталость, широко зевнул и вздрогнул от холода и сырости. – А куда ж я ключ дел? – Он пошарил ладонями по сырому полу, в углу нащупал старую калошу, наполненную водой, откинул. Из кармана штанов достал нож, поддел доску: легко поддалась. И уже под порогом в нише кирпичей пальцы наткнулись на ключ. Замок открылся свободно, не поржавел.
Запахи затхлости и плесени шибанули в нос. Холодно. Виктору показалось, что непременно он услышит, как громко тикают ходики.
«Папка, папка, смотри, у нас кукушка в часах завелась!» – Солдат с грустью улыбнулся скользнувшему воспоминанию. – «Кукушка – это твоя мама». – Да, а мать через год погибла с любовником в автомобильной катастрофе. – Новая вспышка молнии в дверной проём озарила старость комнаты. Виктор закрыл дверь и задвинул засов, оставив ливень шуметь за порогом. Сразу почувствовал, как веки начали тяжелеть, хоть ни о каком комфорте не могло быть и речи: печь давно разбита, изба не топилась, крыша в некоторых местах протекала, всякие заезжие «сталкеры» перевернули всё кверху дном.
– И всё-таки – я поем и переоденусь. – Солдат снял с плеч рюкзак и кинул на прожжённый диван, разложенный возле окошка, заклеенного газетой. Прошёл на кухню и, подсвечивая зажигалкой, под столом залез в погреб, крышка которого давно кем-то оторвана. Перелопатив гору хлама, он добрался до линолеума, под ним открыл ещё одну дощатую крышку.
Довольный, Виктор осветил периметр небольшой ямы: всё на месте. Вытянул пластиковый бидон, сразу открыл крышку, достал пять толстенных свечей. Через минуту по кухне бегали бархатные тени, огоньки плавили воск и стало как-то уютно. Солдат скинул туфли и всю остальную одежду, натянул толстую футболку с длинными рукавами, песочного цвета штаны с накладными боковыми карманами и берцы. Как в кокон затянутые скотчем пакеты с рисом и макаронами кинул на стол: сейчас они ему не нужны – варить не собирался. Выложил обрез двустволки и пачку патронов; огниво и фонарик сразу опустил в карман; ещё один короткий нож, имеющий вилку и ложку, отложил на стол.
– Вот он. – Виктор покрутил литровую банку с мёдом перед глазами и вторую банку с сухарями. – Мёд хранится вечность. Этим я сейчас и насыщусь.
Набив брюхо, Солдат был не в состоянии терпеть сонливую усталость, глаза отказывались взирать на темноту мира: это самое опасное состояние – от сильной усталости человеку становиться всё безразлично; он впадает в крепкий сон, игнорируя любую угрозу. Виктор прошёл в комнату, хотел взять старое ватное одеяло, чтобы укрыться, но оно воняло и к тому же слегка сырое. Он упал на отсыревшую шершавую поверхность дивана, скрестил руки на груди, поджал колени к животу и, слегка трясясь от холода, мгновенно уснул.
Глава 2
1
Где-то далеко лаяла псина. Утреннее солнце вклинивалось мутными лучами в щели заколоченных окон. Тишину комнаты нарушали нудные удары капель о доски пола, срывающиеся с потёка на потолке. Снова лай пса нарушил утреннюю прохладу затуманенного поля, расположившегося на севере перед лесом.
Солдат вскочил с дивана, от боли в голове его пошатнуло, глаза непонимающе забегали по свисающим со стен сырым обоям. Он перевёл глаза на окно, запрыгнул коленями на почти развалившееся кресло и ногтями содрал со стекла полоску газеты. Лоб приник к холодной поверхности, беспокойный взор напряг зрение. Сильно захотелось пить: немудрено – после банки мёда с сухарями во рту поселилась пустыня.
Ну, конечно, как же он не подумал, что сюда придут его искать если не в первую очередь, то во вторую точно: ведь дом отца. После квартиры бывшей жены он забежал к другу, взять некоторые вещи, в том числе дождевик, занял денег и отключённый старый кнопочный мобильник с сим-картой, несколько лет назад купленной в переходе, надеясь, что по нему его не вычислят: а то, где он ещё сможет купить в ближайшее время? Через час от друга пришла эсэмэска: «Вали скорее, растворись, тебя везде ищут. Грозятся завалить». По дороге Виктор выкинул новый айфон, разломал сим-карту, снял с запястья электронные часы, зашвырнул в озеро, следом запустил шагомер: кто их знает эти электронные штучки – все за всеми шпионят.
Солдат потёр пальцем грязное стекло и ещё раз присмотрелся, сердце нещадно ринулось в бега. По тропе через поле в его сторону шли люди с собаками, кажется, полицейские: но это точно по его душу. По дороге с восточной стороны колыхался чёрный джип, а с запада – микроавтобус. Виктор знал – там притаились беспощадные омоновцы.
– Офигеть, они меня что, обложили? За своего – они меня здесь повесят. Но я ведь не виноват.
Ногой сбив алюминиевую кастрюльку на кирпиче, Солдат схватил рюкзак, проскочил на кухню. Он слышал отчётливые голоса, подумал, что, если промедлит ещё минуту, уже не уйдёт. Быстро расстегнул молнию, кинул внутрь пачку патронов, швейцарский нож, схватил обрез и ринулся обратно в комнату. Пробежал коридорчик, забежал в дальнюю угловую комнату и примкнул лицом к окну. По центру зияла дыра: кто-то когда-то метнул кирпичик. Повеяло прохладой и луговыми травами. Мысль промчалась: «Хорошо они без вертолёта. Но могут запустить какой-нибудь дрон».
– Эй, загляни в тот дом. Там что-то мелькнуло!
Виктор вздрогнул. Если они так спокойно шумят, значит, всё окружили. Что делать-то? Вспомнил, когда один раз приезжал сюда в детстве, с местными ребятами лазили в катакомбы: так деревенские называли старинные кирпичные склады, пролегающие под землёй метров на двести. Вход был почти завален, но худые пацаны пролезали в любую щель, а выход находился под насыпью старой узкоколейной железной дороги, прямо перед озером.
– Туда, только туда нужно щемиться. – До начала оврага, где был вход, метров сорок. Солдат внимательно вгляделся: трава высокая, можно быстро на карачках проползти незамеченным. Если только там омоновцы шашлыки уже не жарят. А что, если поднять руки и сдаться, сказать, что я не при делах? Ага, мгновенно нашпигуют башку сталью, да ещё контрольный влепят. Потом скажут – убегал, отстреливался, наших маленьких бугаёв обижал. «Эх, Барбара, зачем ты только родилась? Чтобы мне и себе жизнь испортить? Если бы мог в прошлое попасть, то не замедлил себя ждать, впорхнул и выпорхнул, но уже с твоей глупой головой в руке – хоть и люблю тебя ещё».
