Разогрев на костре густой кулеш из пшенки с так до конца и не размякшей солониной, мы быстро поснедали, запивая кашу разбавленным вином немца. Я вкус этой кислятины так и не понял — как и то, что фон Ронин в ней находит. Наши хмельные меды куда как вкуснее! Но и товарищ мой также сидел с откровенно недовольным видом, не получив от разведенного напитка ровным счетом никакого удовольствия… А все потому, что питьевой воды во фляге иноземца и моем кожаном бурдюке осталось немного — не менее половины запаса пришлось потратить на кулеш. А источника свежей водички в потемках мы уже не нашли… И тем сильнее было разочарование обоих, когда спустя всего лишь полторы версты пути мы вышли к лесному озерку, питаемому чистыми ключами!
Но тут, по крайней мере, мы вдоволь напились студеной, вкусной водицы и обновили ее запасец — после чего дорога наша пошла уже веселее…
— Слушай, Себастьян. Ну, вот ты лютеранин — но скажи мне, чем твоя вера от моей отличается, а?
Рейтар лениво и напускно равнодушно покачал головой, после чего с явным нежеланием начинать этот разговор, кратко ответил:
— Не знаю… Я не очень хорошо знаю обряды греческой церкви.
Ну, не на того ты напал, гусь германский…
— Хах, так я могу тебе рассказать! Все-таки едем к прозорливому старцу, в наш православный монастырь. Негоже тебе будет не знать наших обычаев!
На губах немца появилась краткая усмешка — и тут же погасла.
— Православный, говоришь? Мы вашу церковь называем ортодоксальной, а вас самих — ортодоксами. Но в переводе с греческого «ортодоксия» как раз и означает «праведное» или «правильное мнение»… Что же, если тебе это действительно интересно, Тимофей… Основывая лютеранское учение, Мартин Лютер и его последователи, думающие и верные душой священники, как раз и искореняли ереси Рима, возвращая церковь к ее истокам. Такие ереси, как например, индульгенция.
— И что же такое индульгенция?
В этот раз фон Ронин усмехнулся в открытую:
— Это грамотки, написанные с благословения понтификов — купи ее, и получишь прощение всех грехов от папы римского! Хах, иными словами, католики научились торговать даже грехами, точнее прощением от них… А потому ты можешь идти и делать любое зло — хочешь, возьми силой понравившуюся замужнюю женщину, хочешь, укради ребенка, хочешь, убей человека, ограбь его — или обворуй. Но тебе уже ничего не страшно! Ты ведь можешь купить индульгенцию — и очиститься от греха!
Я аж сплюнул от негодования:
— Не зря римского папу у нас предали анафеме!
Ротмистр согласно кивнул, после чего продолжил:
— Вот и Мартин Лютер, гласно выступил против индульгенций, объявив, что непогрешимость римских пап — ложна… Мы же называем наших священников пасторами, то есть проповедниками — и они ничем не возвышаются над мирянами. А потому все лютеране причащаются потиром!
Уловив мой недоумевающий взгляд, Себастьян уточнил:
— То есть не только Телом, но и Кровью Христовой из Чаши.
Я пожал плечами, после чего с сомнением произнес:
— Мы всю жизнь причащаемся Телом и Кровью из Чаши, других времен не знаем. А про проповедников и священников разницы не понял — чем ваши пасторы отличаются от наших батюшек, если у нас все причащаются одинаково, и нет непогрешимых?
Немец некоторое время помолчал, после чего просто пожал плечами:
— Как я уже говорил, я не слишком хорошо знаю ваши обряды. Но у нас пасторов выбирают из числа верующих прихода. После выбора им дается поручение от Церкви на проведение проповедей и осуществление Таинств Крещения и Причастия.
— Ничего себе?! То есть священников ваших ничему не обучают? И как же иные Таинства — Исповедь, Венчание, Отпевание?
Фон Ронин в ответ лишь пожал плечами в очередной раз, явно раздраженный моими вопросами. Я немного помолчал, размышляя, стоит ли продолжать разговор — и все же не удержался:
— Слышал я, что у вас человек считается спасенным, если уверовал в Иисуса Христа, и что никаких благих дел для этого не требуется? И что Господь изначально предначертал одним вечное спасение, независимо от их веры и дел, другим же скорби и проклятие — а раз так, богачи благословлены, а нищие прокляты?!
Себастьян устало покачал головой:
— То, о чем ты сказал — то есть про изначальное предопределение, его еще «двойным» называют — это учения Кальвина. Его последователи называют себя кальвинистами, я же, напомню тебе — лютеранин.
— Но лютеране считают себя спасенными, если уверовали в Бога?
Немец согласно кивнул.
— То есть делай любое зло, но если в Господа веруешь и крещен, то спасешься однозначно?
Ротмистр вновь промолчал — но, как кажется, в этот раз смутившись и просто не найдя, что мне ответить. Покачав головой, я припечатал:
— Но так ведь вера без дела мертва! В чем польза веры, если человек грешит и не кается, не исповедуется, не совершает добра и не помогает «ближнему своему», в беду попавшему или нуждающемуся?!
К моему удивлению, немец все же ответил — пусть и вполголоса:
— Согласен…
Ободренный малым успехом, я продолжил:
— И почему тогда ваш Лютер, коли пошел он против папы римского и желал вернуться к истокам, не обратился к Православию? Наша Церковь признает только первые семь Вселенских Соборов, она неотрывно связана с Апостольскими временами… Так нам батюшки проповедают. Вот и получается, что все, что есть хорошего у вас, и чего нет у католиков — есть и у нас. Вот были бы мы единоверцами — и тогда помогали бы друг другу!
Фон Ронин только мотнул головой — а после неожиданно ехидно ухмыльнулся:
— Не знаю, почему Мартин не обратился к Православию и что вообще было у него в голове. Но что касается помощи — разве среди воров Самозванца, литовцев и черкасов Сапеги нет твоих единоверцев?!
Я вынужденно замолчал — но тут немец неожиданно сам пришел ко мне на выручку, причем заговорил чуть тише. Так, словно даже в лесу нас могут подслушивать:
— Вряд ли ты слышал о них — но после того, как Мартин Лютер создал новое вероучение внутри католической церкви, обобщенно именуемое протестантством, римские понтифики создали орден иезуитов. Как когда-то рыцарские монашеские ордена Тамплиеров, Тевтонцев или Госпитальеров стали боевым оружием католической церкви, так и иезуиты стали ее оружие — но не явным, а тайным! Иезуиты воюют не на поле боя — они непревзойденные мастера интриг и предательств, они умелые доглядчики, способные разведать любую тайну. А узнав, к примеру, какую постыдную, могут использовать ее против наделенных властью людей, угрожая оглаской! И тогда последние принимают нужные для иезуитов решения… Наконец, иезуиты не гнушаются тайных убийств и отравлений, они отлично разбираются в ядах, и могут отравить человека быстро — а могут травить медленно и очень долго… Тогда создается полное впечатление того, что человек неизлечимо болен.
Я аж передернул плечами от услышанного — а Себастиан продолжил свой рассказ:
— Так вот то, что в Речи Посполитой приняли церковную унию, подчиняющую греческую церковь римским понтификам — это полная заслуга иезуитов. И я абсолютно уверен в том, что сейчас, подле каждого полководца ляхов, независимо от его веры, стоит по нашептывающему ему «нужные» решения иезуиту!
Непроизвольно коснувшись рукояти сабли, я с гневом прорычал:
— Ну, попадись мне кто из них под саблю, то уж я-то его на голову укорочу!
Рейтар зло усмехнулся — и согласно кивнул:
— Только не забудь меня позвать, коли попадется!
Некоторое время мы едем молча, думая каждый о своем. Между тем, лес начал редеть, чему я очень обрадовался — все же после вчерашнего нападения я подспудно ждал новой пакости от лихих людей…
— Себастьян… Слышишь, Себастьян?
Немец лениво разлепил губы:
— Слышу.
— А правда ли, что у вас красивых баб по навету о колдовстве на кострах сжигают? И что делают это и католики, и лютеране, и прочие протестанты?
Фон Ронин изменился в лице, словно как я его жестоко оскорбил! Вспыхнул, нахмурился, налился краской… И не найдя, что сказать в ответ, пришпорил бедную кобылу, послав ее вперед бодрой рысью!
