нежно, как мужчина. А как-то… по-родственному.
- Вань… Я, конечно, та еще… Но… может быть… Мы с тобой простимся, как-то… по-другому.
- По-другому – это как?
- Ну, Господи! Ну что ты как… совсем дурак, а? Ну… «трахни» ты меня, а?! Хорошенько так! Как раньше…
Настроя не было от слова – «вообще».
- А это… ну как-то… это уж какая-то двойная измена получается. Нет?
Она усмехнулась криво:
- А может… так легче будет? Буду ощущать себя конченной шлюхой и мразью, нет?
— Вот еще! Глупость какая! Ты не шлюха и не мразь! Ты просто красивая женщина, которая хочет своего счастья – дом, муж, дети. Ну так и строй свое счастье, и не выдумывай глупостей! Все правильно, Лиза! Все правильно!
- Ну так… давай, а? Мне… правда очень этого хочется. Правда, я не лгу сейчас! В последний раз, а? Мне так хочется забыться у тебя на груди… после того, как… чтобы снова было так сладко… как тогда, бывало. Вань! Ну будь человеком, а?
- М-да-а… А что же… летчик твой?
- Он уехал. Пообещал, что вернется за мной в начале июня. И еще… чтобы ты все понимал и знал. Я сказала ему, что беременна…
— Вот как? А что же он?
- Он? Он сказал, что ему – плевать! Что он хочет этого ребенка, что он уже считает его своим! Он… Ваня, он любит меня! Сказал… что сразу это понял, когда увидел меня на сцене. Понял и сразу решил, что не уедет без меня!
«Ну… мужик, чё!»
- Да? А ты?
- Я… он очень надежный такой. Спокойный, рассудительный, умный. Мужчина.
- И как же мы тогда…
- Ну… пусть это будет мой грех!
Она была безумна сексуальна. Делала это… как в последний раз. Косов чувствовал, как волна за волной накатывало на него дикое желание. Он был то очень нежен с ней, так нежен, что боялся даже коснуться не так… То – на него нападало какое-то буйство, и тогда он даже рычал… вроде бы. И делал все грубо, резко, быстро. А ей, казалось бы, этого и хотелось.
«Даже не представлял, что так… хорошо всему ее обучил! Как же она… хороша»!
И тот же минет… в ее исполнении, казалось бы, мог поспорить с таковым у Завадской. По крайней мере – по чувственности, если не по технике!
А как она скакала на нем! То крича, то плача, то осыпая его поцелуями.
Они лежали на боку. «Ложки» - они такие… «ложки!».
- Не выходи из меня! Давай так полежим, хорошо?
- Угу…
- Вань?
- М-м-м?
- Представь… я кончила! От этого… мне же… не нравилось!
— Это плохо? Или… хорошо?
— Это и хорошо… и плохо! Как же я… теперь? Да еще и так… бурно! Мне показалось… что я даже сознание потеряла. Так мне было… хорошо!
- Ты… смотри! Не вздумай все это повторять… с ним. Боюсь, не поймет твой серьезный и рассудительный мужчина… такого разнообразия и умений.
- Ну… я сказала, что у меня… был любовник… такой… опытный!
- Ты что? Уже все это…
- Да нет! Что ты! Конечно, нет… Так… Так у меня только с тобой. Но… похоже, что его бывшая… была той еще… фифой!
Уже уходя, она, смутившись, спросила:
- Вань… У меня… до отъезда еще больше двух недель. Можно… я еще приду?
Не зная, что ответить, что будет более правильным, он поцеловал ее. Как можно более нежно…
«Ф-у-у-х-х!»
Мышцы ноют и чуть тянут. Значит хорошо позанимался! Иван вышел из сарая-дровяника, который сейчас полупустой и вполне хватает места для занятий. Сначала кросс. Вышел уже на уверенную такую «пятерочку». Потом разминка, растяжка и турник. Плотно с турником, до пота. Потом – брусья, тоже неслабо. А уж затем – в сарай, где висит его импровизированная груша. И там тоже – до пота, аж кулаки ноют!
Восстанавливая дыхание, вышел из-за клуба ко входу.
«А это что за фикус?».
На скамейке возле входа, щурясь от весеннего солнышка, и покуривая папироску, сидел пацан лет четырнадцати-пятнадцати. Приблатненный, не местный.
«Морда как-то… знакомая!».
Увидел его пацан, цыкнул слюной на дорожку, и «забычковав» окурок, уложил его в карман пиджачка.
- Ну ты чё так долго-то? Замаялся я тя ждать! – шмыгнул носом, - Ну ты и лосяра здоровый!
Вообще-то Косов себя «здоровым» не считал. Ну да, чуть выше среднего сейчас мужчины. Сто семьдесят восемь «сэмэ». Здесь средний рост примерно сто семьдесят-сто семьдесят пять. Помниться, по таблицам словесных портретов конца восьмидесятых-начала девяностых – средний рост как раз в этих пределах. Сто семьдесят шесть-сто семьдесят восемь значился как – «выше среднего». От ста восьмидесяти – уже «высокого роста». А если как викинг Сережа – тот уже конкретно – лось!
И по мускулатуре Косов не очень. Больше жилистый, чем накачанный. Что, в общем-то, является основой его «пичальки». Не растут мышцы дальше, хоть ты тресни! И не помнит он того, что нужно для роста мышечной массы, и специальной литературы еще не водится. Вот так… Но пацану видимо представляется иначе.
- А ты кури побольше – вообще ни хрена не вырастишь!
- Ой! Да чё там! Сам небось смолишь, как паровоз! – пацан презрительно хмыкнул на его педагогический экзерсис.
- Так я уже вырос, а ты еще нет!
Пацан снова сплюнул на дорожку, высказав тем самым свое отношение к его словам. И это здорово «выбесило» Ивана:
- Ты, мля, еще раз сплюнешь, я тобой тут всю дорожку подотру! Ну-ка, сявка, обозвался «по-бырому»! К кому «причалил», чё надо?! Быстро расклад весь на кон!
Пацан подобрался:
- Да чё ты? К те же и пришкандыбал!
- А ну встал, босота, когда со старшими базаришь!
Шкет, пытаясь «держать марку» хмыкнул, пусть уже и потише:
- Ты штоле старший? Ха!
- Так, мля! Я те щас в лоб ебну, и у тя уши отклеются! Быстро обозвался, сопля зеленая!
- Да чё ты… Чибис. Ну… «Вассер» я, и чё терь? – пацан все же поднялся с лавки.
- Ишь ты… «Вассер»! Сам придумал или в натуре погонялу люди дали?
- Чё придумал-то? Точняк – моя «погремуха»!
- Ладно… проехали. Зачем и от кого? Ну? «Шементом», «по-рыхлому»! Мне тут еще не улыбалось, чтобы кто-то «срисовал» наши «базары»!
- Да ладно…
