Ясно. Но посмотреть нужно.
– Так у барона Линя есть выход к морю?
Рэй кивнул.
Виктория потерла переносицу, отодвигая в сторону исписанный лист бумаги. Скептически осмотрела труд нескольких последних часов, параллельно порадовалась всего двум поставленным кляксам – похоже, она наконец освоила перо. Не хватало света, постоянно возникало желание встать и нашарить на стене привычный выключатель. Виктория тяжело вздохнула, дала себе зарок стараться не писать при неровном свете свечей – не хотелось зрение портить. Машинально вытерла запачканные в чернилах пальцы и еще раз перечитала написанные мелким почерком строки. План на ближайшее время. Очень насыщенный план.
Виктория задула свечи и вышла из кабинета. Прохладно. Пустой замковый двор освещала яркая, чуть розоватая луна. Из барака, где ночевали рабы, слышалось тихое пение. У контессы было открыто окно, и Виктория вдруг посочувствовала женщине, представив, как ей, наверное, страшно. Сидеть в неизвестности и ждать решения своего чокнутого мужа. А зная склонность реципиента к садизму, Литина может представить себе неизвестно что и еще раз попытаться покончить с собой. А вдруг у нее получится? Виктории совершенно не хотелось брать такой грех на душу. Она уже поняла: женщина высказала все в глаза ненавистному супругу лишь потому, что была уверена – ей удастся принять яд прежде, чем конт сможет ее ударить. Так бы оно и было, если бы не Искореняющий.
Она вошла в спальню контессы без стука. Литина сидела за столом с вышивкой на коленях, но мысли ее витали где-то далеко, а руки замерли над полотном, так и не сделав очередного стежка. Она испуганно вздрогнула, когда увидела мужа. Воин, стоящий у двери внутри комнаты, вышел, повинуясь кивку хозяина.
– Позволите, кирена? – вежливо поинтересовался конт.
– Разве я могу вам запретить? – тихо произнесла контесса.
Виктория оглянулась. Комната не отличалась ни пышным богатством, ни строгой изысканностью, ни шиком. Широкая кровать с четырьмя столбами, узкая жесткая лавка, два массивных стула, стол и сундук. На столе стояла резная шкатулка, заполненная цветными ниткам, лежала стопка вышивок. Она подошла ближе, взяла в руки верхнюю картину – окно, на подоконнике стоит чашка, рядом небрежно брошен красный цветок, напоминающий мак. С интересом начала перебирать полотна: цветы, лики Ирия и Вадия, птицы, лошади, пейзажи. Ни одного узелка, ни одного кривого стежка. Безукоризненно.
– У вас талант, кирена, – похвалил Алан.
Для Виктории рукоделие было чем-то запредельным и фантастическим. Нет, при необходимости она могла превратить обычный маскировочный костюм в «елочку» или «снеговика», связать шапочку или пришить пару карманов, но никогда не любила это дело.
– Ваши картины прекрасны. Отчего вы не заказали для них рамы? Завтра же пришлю к вам мастера, такая красота должна украшать стены замка, а не пылиться у вас в комнате. Я видел в храме большое расшитое покрывало, тоже ваша работа? – Контесса кивнула. – Это великолепно!
Литина смутилась, но Виктория видела, что ей приятна эта неожиданная похвала. Конт искренне восторгался терпением, усидчивостью и трудолюбием жены, и супруга это чувствовала. Она даже сделала движение, словно хотела развернуть лежащую на коленях вышивку, но не решилась.
– Кирена, вы еще злитесь на меня? – неожиданно сменил тему Алан.
Литина не ожидала такого резкого перехода и на мгновение замерла, но затем взяла себя в руки и, глядя в пол, медленно проговорила, обдумывая каждое слово:
– Вы очень изменились, кир Алан. Я словно узнаю вас заново, и этот новый конт Валлид мне определенно нравится больше.
– В таком случае давайте решим, как нам жить дальше. Не буду скрывать, что любви к вам я не испытываю, впрочем, как и вы ко мне, но, возможно, мы хотя бы сможем не быть врагами? Давайте сегодня просто поговорим.
Разговор получился непростой. Литина боялась, и это было заметно. Но Виктории показалось, что брата Алвиса она боится больше своего мужа. Конту с трудом удалось убедить супругу, что ей не стоит опасаться мести с его стороны и со стороны Искореняющего, она ему не поверила, но к концу разговора заметно расслабилась, а когда конт поклялся честью, что не держит на нее зла, вздохнула с заметным облегчением.
– Вы всегда держите данное слово! – Едва заметно улыбнувшись, она поправила рукав скромного домашнего платья.
– Литина, чего хотите лично вы? – поинтересовался конт, собираясь уходить.
– Развода с вами, – не задумываясь, произнесла женщина.
– Похоже, вы давно обдумали свое решение, – усмехнулся мужчина. – А после развода? Вам есть куда возвращаться? Или вы собираетесь в монастырь?
– Отец примет меня, – не очень уверенно ответила контесса.
– Вы в этом уверены? – Кир Алан взялся за дверную ручку. – Когда вы получали от него весточку? – Конт смотрел на растерянную женщину, которая покусывала губу, чтобы не расплакаться, и понимал, что она чувствует. Чувствует себя загнанной в угол. Безысходность. Была бы она нужна отцу, тот бы уже давно приехал проведать дочурку.
– Два года назад он передал мне с оказией письмо, – тихо произнесла Литина, опуская голову.
– Не отчаивайтесь, мы что-нибудь придумаем, – улыбнулся Алан, пытаясь подбодрить упавшую духом жену. – А пока пообещайте мне не делать глупостей. Мое терпение не бесконечно, кирена.
Литина горько усмехнулась.
– Обещаю, кир, хотя сейчас я боюсь вас еще больше.
– Отчего? – с любопытством спросил конт.
– Я не знаю, чего от вас ожидать, – развела руками супруга.
– Литина, а если я вас попрошу организовать для детей обучение? Привлеките брата Взывающего, – вдруг осенило Алана. Если Литина согласится, это займет ее и освободит конту время. – Не отказывайтесь сразу! – воскликнул он, заметив удивление на лице супруги. – Подумайте до завтра и затем дайте мне ответ. Спокойной ночи, кирена. – Алан поклонился и вышел из комнаты, не заметив легкого сожаления, мелькнувшего в глазах женщины.
Проходя мимо гостевой комнаты, Виктория не удержалась и заглянула внутрь. Над игушем склонилась друида, рядом Ольт и Дар держали миски с зеленой жидкостью и ворох тряпок. Подмигнув мальчишкам, она тихонько прикрыл дверь.
У дверей в спальню поджидал Берт с бадьей воды и чистым полотенцем. Наскоро ополоснувшись и приказав слуге разбудить до рассвета, подошла к кровати. На подушке лежал широкий тканый пояс со сложным рисунком. Виктория улыбнулась, беря подарок в руки и рассматривая замысловатый узор при свете одинокой свечи, которую Берт оставил у изголовья. Пояс словно излучал тепло рук, которые его соткали, от него исходил мощный поток светлой энергии, а может быть, это только казалось? Хотелось надеть его и никогда не снимать, Виктория прижала пояс к щеке и прикрыла глаза. Нитки пахли древесным дымом и сухими травами. Женщина постояла еще немного, затем положил подарок под подушку и легла, свернувшись калачиком.
Большая кровать показалась очень неуютной, холодной и чужой. Она вдруг остро почувствовала глубокое одиночество – пронзительное, щемящее, разбивающее душу на осколки. Нахлынувшие воспоминания о семье только усугубили это чувство – болезненно сильное, заволакивающее сердце темной тоской. Оно поглощало, толкало в бездну неверия, заставляло сомневаться в себе. Вдруг с неимоверной силой захотелось, чтобы рядом кто-нибудь был, захотелось прижаться к теплому родному существу, просто дотронуться до живого тепла, услышать чужое дыхание рядом, чтобы понять, что она не одна в этой вселенной. Захотелось ощутить на себе проникающий в сердце взгляд друга, услышать тихие слова утешения. Она всхлипнула и тихонько позвала:
– Кусь!
Тау запрыгнула на кровать и улеглась в ногах, придавив их своей тяжестью, Виктория шмыгнула носом и закрыла глаза. Сопение зверя успокаивало, и спустя мгновение она спала, не замечая, как во сне из-под ресниц текут на подушку слезы.
Расстроился Ирий Создатель и, чтобы чада его не натворили бед в новом мире, повелел он им работать от восхода до заката, а как солнце упадет за море – отдыхать, а Вадий Коварный добавил, что работать они должны всего девять дней, а на десятый предаваться веселью и прославлять его, выпивая по кубку вина доброго.
VII Песнь Жития
Виктории снился сон. Словно она попала в очень неприятное место. Все вокруг пронизано плотным черным смогом, воняет протухшим мясом, а она заперта в узком закрытом пространстве и не может пошевелиться. Она точно знает, что лежит в гробу, а над нею тонны земли. Воздух скоро закончится, и ей никогда не выбраться из ловушки, земля давит сверху на крышку гроба, готовясь проломить ее и раздавить несчастную жертву своей массой. Виктория хотела закричать, позвать на помощь, объяснить, что это ошибка – она жива и не хочет умирать так глупо и страшно, – но язык забыл, как это делается, и из горла вырвался лишь тихий стон. Тогда она подняла руки, попыталась приподнять крышку, и… проснулась, но тяжесть и неприятный запах так и не исчезли. Виктория открыла глаза.
