– Покажи мне, как ты любила ушедших родичей. Покажи, как ты умеешь ненавидеть тех, кто их отнял!
Легкий толчок, и живая стрела по имени Аглая в пять шагов настигла свою цель, с ходу зацепив безусое лицо недавнего мучителя.
Сш-шлеп!
– А-уо!!!
Сш-шлеп! Сш-шлеп!!!
Умения у нее было немного, это правда. Зато ярости было хоть отбавляй, а проблему с силами Дмитрий взял на себя, отчего каждое второе-третье касание свинчатки легко вспарывало одежду и плоть, питая плеть свежей болью. И кровью, чьи капли потихонечку смывали ее ненависть, принося вместо нее странное тепло в животе и груди…
Сш-шлеп!!!
– Веселитесь?..
К задержавшемуся у палаток лазарета царевичу и его ближникам потихонечку присоединялась Большая свита. Захарьины-Юрьевы, Челяднины, Курбский, Шереметев, два княжича Сицких, являющихся дальними родственниками со стороны покойной царицы Анастасии, княжич Палецкий и еще чертова дюжина представителей наиболее знатных и богатых княжеских родов Русского царства.
– Это кого там охаживают?
– Когда за стол-то сядем?..
– Неумеха! Я раз волка с одного удара упокоил, а эта дурында все возится.
– Эка невидаль – волка… А двух куропаток не хочешь? Прямо из-под копыт вспорхнули, а я их – р-раз!!!
– Молчать рядом с лазаретом!
Не выдержав, наследник трона все же рявкнул на Большую свиту. А затем и вовсе двинулся вперед – нет, он бы с превеликим удовольствием и дальше отслеживал и накачивал силой девичий Узор, но, видно, не судьба…
– Ждите здесь.
Пока еще живой племянник Табан-мурзы в своих попытках избежать жгучей муки отдалился от крайней палатки с красным крестом на целых двадцать шагов, но помогло ему это мало. Конечно, большая часть ударов пришлась на подранные штаны-шаровары и стеганый кафтан без рукавов, но и той малости, что дошла до тела, вполне хватило. Залитое кровью лицо, исполосованные руки и низ живота. И горло, по-прежнему отказывающееся выдавать громкие крики. Зачем же тревожить покой раненых порубежников истошными воплями?
– Хорошая девочка.
Забрав и отбросив в сторону отяжелевшую от горячего багрянца нагайку, Дмитрий слегка подтянул мстительницу к себе.
– Тебе легче?
Шапка иссиня-черных волос, пронизанных седыми прядками, дрогнула в молчаливом согласии. По-хозяйски обняв гибкую талию, царевич стал еще чуть-чуть ближе, распорядившись вполголоса:
– Лекаря сюда!
Почувствовав, как тело под руками напряглось, четырнадцатилетний целитель, известный своим милосердием и частыми молитвенными бдениями, едва заметно улыбнулся:
– Ты ведь не хочешь, чтобы он умер…
– Хочу!!!
Развернув девицу к себе лицом, первенец великого государя с ласковой укоризной закончил пояснять:
– Умер до того, как сядет на кол?
Взяв затянутой в черную замшу перчаткой подбородок, Дмитрий слегка его поднял – так, чтобы ее зеленые глаза попали в плен его синих омутов, медленно наливающихся чернотой.
«Сильная усталость-опустошение, мучительное сожаление, тоскливая горечь и легкий оттенок едва теплящейся надежды… И страх – да какой сильный! О, вот и желание что-то попросить. Ну что же, не будем ее мучить неизвестностью».
– Хочешь служить мне?
Едва заметно вздрогнув, юная девушка отшатнулась на шаг назад, но только для того, чтобы упасть на колени и прильнуть к его сапогам.
– Мой господин.
«Быстро соображает. Прямо не девица, а одни сплошные достоинства».
Подозвав одного из постельничих стражей, Дмитрий распорядился устроить Аглаю в полном соответствии с ее изменившимся положением. То есть личный шатер, новая одежда, еда со стола самого царевича и обязательная охрана новой личной ученицы государя-наследника Московского. Сам же он, словно бы потеряв интерес к новому приобретению, вернулся к свите, пока та, бедная, совсем не исхудала.
– Ну, а теперь-то – вечерять, Димитрий Иванович?
Едва заметно кивнув, первенец великого князя взлетел в седло аргамака, после чего в тройном кольце (из ближников, затем Большой свиты и собственно царевичевой стражи) проследовал в самую середку воинского стана, на скромный походный ужин. Бараньи ребрышки с гречневой кашей, куриные грудки в медовом соусе, мелкая речная рыбешка, обжаренная с маслом и мукой, свежая выпечка, слабенькая (зато сладкая) мальвазия… Правда, сам он особого аппетита не проявил, ограничившись небольшой пиалой с крепким куриным бульоном и пшеничной булочкой, зато родовитая молодежь наглядно продемонстрировала, что все тяготы и лишения порубежной службы никоим образом не сказались на ее отменном аппетите.
– Продолжайте.
Ранний уход с ужина имел вполне определенную цель, и пока менее знатные ровесники уничтожали немудреные яства, Дмитрий спокойно добрался до ждущей его в Судбищах баньки, загодя протопленной до состояния малой мартеновской печи. Сияющий от оказанной ему чести хозяин быстрой скороговоркой отрапортовал, что для государя-наследника приуготовлено наимягчайшее лыковое мочало, самые пушистые веники и духовитый квас… Но гостя больше заинтересовало, почему в эмоциях коренастого мужичка сквозь довольство и тихий восторг нет-нет да и пробивалось затаенное сожаление.
– А вот и мы, Димитрий Иванович!
Не оглядываясь на Малую свиту, наподобие цепных псов стерегущую своего повелителя (слава богу, что в нужник пока не додумались его сопровождать!), царевич с внезапно разыгравшимся подозрением просканировал окрестности. Затем еще раз, на все доступное ему расстояние.
– А что, хозяин, хорош ли парок?
Почти не слушая, что там ему говорят в ответ, сереброволосый подросток просеивал чужие эмоции и едва удержал маску равнодушия на лице, когда все же понял, в чем дело. Да, староста деревеньки (а у кого еще могла быть самая лучшая банька?) сожалел. О том, что дочери еще малы и не могут услужить сыну великого государя! На жену же в этом вопросе расчетливый мужик не надеялся – уж больно стара да некрасива была она для такого гостя.
«Тьфу ты!»
Через полтора часа, отхлестанный березовыми вениками до полного благодушия и легкой истомы, царевич отправился обратно. Покачиваясь в седле, он с толикой меланхолии раздумывал – не превратит ли селянин данные ему в награду за гостеприимство копийки в родовой талисман? Или все же обменяет монетки на какую-нибудь четвероногую живность?
«Скорее второе, чем первое. Охо-хо, а все же я славно сегодня потрудился в лазарете. С полсотни порубежников от могилы точно спас. И втрое больше рук и ног – от ампутации!.. А вечером получил нежданный подарок и пищу для размышлений… Хм. Что это у меня ближники с такими хитрыми мордами переглядываются?»
И не только переглядываются: большая часть явно о чем-то сожалела, от Мстиславского шло легкое злорадство, а княжич Горбатый-Шуйский аж фонтанировал удовольствием и скрытыми надеждами.
«И что все это значит?»
Все выяснилось рядом с его шатром, стража которого самочинно пропустила в его походное жилище постороннего. Вернее, постороннюю, потому что Узор определенно был женским.
– Доброй ночки, Димитрий Иванович.
Не удостоив ближников ответом и излив толику неудовольствия на подобравшуюся охрану, царевич прошел внутрь, а навстречу ему с уже расстеленного ложа поднялась…
– Хорошава?..
Пока юноша собирался с мыслями, заодно прогоняя прочь большинство из них, и подбирал слова, должные успокоить нервничающую девицу, та сама подошла ближе.
– Не бойся.
Если бы не способность чувствовать других, он бы легко усмирил кое-какие излишне своевольные части своего тела, но когда фигуристая девица с хорошеньким личиком аж полыхает эмоциями от горячего желания!..
– Я и не боюсь…
Это было правдой. Впрочем, такой же, как и ожидание красивой жизни и прочих благ, что только мог принести ей статус наложницы государя-наследника. Еще была твердая решимость всего этого добиться, благо что царевич очень красив собой и переламывать себя Леониле не приходилось. Даже, хе-хе, наоборот – ее энтузиазм прямо-таки бил через край.
«Этакая постельная карьеристка! Черт, что за чушь лезет мне в голову…»
Еще не приняв окончательного решения, царевич все же начал приглушать собственную энергетику, поневоле радуясь массивным тратам силы на диагностику и лечение раненых порубежников, в ином случае он бы попросту не смог «усыпить» средоточие в должной мере. Впрочем, даже так была совсем не маленькая вероятность случайным выплеском попросту сжечь слабенький источник рыжеволосой Хорошавы… Вздохнув и еще раз прислушавшись к эмоциям девицы, юноша отстраненно констатировал:
«Все, хорошей лекарки из нее уже не получится».
Тонкий сарафан словно сам собой пополз вниз, и Дмитрий почувствовал, что тело берет над разумом верх. Сдавленное ойканье, когда рыжеволоска «запнулась» о собственную одежку и буквально рухнула на него. Касание ее груди, податливая сладость неопытных губ и собственная рука, мягко сдавившая гладко-упругую ягодицу…
