«Все, хорошей лекарки из нее уже не получится».
Тонкий сарафан словно сам собой пополз вниз, и Дмитрий почувствовал, что тело берет над разумом верх. Сдавленное ойканье, когда рыжеволоска «запнулась» о собственную одежку и буквально рухнула на него. Касание ее груди, податливая сладость неопытных губ и собственная рука, мягко сдавившая гладко-упругую ягодицу…
«Да пошло оно все!»
В полдень первого июньского дня, года семь тысяч семьдесят пятого от Сотворения мира[93], над большим воинским станом, раскинувшимся неподалеку от невеликой деревушки Судьбище, поднялся в небесную высь и резко оборвался крик мучительной боли, но не стали бить тревогу караульные, не встревожились отцы-командиры порубежных полков. Потому что на тонкую, крепкую и отменно смазанную бараньим жиром палю[94] уселся всего лишь один из пленных людоловов. Конечно, это был не простой ногай, коих полным-полно в Диком Поле, нет, казни удостоили племянника Табан-мурзы, пятнадцатилетнего Багаутдина. Оборвав тем самым последнюю ниточку, связывающую степного князя с его покойным старшим братом…
– Какой звонкий голосок у мурзенка прорезался! А, братие?!
И вызвал некоторое оживление среди всех, кто наблюдал это неоднозначное зрелище. Одни спорили, сколько казнимый протянет; другие втихомолку обсуждали ту легкость, с которой будущий великий государь определил чужого пленника на кол; третьи вспоминали иные забавы его грозного отца; ну, а четвертых более всего интересовал не сам царевич, а его новая личная ученица…
– Долгие лета государю-наследнику!
Белгородский помещик Афанасий Ноготков чувствовал себя не очень хорошо. Для начала, это именно его полоняник сейчас корчился от раздирающего внутренности огня, а он ведь, грешным делом, уже успел помечтать о размерах выкупа, который получит за степного княжича.
– И тебе того же, добрый христианин.
А второй причиной неуверенности было то, что ему так и не сказали, зачем его призвал к себе наследник трона. Впрочем, причина оказалась на диво приятной: выразительно покосившись на пронзенное деревом тело, юный властитель стянул с десницы невзрачное колечко темного янтаря с выгравированной по ободку молитвой, а с шуйцы – золотой перстень с некрупным изумрудом.
– Благодарствую за милость явленную!..
– Не стоит, добрый христианин. Прадедами заповедано: что с бою взято, то свято.
Уронив кольца в подставленную ладонь, царевич слегка «повинился»:
– Я же эту старину нарушил. Принимаешь ли ты мой откуп?..
Сжав нежданно обретенные сокровища в мозолистом кулаке, Афанасий едва не коснулся в поклоне земли – он бы и десять знатных ногаев обменял на одно лишь хрупкое темное кольцо, почитая такую мену для себя наивыгоднейшей!
– Вот и славно. Ступай себе с богом, добрый христианин.
Правильно поняв замешательство порубежника, сереброволосый отрок довольно небрежно его благословил, – после чего друзья-сотоварищи воина нешуточно обеспокоились за друга. Уж так Ноготков сиял от радости, так широко улыбался… как бы харя не треснула!
Тем временем царевич, успешно разрешивший довольно важный в глазах воинской общественности вопрос, задумчиво поглядел на Багаутдина Табанова, полной мерой ощутившего на себе русское гостеприимство. С каким-то непонятным сомнением поморщился, еще немного подумал и отвернулся, а за его спиной в тот же миг раздосадованно чертыхнулся один из помещиков-зевак:
– Иэх, кончился мурзенок!..
– Уже?! Хлипковат ногай пошел.
– Поди, требуху ему порвали, дурни неумелые!
– Вот сам в следующий раз и покажешь, как надо на кол сажать. Умник выискался!..
– Надо было его на четыре стороны конями разметать…
Оставив позади ценителей кровавых зрелищ и завязавшуюся меж ними обстоятельную беседу на тему того, как лучше всего развлекать гостей незваных, наследник царства Московского направился к своему шатру. Рядом с которым его и перехватил запыхавшийся родственник Федька[95] – старший сын большого любителя пухлых детских щечек, думного боярина и окольничего Никиты Романовича Захарьина-Юрьева. Дядю царевич откровенно недолюбливал… Но к его отпрыску все еще присматривался, поэтому не только отметил появление легким наклонением головы, но и пригласил в свой шатер, показав тем самым двоюродному брату свое немалое расположение.
– Садись.
– Благодарствую, Димитрий Иванович!
Будущий (может быть) деятель Русской православной церкви и первый в династии Романовых в свои одиннадцать лет совсем не помышлял о подвигах на духовной стезе. Наоборот, демонстрировал все задатки светского человека, увлеченно чревоугодничая, щеголевато одеваясь, предаваясь разного рода забавам и заметно выигрывая у других родовитых Большой свиты в их негласном стремлении почаще попадаться на глаза наследнику трона. Благо хитроумный батюшка приложил все свои силы и влияние для того, чтобы сыночка причислили к свите именно старшего из царевичей, а не среднего.
– Боярич Курбский у воев, что стойбища ногайские ходили зорить, полонянку красивую раздобыл. Хочет тебе этой девкой поклониться. Чтобы, значит, как княжич Горбатый-Шуйский.
«Да уж, выбрал пример для подражания. Девицу с пути лекарского сбил, мозги ей своими посулами-наставлениями капитально загадил и ходит теперь гордый донельзя. Как же, ко мне в постель своего «агента влияния» пристроил! Прямо гений интриги, не меньше».
– Остальные ему завидуют, Димитрий Иванович. Ну, что поперед него не сообразили.
Зато у молодых княжичей да бояричей вполне хватило ума на то, чтобы организовать уже себе приятный ночной досуг. Раз их господин подобным образом развлекается, значит, и им стало можно… Не таиться от него, как ранее. Разумеется, никакого насилия или принуждения не было – первенец великого князя Иоанна Васильевича в этом отношении четко всех предупредил. Но зачем принуждать силой, если хорош собой, а в калитах полно серебра? Как правило, недавние полонянки довольно охотно соглашались согреть ложе в обмен на некоторую уверенность в будущем. Одним хватало десятка копиек, другим пары недорогих подарков, третьи становились дворовыми челядинками родовитых порубежников – в основном это были те из девиц, у кого не осталось ни дома, ни родных. Впрочем, хватало и таких, коим их честь девичья была дороже серебра и сколь угодно сладких посулов…
– Бояричу Морозову его батюшка прислал редкий трактат об устроении каменных крепостей, дабы Ивашка поклонился им государю-наследнику. А боярич того делать не торопится: засел в своем шатре и твой подарок читает!..
«Ну надо же. Родовитый боярич и вдруг книгами интересуется?»
– Еще княжич Никитка Трубецкой с княжичем Ивашкой Оболенским местничать затеяли.
– Что не поделили?
– Кто из них более всего достоин стать твоим стременным.
«За-дол-бали!»
Выслушав тихий рассказ, как его свитские соревнуются в том, кто из них больше выпьет вина или перепортит девок, хозяин шатра хлопнул в ладоши, с тем чтобы появившаяся красавица быстро налила в небольшой кубок слабенькой медовухи. Которую затем и поднесла юному родовитому.
– Хвалю.
Осчастливленный похвалой и наградой, юный осведомитель незамедлительно отбыл прочь, дабы и продолжать свою неприметную, но довольно-таки полезную для царевича деятельность. Дмитрий же скинул с себя легкую летнюю ферязь и шелковый кафтан, довольно потянулся, и тут же ощутил, как маленькие, но сильные руки начали мять его плечи прямо сквозь тонкую рубаху.
«Правильная и своевременная инициатива – тоже своего рода талант. Ох!»
Рыжеволосая Леонила удивительно быстро освоилась в роли наложницы – страстная и покорная ночью, услужливая и неприметная днем. А еще достаточно сообразительная для того, чтобы после первого же недовольного взгляда господина замолчать и более никогда не упоминать княжича Горбатого-Шуйского.
– Гонец к государю-наследнику!..
Посланник великого государя еще только подходил к пологу шатра, а Хорошава уже успела отодвинуться от царевича и поправить на себе одежду, скрывая за мягкой тканью упругую тяжесть груди. Массировать ведь можно не только руками…
– Долгие лета Димитрию Иоанновичу.
Милостиво кивнув в ответ, Дмитрий принял почтительно протянутый ему тул. Жалобно хрустнул алый сургуч с оттиском единорога, мягко прошелестела бумага с затейливо обрезанными краями, а затем на пару минут установилась полная тишина.
– Отдыхай.
Позабыв о нежных ласках рыжеволоски, царственный юноша глубоко и надолго задумался, совершенно машинально перебирая пальцами потемневшие можжевеловые бусины невзрачных четок.
– Вестовой к государю-наследнику!..
Едва переступив низенький порог, подручник князя-наставника Михаила Ивановича сразу утрудил спину поклоном – да таким, что и иные молодые его не постыдились бы.
