персонала в психиатрическом отделении постоянно не хватало, и на эти должности набирали кого угодно прямо с улицы. Как старший надзиратель у нас в отделении говорил — чтобы поступающее на работу лицо внешним видом не было очень подозрительно, не имело худого прошлого, известного конторе, и было бы освидетельствовано врачом в состоянии здоровья.
Во как. Даже процитировать старшего надзирателя у меня получилось.
Платили здесь мало. Мои пятнадцать рублей — это спасибо Александру Петровичу, надо сказать. Обязан ему крупно был смотритель, вот мне такое жалование и положили. Позже уже я узнал, что другим младшим надзирателям всего восемь рублей в месяц капало, а максимально, что бабы из младшего персонала психиатрического отделения получали — это шесть рублей с полтиной. У меня ума хватило, про свою зарплату другим не рассказывать.
Форменную одежду в Вятке нам не выдавали. Это тебе не Казань. Там надзиратели с иголочки одеты были. Пуговицы на белых мундирах у них поблёскивали…
Мы тут в своем тряпье ходили.
Жила прислуга вятского психиатрического отделения в подвалах под лечебными павильонами. Там сегодня и пили. От безысходности и вследствие тяжелой жизни. Скрашивали алкоголем свои беспросветные будни. Праздников то не было и не предвиделось.
Мужики казенкой с красной крышкой по сорок копеек за бутылку в 0,61 литра себя баловали. Редко кто на белоголовку двойной очистки сподабливался. Она, понятное дело, лучше, но шестьдесят копеек за бутылку уже стоит.
Бабы больше разливное вино пили. Оно, если за литр считать, дешевле пива выходит. Даже, если самые дешевые сорта разливного пива взять. Такие, как «Светлое», «Венское», «Староградское», «Мюнхенское»… Про пиво в бутылках и говорить нечего. Пиво в стекле тут очень дорогое.
Так вот, психиатрическая прислуга сегодня гудела. Отдохнуть у меня нормально поэтому не получится.
Хоть в гостиницу иди, чтобы выспаться…
В подготовке к встрече с хранителями тоже были нюансы.
Как мне покойник сказал — про маузер свой я забыть должен. Затуманят хранители мне мозги своим колдовством, сам его к виску приставлю и на спусковой крючок нажму.
Жаль… Маузер сейчас у меня обихоженный. Сразу же в Вятке, чтобы опять проколов не было, в оружейной лавке я книжечку купил. Аж в двенадцать страничек. Как за маузером ухаживать. Оказалось — он, машинка весьма нежная, после каждой стрельбы смазки требует. Причем, не чем попало. Ну, и просто так его в кармане таскать нельзя. Я же в отношении своего пистолета всё, что можно нарушал, вот он у меня в нужный момент и отказал.
После того, что по подсказке покойника я думал тут устроить, оставаться в Вятке мне было нельзя. Уже утром я этому губернскому городу ручкой помашу. Ну, если то, что задумано провернуть получится. А, не получится — ухлопают меня до смерти хранители. Тогда уже всё не важно будет…
Поэтому надо мне сегодня подсобирываться. Золото своё в специальный пояс поместить и расположить его на теле под одеждой. Кстати, мне его по моему заказу тут сшили. Душевнобольные женщины в рамках трудотерапии. Это здесь прогрессивный метод лечения.
Чемодан, что Александр Петрович мне подарил, я тут оставляю. Всё равно в него мне нечего складывать. Удалюсь я из Вятки с небольшим узелком — добра я тут работая в психиатрическом отделении не нажил…
Как соматическая больница, так и психиатрические павильоны здесь прямо по обе стороны Московского почтового тракта расположены. Вот по нему я и покину город. Прибьюсь к какому-нибудь обозу и с ним доберусь до столицы. Там уже и продам золотые фигурки зверей…
Так я далеко идущие планы строил и готовился к завтрашнему дню. Коллеги же мои местами уже песни затянули…
Скоро и запляшут. Перебесят всех пациентов психиатрического отделения. Опять доктор ругаться будет.
— Акулина, Агапита мне выдай. В полном комплекте.
Вид у сестры милосердия Акулины Серафимовны Берг был крайне замотанный. Белый халат весь мятый. Глаза красные. Ночка у неё выдалась ещё та… Тут совершенно нормальный человек взвыть может от художеств, что в день зарплаты младший персонал психиатрического отделения вытворяет, а что уж говорить о призреваемых…
Часть из них возбудилась, потребовала мер экстренного медицинского воздействия.
Некоторых даже пришлось в комнату помещать, стены которой до самого потолка толстым войлоком были обиты.
Всю ночь дежурный ординатор и Акулина через голову метались, больных успокаивали. Пьяных надзирателей и таких же баб, что по хозяйству, ещё из души в душу при этом материли.
Тут заматеришься… Когда одна весьма богатая телом бабища-портомойка с худеньким мужичком-водовозом прямо на крыльце павильона, построенного по проекту профессора психиатрии Ивана Михайловича Балинского и профессора архитектуры Ивана Васильевича Штрома, половые непотребства учинять задумали. Принародно и без всякого стеснения. Бабища ещё и других мужиков в очередь выстроиться приглашала. Одного водовоза ей показалось мало. Во как.
— Вань, ты-то хоть…
Сестра милосердия Акулина укоризненно на меня посмотрела.
— Всё, всё… Молчу. Агапита мне выдай.
Я принял виноватый вид. Акулина, она — хорошая. Работает за двоих. По нескольку суток подряд в отделении дежурит. Муж у неё непутёвый, она на свой заработок семью и тянет.
— Что, рано-то так? Завтрака в отделении ещё не было… Не кормлен Агапит.
— Двойная норма по дровам у нас сегодня. Взяли мы повышенные обязательства.
— Ладно. Когда с кухни по павильонам еду разносить будут, ты его на завтрак только приведи.
— Вопросов нет. Сделаем, Акулина Серафимовна. Даже не сомневайтесь.
Я улыбнулся Акулине.
Агапит ещё и дюжины чурок не расколол, как зубы у меня заломило. Я чуть не взвыл, так сильно.
Всё, явились хранители по мою душу. Пришли фигурки золотых зверьков забрать, а заодно и меня жизни лишить.
А, вот хрен вам на всю глупую рожу…
Я завертел головой. Где они? А, вот…
От двухэтажного каменного корпуса в нашу сторону шла весьма колоритная парочка. Каждый под два метра, поперёк себя шире. В шубах мехом наружу, на головах — лисьи малахаи. На ногах тоже что-то меховое.
Идут, не торопятся…
Зубы у меня ещё сильнее заболели, так бы их и вырвал. С корнями.
В руках у хранителей ничего нет — на колдовство своё надеются.
Ну, ну…
До хранителей от меня и Агапита — двадцать шагов, пятнадцать, десять.
Пора.
Я подскочил к Агапиту, за плечи его ухватил, к хранителям лицом его развернул.
Тут один из них что-то протяжное на непонятном мне языке затянул. Меня как пыльным мешком по голове ударило. В глазах даже помутилось. Только и успел я Агапиту, слово его в воина превращающего,
