В это же время из города вышла группа разумных, из дюжины нутонов в разномастных доспехах и двух ратонов в изношенном тряпье и с ошейниками. Эльфы тянули ручную телегу, куда авантюристы аккуратно переместили раненых. Судя по крепким рукопожатиям — пришедшие с города также были авантюристами, пришедшими на помощь товарищам. Четверо из них остались сторожить пленников, но не за спасибо, а за сверкнувшие в их ладонях золотые кругляши.
— Остаётся лишь ждать, — я посмотрел на уставшее, но гордое лицо Мялиса. Тот ещё раз низко кивнул в знак благодарности.
— Что ты хотел от меня, ксат. У меня не осталось ничего, кроме моей чести. И её я тебе не отдам.
— Что? Какая че… Меня интересуют только девушки. И только с крепкими широкими бёдрами. Усёк?
— Приношу искренние извинения, необдуманными словами я оскорбил тебя. Но что я могу тебе дать взамен, эти лохмотья? — граф оттянул в сторону край одежды.
— В любом мире… — я осёкся, понимая, что сболтнул лишнего. — И среди богов, и среди живых, некоторые вещи ценятся дороже золота. Я говорю о знаниях, об информации.
— Ты хочешь, чтобы я тебе что-то рассказал?
— Да, но этот разговор останется между нами.
— Там мне не оставят выбора, — эльф вновь кивнул в сторону города, намекая на тюрьму и пыточную. И плевать, что он граф и бывший военный: он ступил на пропитанную кровью дорогу разбоя, конец у которой известен в самом начале пути.
— Тогда расскажешь мне то, что знают все, но не знаю я.
— Как скажешь, — эльф ещё раз низко кивнул и задержал взгляд на небольшой сумке.
Ориентируясь на почерк, стопку готовых писем можно разделить на две неравных части. В меньшей части почерк быстрый и размашистый, будто писарь торопился в кабак за порцией бесплатного пойла. В большей части писем почерк аккуратный, со старательно выведенной каждой завитушкой. А так как письмо на языке нутонов и ратонов мне всё ещё давалось плохо, то каждое слово я сначала рисовал в воображении, и только потом переносил на бумагу.
Поначалу было крайне тяжело пользоваться гусиным пером, но ещё на корабле я приноровился и теперь не оставлял даже мелких клякс. Сейчас же с каждым написанным письмом мои навыки росли, а словарный запас пополнялся новыми словами. Да и отношение улучшились с эльфами и авантюристами. Первым было приятно, что их письмами так кропотливо занимаются, а со вторых снялся груз ненужных обязанностей.
— Я могу начинать? — спросил эльф, когда я вытащил чернила и бумагу. Я в ответ кивнул. — Достопочтенный Раний Шалский. Присылаю вам свой низкий поклон с искренними пожеланиями в успехах ваших дел. С гордостью спешу засвидетельствовать своё почтение…
— Ты серьёзно?
— Прошу прощения, что? — эльф от неожиданности аж качнулся.
— Раний, это твой брат, да?
— Сын. У меня было два ребёнка, сын и дочь. Теперь только сын.
— Соболезную твоей утрате, но, тебе не кажется, что ты немного не то говоришь в письме?
— О чём ты, ксат? — в глубине глаз эльфа вспыхнул огонёк злобы.
— Ты вряд ли увидишься с сыном, — я кивнул в сторону города. — Неправильно говорить с ним как с городским казначеем. Не так ли?
Эльф ничего не ответил. Опустив голову, он молча играл желваками, успокаивая кипящий гнев, взгляд его замер, а пальцы на руках подрагивали. Секунды спустя Мялис закрыл глаза и глубоко вздохнул. Протяжно выдохнул. И посмотрел на меня взглядом не благородного мужа и статного воина, но забитого жизнью старика.
— Ты прав, ксат. Ты прав.
'Раний Шалский. Мой дорогой сын.
В эти часы все мои мысли о тебе, о твоей супруге, о вашем малыше. Каждый день я вспоминаю то письмо, в котором ты осчастливил старое, измученное сердце. Данот Шалский — это великий подарок богов нашей семье, и я молюсь каждый день, чтобы Гланахтон подарил ему прекрасную судьбу.
Молю, чтобы наша семья процветала под твоим управлением, чтобы сады полнились спелыми фруктами, поля давали урожай, а реки не пересыхали в твоих владениях. Правь твёрдой рукой, держи народ свой в контроле, но стань им добрым братом и справедливым отцом. Война кончилась, тебя отослали домой. Теперь в твоей власти привести наши земли к процветанию. Как и нашу семью.
Я каждый час возвращаюсь в прошлое. Где ты ещё совсем мал и лишь недавно получил свой первый нож. Даже маленьким ребёнком ты тянулся к знаниям, старался познать природу бытия, слова богов. Но за далёким горизонтом не забывал и то, что близь тебя. Я помню, как ты сбежал из замка, чтобы нарвать полевых цветов. Мы тебя потеряли, искали полдня, а ты всё это время прятался за вазой и ждал, когда Нала пройдёт рядом, чтобы обрадовать её.
Ах, ты бы знал, сын мой, как была прекрасна твоя мать, когда нас познакомили. На её безмятежном лице сияла улыбка, сковавшая мою душу цепями любви. И с каждым годом они обвивали всё сильнее, сильнее. Молю тебя, сын мой, почти память твоей матери и сестры, и от моего имени помолись, и в церковь принеси дары. Попроси, чтобы боги милостью своей обогрели Налу и Кани, и пусть они ждут меня. Но ты к нам не торопись, тебе ещё рано.
И, прошу тебя, приглядывай за Шадотом. В столь юном возрасте остаться сиротой, без матери и отца, без бабушки. И, вскоре, без деда. Лишь ты у него остался, лишь ты напоминаешь ему о Кани, ведь ты с сестрой так похожи на вашу мать. Прошу, проследи, чтобы его помолвка состоялась. Знаю, как ты относишься к магам, но, сын мой, прошу, окажи мне последнюю милость. Юная чародейка — лучшая пассия, которую можно предложить. Пусть помолвка свершится. Пригласи их в замок и пусть процветает наша семья. Ведь Шадота, ты знаешь, боги благословили великим проведением. Благословлять хлеб своим прикосновением — это есть великая благодать и проведение богов. Подкрепи его силу магическими способностями его супруги, укрепи нашу семью, и пусть она цветёт в веках, как налитые соком яблоневые сады.
О, наши прекрасные сады. Они снятся мне, их запах, их цветы. Весна в них каждый год приносит жизнь, а осенью наш праздник, и пироги, вино, и песни люда, их игры, смех, веселье. Лучшее время наших земель — осень. И не спрашивай меня, прошу, почему я отказался от весны.
Молю Гланахтона уследить за тобой и отвести от нашей семьи эту страшную напасть.
Ты бы знал, что тот день запечатлён в моей памяти — ты бы не поверил своему старику. Великую напасть послал противник. Чёрная как смоль, гудя вулканом, она разворотила нашу армию, превратив солдат в тварей кровожадных. Будто нечестивое место разверзлось под нашими стопами и души слабых не выдержали, извратившись. И тела их уподобились их душам. Молю, сын мой, убереги себя и нашу семью от нечестивой напасти.
Да, сын мой, я проиграл, но только я. Твоя судьба — судьба победителя.
Я молю всех богов, чтобы не заканчивалась под твоими ногами тропа, усыпанная лепестками цветущих яблонь.
Искренне прижимаю к груди, вспоминая каждый день, проведённый вместе.
Твой любящий отец. Граф Мялис Шалский.'
— Ну как, ксат, ну как? — взмолился эльф, когда я вывел последние слова.
— Держи, — я передал графу бумагу.
Мялис влажными от подступающих слёз глазами прочитал письмо. Потом ещё, ещё. На четвёртый раз он отстранился, быстро заморгал и отвернулся, протягивая бумагу обратно. Оставалось немного — но пришлось ждать, пока остроухий придёт в норму.
— Прошу, — ратон в самом низу листа размашистыми движениями поставил подпись.
Я пробежал по тексту взглядом, выискивая ошибки. Не найдя таковых, я уже было хотел убрать письмо в сумку, но меня остановила подпись графа. В ней странным образом угадывались слова о том, что луна блестит не там, где надо. Лог… Из двух свободных очков навыков одно закинулось в «Новеллу знаний», увеличив количество фрагментов на пять. Один из них заняла фотография письма со странной подписью.
— Ксат? — со страхом в голосе спросил граф, потому что я как истукан не моргая пялился на текст.
