Больше сидеть смысла не было. Я ответил Луке, заждавшемуся меня, что попал в неприятность и мне нужно спрятать тело. Горе велел тащить бомжа к кладбищу, и я стащил с мужика куртку, перетаскивая его на неё. Где-то в фильмах я видел, что так проще будет волочь тело. Потом подошел к женщине, замечая неподалеку её разбросанную одежду. Собрал юбку, блузку, окровавленные трусы и два грязных ботинка, осторожно положив их около пострадавшей, что уже села, обнимая колени руками и поглядывая на меня.
— Ты либо очень хорошо играешь, либо не узнаешь родную мать, — вдруг сказала она, а мои глаза едва не выпали из орбит.
Узнать Христину было почти невозможно. В воспоминания маленького Игната она была… другой. Ничего в той живой женщине не выдавало изнасилованную жертву. Я отшатнулся, снова хватаясь за стену, но в этот раз падая. Что-то внутри меня вопило: «Мама! Мама!», хотя я трезво понимал, что никогда не встречал эту женщину.
Моя мать осталась в двухтысячных годах, она жила очень и очень давно, но на глазах выступали слёзы. Плакал не я, плакало тело, привыкшее к тому, что это его мать. Ну или эту связь невозможно было разорвать подменой сознания.
— Зоя рассказывала, что ты вернулся, — не шевелясь, сказала Христина. Я тогда написал Зое, наверное, с десяток сообщений, пытаясь заставить её срочно сюда подняться. — И я надеялась никогда не увидеть тебя, Игнат.
— Я… — севшим голосом прохрипел я, пытаясь подобрать слова. Сказать, что я не её сын? Сбежать? — П-прости, я сам не хотел тебя беспокоить. Сейчас придет Зоя, и я… и я уйду. Обещаю.
— Ты всегда выбирал просто убежать от проблемы, — хмыкнула Христина, надевая по очереди ботинки. — А Зоя решала за тебя всю гадость, которую ты творил. Ничего не меняется.
— Что… что вы хотите, чтобы я сделал? — едва не плача, проскулил я, перейдя на «вы».
— Да что я могу хотеть? — женщина застонала, едва не завалившись набок. — Я хочу нормального благодарного сына, а не вонючего предателя. Хочу, чтобы ты сквозь землю провалился!
Страшно. Вот момент, когда мне было очень и очень страшно. Пытки? Отстойная яма? Нет. Когда мать проклинает своего ребенка, а ты… вроде как и есть он.
— Не говорите так, — попытался вставить я, сам не понимая, зачем. — Не надо…
— Думаешь, забрал молодую пизду из проституции, и ничего не произошло? — она кое-как натянула на себя юбку, продолжая сидеть. — Тебе за это никто спасибо не скажет! Вот к чему это привело. Это твоя вина! Все вокруг — твоя вина! Мерзкое отродье, кусок дерьма! Чтоб ты сдох так же мучительно, как я живу!
Я не мог перестать слушать это, просто ожидая, когда что-нибудь изменится. Я уже и не понимал, зачем спас её, не понимал, кто же мне Христина и почему она так ненавидит собственного сына.
Прибежала первой Зоя, тут же упав на колени возле матери. Она шептала ей, что все будет хорошо, помогала надеть блузку и встать. Тут же прибежала Нина, и они вдвоем повели женщину куда-то дальше по коридору. Меня же ждал Лука, облокотившись на стену. Пока я приходил в себя, он просто подошел, взялся за куртку убитого бомжа, потащив её к ступеням.
Я утер глаза, набирая в грудь побольше спертого воздуха, отчего едва не задохнулся. Оставалось лишь осознать один важный момент, который моя башка старательно игнорировала.
Это не моя мать.
Глава 13
Не смотря на произошедшее, на полигон мы все-таки пошли. Сначала, конечно, мы с Лукой закопали тело. Он молча помог мне, вопросов не задавал, сочувствующих взглядов тоже не бросал. Я же потихоньку приходил в себя, пытался понять, что во мне повлияло на допустимость произошедшего. Неужели мною могут управлять чувства Игната? Не знаю точно, что это было, но тряхнуло меня не слабо.
Когда мы вернулись в комнаты все в грязи, а я ещё и в крови, Никифор долго качал головой и отказался пускать меня на полигон без осмотра Нины. Я принял душ, пока девушек не было, переоделся, даже успел поговорить с Лукой о миссии. Он показал мне пистолет, вроде и похожий на те, что выпускали в мое время, а вроде и совсем странный какой-то. Я его, конечно, из руки в руку поперекладывал, взвесил с умным видом, только куда мне стрелять? В юношестве палил из воздушки по бутылкам, но уже и не вспомнил бы, как это делать.
Отвлекая меня от всяких дурных мыслей, Горе рассказал механику, показал как руки держать, как целиться. Дал курок по-нажимать, правда, с разряженным пистолетом. Вообще он считал, что мои навыки стрельбы не пригодятся, мол он и сам прекрасно справится, но Никифор настаивал на вводном уроке. Да, поменялись полюса. Хотя Горе, наверное, впечатлился увиденным и просто хотел дать мне отдохнуть. Но я, в целом, был отдохнувший, так что ничего против пострелять не был. Наоборот, это поможет мне не остаться с Зоей, когда она придет.
Я не хотел её избегать, понимал, что ей, как никогда, нужна моя поддержка. Но я просто не мог посмотреть ей в глаза после произошедшего. Как бы они ни было, Зоя считала эту женщину своей матерью. Как я мог обсуждать с ней случившееся? Нет, только не это. Лучше уж к мутантам!
Но, к моему удивлению, Нина вернулась одна. Она была хмура и молчалива, бегло осмотрела меня и, сказав, что все в норме, удалилась в свою комнату. Как бы я не хотел узнать, что с Зоей, сил на это просто не было. Тем более, Никифор уже занимался этим, а значит — я был не нужен. Лука встал, махнул мне следовать за ним, и я просто ушел, понимая, что поступаю как трус. Как там сказала Христина? Как всегда убегаю. Наверное, что-то было у нас с настоящим Игнатом общего.
Так что стреляли мы довольно тихо. В плане разговоров. Я мазал, Горе давал мне советы. Только когда у меня наконец стало получаться, а руки уже болели, парень поманил меня передохнуть. Стащив наушники, я разрядил пистолет, подходя к товарищу. На нем было черное худи, черные джинсы и высокие ботинки. Угадаете какого цвета? Из-под капюшона выбивались, не поверите, черные пряди, словно распушенные вороньи перья.
— Ты слишком долго думаешь, — сказал мне Лука, доставая откуда-то из кармана крохотную бутылку воды. Кажется, 0,2. Он протянул её мне, указывая сложенными пальцами на мишень, словно у него был пистолет. — Прицелился и выстрелил. Не давай смениться ветру, а цели отвернуться. Да, бумажные мишени подождут, но люди обычно не позируют.
— Понял, — кивнул я, понимая, что мои объяснения на тему первого раза совершенно бессмысленны. Отпив воды, я вернул бутылку Луке. — Все прокручиваю в голове, как ты снял четверых и глазом не моргнул.
— Убийство стало обыденностью, — пожал плечами тот.
— Нет, я скорее про то, что ни одна пуля не промазала. Ровно в лоб, будто ты просто… играл с ними! — одновременно и восторгнулся и испугался я, глядя горящими глазами на Горе.
— Они были открыты и выискивали меня, подставляя лбы, — почти самодовольно ухмыльнулся Лука, поправляя челку. — Мы изначально хотели не убивать Алу. Он нравился Никифору. Не как человек, как совершенно бестолковый руководитель. Мы не можем знать, на кого его заменят. Вдруг там будет кто-то поумнее?
— Логично, — усмехнулся я, а Лука тут же скривился. — Что?
— Это стоило нам твоего зуба.
— Я уже и забыл, — я отмахнулся, тут же пытаясь сменить тему. — Ну, делись секретом. Где научился так стрелять? Тебе семнадцать! Кто в этом возрасте вообще способен бегать по крышам и валить людей с первого выстрела?!
Горе как-то серьезно всмотрелся в мое лицо, явно раздумывая, стоит ли рассказывать. Устало вздохнув, он все же заговорил:
— Я с семи лет жил с дядей, он был прирожденным охотником. Учил меня всякому. Стрелять, свежевать мясо, искать следы. Но из всего спектра его знаний, я впитал только стрельбу. Сначала с рогаткой, потом он дал мне даже травмат. В двенадцать я убил первого оленя. Конечно, не здесь, — Лука печально улыбнулся, глядя куда-то вдаль, — далеко… Я любил то время. Но оно, как все хорошее, закончилось.
