— Вы знали убитую? — удивился Горохов. — Она же в соседнем доме проживала.
— А кто ж ее не знал? Она в нашем хлебном магазине продавцом работала. Как с мужем развелась, свободу почувствовала. Глядишь, то с одним под ручку ходит, то с другим. Двор-то у нас общий, все видно. Мы уж ее пристыдить пытались, говорили, мол, зачем кого попало домой тащишь.
— Убили ее не дома, возможно, ее похождения тут ни при чем. Она ведь жила одна? Странно, что квартира в единоличном пользовании.
— Так раньше с родителями жила, похоронила их два года назад. Разбились они на машине. А Маринка, нет, чтобы хвост прижать, все на танцы бегала, и ухажеров оттуда выуживала. Шельма бесстыдная. Сколько раз управдому и участковому жаловались соседи. То музыка громко играет из квартиры ее, то крики, то мордобития всякие.
— Таисия Павловна, — Горохов стоял, еле сдерживая раздражение, и прятал ногу с оторванной брючиной за табуретом. — Товарищ участковый сказал, что вы что-то видели. Расскажите, пожалуйста.
— Все видела, — старушка всплеснула руками. — Вот прямо как вас сейчас. Все расскажу. Пусть земля у убивца этого под ногами горит, не боюсь я его, все про него выложу, чтоб ему пусто было и на этом, и на том свете, прости Господи. Такую девчушку задушил! Маринка-то наша, хоть ветренная была, но девчонка хорошая. Всегда самый свеженький хлеб нам подсовывала.
— Таисия Павловна, ближе к делу! — следователь совсем потерял терпение и даже вышел из-за табурета, но не забывал при этом коситься на кровать, из-под которой торчала злобная и седая морда Шарика. — Что конкретно вы видели?
— Убивца я видела! Во двор выходила, в десять вечера примерно, с Шариком погулять, он меня к гаражам и потянул. А оттуда мужик на меня выскочил. Из темноты прямо! Шасть и мимо прошмыгнул. Морду отвернул и так бочком-бочком. Сел в машину и укатил. Только утром я узнала, что в гаражах этих Маринку задушили.
— Какой мужик? — Горохов вытянулся в струнку, даже про Шарика забыл.
— Обыкновенно какой. Здоровый такой. Черный, как смерть.
Горохов с надеждой ловил каждое слово старушки и даже дышать перестал. Я тоже весь превратился в слух.
— Почему вы решили, что это именно он убил? Может, это кто-то из гаража своего возвращался или мимо шел, путь просто срезал?
— Вы что же, товарищ следователь, такой неумный, а еще в милиции работаете, — бабулька уткнула руки в боки (Горохов прошипел, что не в милиции, мол, а в прокуратуре, но та его не услышала). — Нет у нас таких гаражников. Я своих как облупленных всех наперечет знаю. Вечерами напролет там пиво глушат, а потом заборы обсыкают. А если путь срезал, то тогда почему на машине укатил? Ясное дело, что не мимо шел.
А старушка-то не промах. Мисс Марпл, блин.
— Опишите, кого вы видели, что за машина?
— Машина красивая, большая. Белая вся, как снежок свеженький.
— Модель? Номер? — Горохов все больше раздражался и готов был уже сам придушить бабушку.
— Я в них не разбираюсь, машина для меня либо красная, либо белая. Ну бывают еще как верблюды горбатые, но у этой ничего такого не было.
— Ясно, а тот человек, что в машину белую сел, как выглядел? Вы сказали, что он черный был. У него волосы темные, кожа смуглая?
— Да откуда я знаю, какие у него волосы? В темноте же не видно. Одет был во все черное, как Фантомас. И на голове капюшон. Лохматый такой, будто шерсть у Шарика моего. Неправильная какая-то одежда. Не делают у нас таких капюшонов. Не штормовка вроде же была. А будто кофта с капюшоном. Разве бывают кофты с капюшоном?
— А лицо? Лицо вы разглядели?
Глава 17
— Да какое лицо? Говорю же, темень, как в могиле была. Да еще этот капюшон на нем, вместо глаз чернота сплошная, прости Господи, будто всадник апокалипсиса, — бабулька виновато перекрестилась, воздев глаза кверху.
— А ростом он какой был? В плечах широк? — не терял надежды выудить хоть что-то Горохов. — Вы сказали, что здоровый. Насколько большой? Вот, к примеру, шире меня? Выше?
— Да не-е… Вот как парнишка по телосложению примерно, — старушка кивнула на меня. — И ростом такой же, может, чуть пониже.
— Пониже? — следователя уже понемногу потряхивало. — Да какой же он здоровый тогда?
— А для меня все здоровые, кто на голову меня выше, — ехидно скривилась пенсионерка. — Я с сантиметром не хожу, а по себе меряю.
— Ясно, — удрученно проговорил Горохов, смерив взглядом бабульку, рост у которой был метр с кастрюлькой. — Таисия Павловна, спасибо за помощь, сейчас участковый ваши показания запишет. До свидания.
Мы вышли на улицу, оставив Осинкина “воевать” со свидетельницей дальше. Горохов вытащил сигарету и никак не мог подкурить. Чиркал зажигалкой, но, похоже, она сдохла.
— Твою мать! — с досады он швырнул сигарету на землю и растер ее ботинком.
— Никита Егорович, — обратился я к шефу, настроение которого падало с каждой минутой. — Разрешите отлучиться?
— А работать кто будет? — хмуро буркнул он дежурную фразу.
— Так я по работе, проверить кое-что надо.
— А… Ну давай, — безразлично ответил он, очевидно, размышляя о том, что после сегодняшнего убийства, расследование теперь уж точно глубоко в заднице. Хоть докладывай начальству прямо так, в этих же выражениях.
— Можно я Погодина с собой возьму?
— Что ты задумал? — в глазах следователя мелькнула искорка интереса.
— Если вы не против, потом подробно доложу. Если все срастется.
— Суеверный, что ли? Ладно, черт тогда с тобой, валяй…
***
— Куда мы едем? — Погодин теребил поясную кобуру с пистолетом. — А Горохов точно нас отпустил?
— Приедем — увидишь, – ответил я. – И не трогай пистолет. А то пристрелишь себя ненароком или того хуже — машину повредишь. Новая почти, жалко.
— А меня, значит, не жалко?
— И тебя жалко, — усмехнулся я. — Просто друзей у меня несколько, а “Волга” одна. Да и то не моя.
Федя недовольно сопел, явно не оценив шутку. Минут через двадцать мы въехали во двор элитного дома.
— Знакомый адрес… — задумчиво пробормотал он, крутя головой. — Погоди… Так это же дом Зинченко! Зачем мы здесь?
— Думай, Федя, думай…
— Все равно не пойму. Зинченко задержан, жена здесь не живет. Тут только Женька. Блин! Ты думаешь, это?..
— Пока не уверен, но не исключено.
— Охренеть! Но он же такой…
— Какой?
— Ну, не знаю… Судя по твоим рассказам — молодой, несерьезный.
— Ага, прям как ты. Ты смог бы человека убить?
— Ну и шуточки у тебя, Петров!
— Приехали, надевай, — я протянул Погодину пару резиновых перчаток, что заранее взял у судмеда.
Сам тоже натянул такие.
— Зачем? — Федя удивленно таращился на реквизит, которым в жизни ни разу не пользовался.
— Мусорку будем обшаривать, — я кивнул на ржавые мусорные баки, от которых изрядно несло тухлятиной.
— И что мы будем там искать?
— Толстовку.
— Чего? — еще больше удивился Федя.
— Фильм про Рокки смотрел? — спросил я, не надеясь на положительный ответ. Видака у Погодина явно не было, а первые видеосалоны появятся лишь через несколько лет, в начале восьмидесятых.
— Про кого?
— Про боксера. Пару лет назад фильм вышел. Так вот, он в “свитере” с капюшоном тренировался. С тех пор такая одежда стала очень популярна в Америке. В СССР она с фарцой могла попасть. А наш Женя Зинченко, хоть и не стиляга, но шмотками заграничными не брезгует. Вот я и подумал, что мог он такой свитерок прикупить. Очень удобная одежда для темных делишек. Капюшончик накинул, и морды не видно.
Я вспомнил, что в начале двухтысячных даже в какой-то стране скандал был, где правительство запретило посещать торговые центры гражданам в толстовках с капюшонами, чтобы те не скрывали своих лиц от камер видеонаблюдения.
— Гениально! — оживился Погодин. — Только почему кофта в мусорке должна быть? Дефицит, фарца – в мусорку?
