Такое возмутило даже Погодина, хотя он-то модником точно не был.
— Потому что убитая Ягодкина клок с него выдрала. А Женька наш в рванье ходить не будет. Я его знаю, если “свитерок” его, то на помойку выкинет.
Я все старался следить за языком и не называть больше эту кофту толстовкой – или, не дай бог, вообще худи.
— Понял, — кивнул Федя и заглянул в мусорный бак.
Поморщился и брезгливо опустил в него руки. Мусорных пакетов в СССР еще не изобрели, и содержимое бака представляло собой сплошное месиво из картофельных очисток, бутылок (кроме “чебурашек”, которые свято сдавали), объедков и прочих бумажек.
Минут двадцать мы рылись в мусорке, как заправские бомжи.
— Нашел! — закричал Федя, выуживая из бака ворсистую толстовку с капюшоном серого цвета.
— Есть! — воскликнул я. — Молодец, Федя.
Осмотрел толстовку. На капюшоне была небольшая, но некрасивая рваная дыра:
— А теперь бросай ее обратно, я сейчас Горохову позвоню, пусть приезжает, будем протоколом ее изымать официально. Стой возле бака и никуда не отходи. Следи, чтобы никто сверху мусора не накидал или не подрезал кофтейку. Охраняй ее, как свою невесту после выкупа.
— Понял, а ты куда? Телефонная будка не в той стороне!
— А к Женьке наведаюсь.
— Один? Давай я с тобой!
— Нет, а вдруг кофта уйдет? Хотя… Положи ее в машину, потом обратно в бак закинем. Пошли. Пистолет с предохранителя сними. Женька хоть парень и малахольный, но мало ли что. До сих пор не верится, что это он. Что-то здесь не чисто. Ну ничего, кофту сравним по волокнам, и тогда уже точно все ясно будет.
Я задрал голову и осмотрел окна и балконы. Никаких лазов, пожарных лестниц и прочих возможных путей отступления из квартиры на седьмом этаже, где проживали Зинченко, нет. Это гуд. Заслон резервный под окнами можно не ставить. На крышу тоже не выбраться. Водосток далеко и весь гладкий. Все, работаем…
Мы вошли в подъезд и вызвали лифт. Вот и нужная дверь. Я приложился ухом к замочной скважине. Тишина. Нажал на звонок. Тот аристократическим переливом прокатился по квартире. Будто колокольчик в родовом замке прозвенел, а не в советской квартире, без родного и привычного бзыканья. Снова тишина.
— Смойся! — шикнул я на Погодина, а сам встал под глазок.
Федя послушно спрятался, изредка выглядывая. Я погрозил ему кулаком, и тот окончательно исчез из поля зрения. Я выжидал, не стал повторно трезвонить, чтобы не выказывать свое нетерпение.
Послышались шаги. Тень накрыла глазок с той стороны. Кто-то меня тщательно рассматривал. Затем раздался недовольный голос Женьки:
— Кто?
Вот падла! Видел же, что это я, и все равно спрашивает. Хочет меня лично услышать. Осторожничает, гад.
— Жека, это я! Петров! Мы тут шубу вашу нашли, переговорить надо.
— Ты один?
— Конечно, один! А ты что, кого-то еще ждешь? Открывай, что мы, будем через дверь перекрикиваться?
— Давай потом, занят я… — неуверенно ответил Зинченко.
— Не понял… Так ты с одноклассником, значит? Странный какой-то. Ну как знаешь. Ладно, скажу следователю тогда, что ты дверь не захотел открывать. Преступление мы и так раскрыли. Мне теперь по барабану на шубу эту. Он меня послал за тобой, а ты шифруешься... Ну и потерпевшие нынче пошли. От шмоток своих отказываются…
Я развернулся, будто собираясь уйти. Не успел досчитать до трех (думал, на двух срастется), как позади послышался голос Женьки:
— Да погоди!
Дверь лязгнула и приоткрылась, оставив щель, ограниченную цепочкой. В щель наполовину протиснулась морда Зинченко. Под глазами круги и отеки. Волосы всклокочены, будто не спал всю ночь.
— Ты точно один, Андрюха?
— Слушай, выйди и сам проверь. Что за х*рня, Женя? Ты от кого-то прячешься?
— Да после случая с батей от вас, ментов, всего можно ожидать. Считай, ни за что повязали. С работы и из партии турнули, еще и срок впаяете.
Я уж не стал ему объяснять о просчете Горохова (да и сам виноват, что греха таить, подумывал на Сергей Сергеевича тоже).
— Женя, срок впаивает суд, а не милиция. Это раз. Два — за порнуху статья есть. За распространение. Не милиция ее придумала, — выдал я аргументы как можно громче. Голос эхом прокатился по лестничным клеткам.
— Тише ты, — зашипел на меня Зинченко, торопливо отпирая дверь. — Не ори на весь подъезд. И так стыдно нос из квартиры показывать. Навешали на нас ярлыков, до конца жизни не отмоемся.
При этих словах мне даже стало немного жаль семью Зинченко. Разрушили мы ее до основания…
Я вошел внутрь, а за мной тут же шмыгнул Погодин.
— Э-э! Вы что?! — вытаращился на нас Зинченко, пятясь в комнату. — Ты же говорил, что один!
— Спокойно, Женя, — я не сводил взгляда с его рук, главное, чтобы за нож или что-то подобное не схватился. — Сядь. Давай спокойно поговорим. Мы нашли кофту. Отпираться незачем.
— Какую кофту? Какого черта происходит?!
— Как у Бальбоа… Итальянского жеребчика, только лохматую…
— Чего? Петров, ты что несешь?!
— Сядь, говорю! — рявкнул я.
Женя, испуганно хлопая глазками, сел на диван. Ну какой с него маньяк, к чертям собачьим? Мажорчик и есть мажорчик…
— Мы кофту с капюшоном импортную нашли в мусорном баке у тебя во дворе. Таких свитерков в Новоульяновске я не встречал и, уверен, еще долго не встречу.
— При чем тут свитер?
— А при том, что вчера девушку задушили. У нас свидетель есть, что предполагаемый убийца был в кофте необычной. С лохматым капюшоном.
Про клочок в руках жертвы пока не стал говорить, придержал козырь.
— Не моя это кофта! Была у матери подобная. С капюшоном. Лохматая, и “шерсть” с нее лезла после стирки, как с линяющей псины. Вот и выкинула, наверное, а кто-то подобрал.
Опа… Вот это поворот.
— А ну-ка поподробнее. Какого цвета? Материал какой?
— А я помню? Невзрачная. Кофта как кофта, отец ей из-за границы приволок. Толком и не носила.
— Скажи, Женя, а машина батина где?
— В гараже стоит.
— Обкомовском?
— Нет, конечно, у нас тут недалеко есть гараж.
— А ключи от гаража у кого?
— У меня и у мамы… Погоди, Петров! Ты на что намекаешь?! Что моя мать… Да ты….
— Успокойся, Женя, разберемся. Все проверим…
— Знаю я ваши проверки, — Зинченко покраснел и начал всхлипывать. — Пришьете то, чего не было! Как с кассетами, да?
Плечи и губы у него тряслись, на парня накатывала истерика.
— Тебе все-таки придется проехать с нами, Женя. Это формальность, но мы должны все проверить. Обещаю, что с тобой ничего не случится, — а про себя добавил: если, конечно ты не виноват. Ну и семейка. Каждого можно подозревать.
— Ладно, — Зинченко встал. — Поехали. Только можно хоть чаю пивнуть? Не завтракал еще. Будете чай, кстати?.. Настоящий, листовой. Не та труха, что в магазине продают.
Я решил, что чай его хоть немного успокоит, и согласился, к тому же, у меня еще были к нему вопросы:
— Наливай.
Мы прошли на кухню. Размерами она оказалась внушительной. В футбол можно гонять. В центре огромный овальный стол на изогнутых ножках. Вокруг него такие же вычурные стулья с орнаментом под средневековую Европу. Во всю стену кухонный гарнитур из необычного для этих годов материала, похожего на искусственный камень.
— Неплохо живете, — присвистнул Федя.
Я незаметно кивнул ему на проход. Тот понял меня и, взяв стул, сел возле выхода из кухни. И кобуру расстегнул. Так, на всякий…
Женя налил полный чайник и поставил на газовую плиту. Сел напротив меня за стол:
— Ты только, Андрюха, обещай, что сам разберешься во всем. Ладно? Батю посадили, а сейчас и мамку мою заграбастаете? Я им не верю, если только ты.
— Обещаю, ты, главное, сам не раскисай. А батю твоего скоро выпустят.
— Откуда знаешь? — оживился Зинченко.
— Распространение порнографии, вроде как, не доказали, так что на нем просто аморалка. Но за это не сажают.
Горохов действительно дал команду ослабить хватку по Зинченко-старшему. Теперь вместо направления дела в суд его благополучно готовились прекратить за отсутствием состава преступления. Конечно, прекращенка в отношении конкретного лица по таким основаниям не есть хорошо — получается, лицо это незаконно было обвинено, но, учитывая резонансность казуса, на это можно было закрыть глаза. Виданное ли дело, что руководитель такого ранга хранит эдакое непотребство дома. Так что еще пусть радуется и спасибо скажет, что легко отделался. И даже если он в суд подаст за незаконное привлечение к уголовке и заявление на восстановление в партии и в должности, ни один судья, по понятным причинам, его не поддержит.
