А у варвара куда это всё совать? В этом плане меня новый магический мир немного разочаровывал. Да ещё этот подземный ручей тут растёкся…
Сначала я, конечно, попытался огнецветы через безрукавку взять, и сейчас в ней красовались две прожжённые дыры. Ткань у сумки, выданной десятником, оказалась огнеупорной, но для шелкопрядов соседство с цветками было бы смертельно.
Проверил я это на одной гусенице, и теперь у меня потенциально было на один золотой меньше. Впрочем, и палёным шелкопрядом Кутень перекусил с удовольствием.
Потом я наловчился использовать бросский огонь, направляя его жар в ладони. Так вроде меньше жгло, но цветы реагировали, словно получали подпитку, начиная расцветать ещё ярче. И, соответственно, раскаляться ещё сильнее…
Так я и тащился вперёд, чувствуя себя огромным, тупым и беспомощным варваром, который не может решить простейшую задачку по магии. Тут ещё был один вопрос — а зачем я их взял, эти цветы, если уже знаю, что десятник Агап меня обманет?
Вся надежда, что в учебнике по огненной магии найду какую-нибудь зацепку.
Когда сапоги уже хлюпают ледяной водой, а руки при этом горят от жара, не только разум, но организм сходит с ума. Поэтому неудивительно, что голос впереди стал для меня неожиданностью:
— Эй, Евсей, это ты⁈
Я замер, когда из-за поворота пещеры появились две фигуры в послушнических робах. У обоих в руках были посохи, как и у меня — у одного из них такой же, воздушный, а вот у другого по навершию кружились всполохи огня.
— Яриуса гарь! Ты глянь, он огнецвет нашёл. Охренеть!
— Да это не Евсей, это этот же, как его… блин, забыл имя…
— Лучевиец? Эй, моя твоя говорить, отдать мне цветок! Я есть огневик!
Моего лица за мягким сиянием букета ещё не увидели, и я понял, что у меня всего пара секунд, чтобы это использовать. Один даже шагнул вперёд, протягивая руку, и я с улыбкой будто бы уже собрался отдать…
Как же хорошо, когда вокруг темнота. На всякий случай рукой, в которой был зажат посох, я стянул наплечную сумку, прикрывая ей своё лицо.
— Погоди, Илья, это, кажется… — начал было первый.
Словно матёрый бычара, я рванул вперёд, врезаясь головой в грудь послушнику. Тот даже ничего не понял, до последнего желая взять цветок… и с удивлённым лицом, отрубаясь уже в воздухе, полетел в своего напарника.
Второй был недалёкого ума, но с хорошей реакцией — он моментально выстрелил из посоха воздушной магией, причём попал точно в спину первому. Сложение двух векторов сил привело к тому, что тело летящего, с жутким хрустом перекрутившись в узел, рухнуло в воду между нами…
Всю пещеру заполнило треском и густым паром — это зашипел огненный посох, упавший в воду. Воздушник, недолго думая, выстрелил ещё, и я сделал то же самое, подняв свой посох. Два вихря встретились посреди облака пара, подняв ветер по пещере…
И ещё один выстрел в мою сторону, я бросил сумку и едва успел бухнуться в воду, как смертельный вихрь прошёлся точно над головой. Но мне было сложнее — все свои акробатические навыки я потратил на то, чтоб цветы в кулаке не намочило, да при этом ещё надо вытянуть другую руку с посохом, и дунуть, и выстрелить…
Раздался треск, короткий вскрик:
— Моча ты упырева!!!
Неужели попал⁈
Я тут же подобрал ноги и, оттолкнувшись локтями, отскочил к стене за низкий каменный выступ, плюхнулся задницей в воду. В клубящихся парах мне почудилось движение, и следующий заряд воздуха ушёл туда.
Вихрь долетел, снова разгоняя поднимающийся пар, и воткнулся в каменную стену пещеры, выбив пару крупных обломков. Дыра, прочищенная в тумане, стала сразу затягиваться, но я успел разглядеть, как спина послушника исчезла за поворотом.
— Эй! — вырвалось у меня.
Умник даже не стал сражаться, а побежал сразу предупредить остальных… Что-то он не испытывал явного удовольствия от нашей перестрелки. А ведь у меня в планах было его лишь ранить, а потом допросить.
Со стороны, наверное, варвар с букетиком за укрытием выглядит нелепо. Но что-то враги не спешат за цветочками. Эх, точно надо было третий огнецвет найти, а то эти ничтожества что-то подозревают, видя чётное количество…
Расщелину мне в душу, как же я соскучился по настоящей магии. Незримая смерть, летающая в воздухе, и мощь вселенной, сосредоточенная в руках… а не это ваше тупое махалово дубинками.
Встав, я утробно, с лютой обидой зарычал, выпуская варварскую ярость наружу. Ух, смердящий свет, ненавижу, когда жалкие пешки врага наделены мозгами! Гораздо лучше, если они просто бросаются вперёд и погибают.
Я глянул на свой воздушный посох и отбросил его. Всё, пустой, все побрякушки сломаны. Недолго длилась мощь вселенной, сосредоточенная в моих руках.
На полу громко щёлкнуло, и новая порция кипящего пара стала заполнять низкие своды пещеры. Повинуясь интуиции, я пробежался по уже горячей воде и поднял из неё огненный посох.
Намотанный на конце шнурок шипел, пузырил и плевался кипятком. На нём остались примотаны три побрякушки — и снова у меня всего три заряда. Я потряс посох, потом мысленно вызвал бросский огонь, передавая его в древко… и навершие, пару раз чихнув дымом, снова занялось пламенем.
Поставив посох у стены рядом и найдя для огнецветов сухой камень, я осмотрел место битвы. Воздушный посох сбежавшего мага оказался перебит напополам, а в темноту за поворотом уходил кровяной след. Это вызвало у меня довольную улыбку… Хм, а руки-то помнят.
Первым делом я обыскал труп послушника, завязанного в бараний рог. Накуси-выкуси, Бездна, я его лишь мягонько боднул, а потом он попал под дружеский огонь. Малуш не виноват!
Два золотых… Ого, да я теперь богат.
Что-то мне подсказывало, что эти денежки у послушника появились после того, как он согласился идти с лучевийским вельможей. Так что тут и Небу ясно, что это грязные, кровавые деньги, и поэтому монетки перекочевали ко мне в карман. Помолюсь, очищу их от греха. Потом…
Так, что тут ещё? Горсть пилюль с огненными искрами внутри, и две пилюли с нежно-красной начинкой, будто капля крови внутри… Я всмотрелся в них, чувствуя, что это явно связано с исцелением.
Магия Крови — воистину самая противоречивая. С одной стороны, позволяет творить ужасные вещи, от которых стынет… кхм… кровь в жилах. С другой стороны, эта же магия, если служит Свету, способна на самые невозможные чудеса. А от пилюль явно смердило Светом.
Такая уж у меня была тёмная привычка. Когда львиную часть жизни посвящаешь служению Тьме, то один только запах светлой магии начинает раздражать.
Дальше… Ага, фляжка с водой, и пирожок с клубникой.
— Вкуфный пивовок, — задумчиво жуя, я хлопал тело по робе. Больше ничего.
Ну, ладно… Жадно сжимая горсть магических пилюль, я огляделся в поисках наплечной сумки. Вытащил её из воды, отряхнул. О, и топорище тут валяется, выпало во время битвы.
— Кутень?
Тот сразу отозвался на мысленный призыв, показав на конце дубины зубы, в которых застряла какая-то лапка.
— Сам-сам-сам, — и спрятался обратно.
Чего он там жрёт-то? Во Тьму, что ли, нырял?
Открыв сумку, я ссыпал пилюли… Ох, как хорошо, учебник по магии не замочило. Хорошая сумка, даже шелкопряды не захлебнулись.
Тут я замер. Погоди-ка, меня оставалось шесть шелкопрядов, а не пять. Я тут же покосился на топорище… Логика сразу подсказала, что если кормить щенка чем-то определённым, то он будет воспринимать это, как корм.
И пока я с вонючим артефактом стражника за пазухой валялся в стороне и отстреливался, цербер тут просто перекусывал.
— Кутень! — рявкнул я, — Какого⁈
Из топорища показался цербер — ужас из глубин Тьмы — только с явно виноватым видом, и с прижатыми теневыми ушами.
— Где шелкопряд, тёмная твоя душонка⁈ Отвечай, продрись ты небесная!
Тот сразу же спрятался обратно, спасаясь от моего гнева. А я затряс топорищем, грозно хмуря брови и гадая, как можно наказать цербера, чтобы до него дошло.
— Если ты, ничтожный кусок Тьмы, ещё раз без моего позволения… — рычал я в дубину, и тут же поперхнулся.
