— Евлампий Мефодьевич, я вот тут пьесу обнаружил… Мне ее тоже читать?
— В стихах или в прозе? — переспросил тот, не отрываясь от своих дел.
Я полистал пьесу, пробормотал:
— Вроде — в прозе…
— Тогда читайте.
— А кто автор? — поинтересовался Криницын. — Уж не Климкин ли?
— Климкин, — подтвердил я. — А что?
— Тогда надо отослать ее Сивашову, это доставит ему большое удовольствие.
Стараясь не выдать радости, которая охватила меня, я нарочито безразличным тоном спросил:
— А по какому адресу?
— Еще лучше будет отвезти ему эту рукопись, вместе с корректурой его собственной пьесы, которая пойдет в апрельский номер, — встряла в наш разговор Фролова. — А то на почте еще потеряют.
— Я отвезу! — тут же вызвался я.
— Хорошо, — сказал Синельников, явно в душе поощрявший такой энтузиазм. — Возьмите у секретаря адрес и отвезите.
Будучи дисциплинированным сотрудником, я тут же поднялся и кинулся к Зиночке. Может показаться странным мое нетерпение разобраться с бандой катал, но с того дня, когда я получил второй шанс прожить свою жизнь, мне не хотелось ничего откладывать в долгий ящик. Секретарша не только дала мне адрес драматурга Сивашова, но и сама предварительно позвонила ему, сообщив, что приедет новый литсотрудник, привезет очередное творение Климкина и корректуру его, Сивашова, собственного произведения.
Оказалось, что драматург живет в хорошо мне знакомом доме ДРАМЛИТА. Так что долго мне искать место проживания Сивашова не пришлось. Консьерж кивнул мне как знакомому, и я поднялся на четвертый этаж. Позвонил — и дверь мне открыл, видимо, сам хозяин. Это был лысый, как полено, тучный мужик в роскошном шелковом халате с драконами. Увидев меня, он посторонился, пропуская в прихожую. Я снял пальто и ботинки, и драматург показал мне, куда идти.
— Выпьешь? — спросил он.
— Не откажусь, — откликнулся я, хотя бухать вовсе не собирался.
Так, сделаю вид, для налаживания контакта.
Гостиная, куда пригласил меня Сивашов, выглядела так, словно в ней не убирали с год. На диване валялось смятое постельное белье, паркет был усеян скомканными бумажками, а на столике, что торчал посередине, стояли бутылки, набитые окурками пепельницы и тарелки с объедками. Много такого мусора валялось на полу. Хозяин квартиры открыл сервант, взял из него пару чистых бокалов, схватил со стола первую попавшуюся бутылку, наполнил бокалы, протянув один мне. Я понюхал прозрачную жидкость, пахло можжевельником. Похоже, это был джин.
— За что пьем? — спросил я.
— За удачу, — буркнул драматург и добавил: — Будь она проклята…
Он одним глотком выхлестал содержимое своего бокала. Я же лишь пригубил.
— Что так? — поинтересовался я, озираясь в поисках места, куда можно было присесть.
Обнаружил кресло у окна, ничем не заваленное. Пиная бумажные комки, прошел к нему и уселся, всем видом показывая, что никуда не тороплюсь. Сивашов вновь набуровил джина в свой бокал и плюхнулся на диван. Несколько минут он смотрел в потолок, с которого свисала роскошная люстра с хрустальными подвесками, потом снова осушил бокал. Интересно, и давно он так бухает? Похоже, что — не один день. Как только на ногах держится? И зачем ему понадобилось, чтобы я притащил ему рукопись и корректуру из редакции? Собутыльник нужен, что ли?
— Я привез пьесу Климкина и корректуру вашего произведения, — сказал я.
— Климкина выбрось в ближайшую урну на улице, — пробормотал он. — Считай это моей рецензией… А корректуру… Сам ее глянь и отдавай на верстку.
— Хорошо, я так и сделаю.
— Ну и молодец.
Тот снова смотрел больше в потолок, чем на меня. Разговор не клеился. Похоже, драматург был в длительном запое и не нуждался ни в собутыльниках, ни в собеседниках. Что у него случилось? Горе какое-нибудь или творческий кризис?.. А может?.. Как бы там ни было, без нужных мне ответов я не уйду. Я не поленился, встал из кресла и налил хозяину квартиры, который по-прежнему пялился на люстру. Протянув руку, легонько стукнул своим бокалом о бокал хозяина, и тоненький звон прокатился по квартире, в которой никого, кроме нас с Сивашовым, не было.
— Давно в запое? — спросил я напрямик.
Хозяин квартиры посмотрел на меня с удивлением. Взгляд его стал понемногу проясняться.
— С воскресенья, — ответил он. — А тебе какое дело?
— Много проиграли? — продолжал я допрос.
— Тридцатник…
— Тридцать рублей? — удивился я.
— Тридцать тысяч, болван! — рявкнул Сивашов.
Я невольно присвистнул. Сумма действительно впечатляла.
— Трегубову, Губареву и Панкратову? — уточнил я.
Драматург вскочил, расплескав содержимое бокала. К застарелой вони табака и заплесневевшей жратвы примешался резкий аромат можжевельника.
— Откуда ты знаешь? — прошептал хозяин квартиры. — Ты что, из органов?..
— Я из отдела прозы журнала «Грядущий век», — ответил я. — Я же вам рукопись привёз, какие органы.
— А-а, так, значит, тебя эти суки тоже раздели до нитки?..
— Нет, но у меня с ними свои счеты…
— Хм, народный мститель… Робин Гуд…
Он шевелил губами, будто продолжая беззвучно бормотать.
— Типа того, — коротко ответил я.
— Ну и чё ты от меня хочешь?..
— Где они катают?
Времени на задушевные разговоры и расшаркивания у меня не было.
— По-разному, — не сразу ответил Сивашов. — Иногда — на даче у этого козла, Губарева, а иногда — в мастерской пидо…са Трегубова… Бывают у них и выездные сессии… На курортах… Или — в гостиницах…
— Так. И где они находят клиентов?
— Тоже — по-разному… У них полно осведомителей — официанты в ресторанах, горничные в гостиницах, проводники в поездах, стюардессы в самолетах, банщики… Меня лично в бане подцепили…
Он устало махнул рукой.
— Как оказаться среди их клиентов? — выстрелил я в него очередным вопросом.
— Я специально не пытался, — хмыкнул тот. — Вероятно, надо попасться на глаза их осведомителям и посветить при них бабками…
— Понятно… — протянул я.
— А ты играть-то умеешь?
— Нет.
— Ну тогда чего ты лезешь?.. — пробурчал драматург. — Эти каталы тебя мигом разденут, разуют и на процент поставят.
И тут меня осенило. Не просто так я про него вспомнил!
— Научите меня играть?
— Да ты парень и впрямь полоумный! — выпучил глаза Сивашов. — С какой стати я тебя буду чему-то учить⁈ Ты кто такой есть?..
— Я человек, который может вам помочь…
— И каким же макаром?..
Я ткнул пальцем в заваленный стол.
— Я знаю, что «Гражданский брак» не поставят в Художественном, потому что ваша бывшая жена не хочет видеть в этом театре спектаклей по вашим пьесам.
— Да, эта сучка подмахивает худруку, — пробурчал хозяин квартиры, — и вертит им, как хочет… Тоже мне новости.
— Ну так вот, — продолжал я. — И вы положите пьесу в стол, тогда как ее с руками оторвут в любом другом театре…
— Откуда ты знаешь? — удивился тот. — Ты что, ее читал?..
Мне хотелось сказать: я ее смотрел, но это бы прозвучало по-идиотски. Хотя в перестройку «Гражданский брак» прошумел на всю страну. И не только — на нашу. Пришлось выкручиваться.
— Чутье у меня… Да вы спросите у Станислава Мелентьевича, он подтвердит.
— Ну-у, может — в «Современник» предложить, — задумчиво произнес Сивашов.
— Именно — в «Современник»! — подхватил я. — У них там сейчас идут активные поиски современной пьесы на актуальную тему… Им такое и нужно.
— О, за это надо выпить!
Он потянулся к бутылке, но я ее схватил первым.
— Научите меня играть в преферанс?..
— Научу-научу… — нетерпеливо проговорил драматург. — Наливай!
Сивашов назначил мне время первого занятия, и мы распрощались. Рабочий день уже подошел к концу, так что в редакцию мне можно было не возвращаться. И я направился домой.
В прихожей меня встретила Надя. На губах ее цвела улыбка, а в глазах застыл упрек. Женщины есть женщины. Они считают, что мужчина должен быть при них неотлучно, даже если он и не муж.
