Короче говоря, сигналы пошли, и к ним отнеслись внимательно. Поработали. И домыслы обратились в уверенность. Было принято решение начать внедрять в эту среду залегендированных агентов, одним из которых и оказалась Наталья. Прямо она мне это не сказала, но и ежу понятно, какова была ее роль. Подробности о внедрении я сам додумал, и думаю, что не ошибся. Не составило труда догадаться, что не одна она такая, и что агентура проникала в подпольный мир под разными легендами. «Ночные заведения» предоставляли жаждущему острых ощущений бомонду достаточно разнообразные услуги, потому и внедренные агенты имели разную специализацию.
Я благоразумно не спросил, какова была специализация Натальи, а она постаралась обойти в беседе эту тему. Скосил взгляд — Владислав Ильич с непроницаемым лицом прихлебывал чай.
Над нами незримо витало осознание того, что работа сотрудников спецслужб — морально тяжелая, с нагрузкой на психику, где приходится жестко наступать на собственную душу ради служебного долга. Я подумал без всякой усмешки, что такому человеку надо быть настолько выдержанным, настолько морально подкованным… и полусказочные слухи о специальной психологической подготовке оперативной элиты КГБ наверняка не лишены основания. Наталья говорила спокойно, уверенно, так, что невозможно было догадаться, каких усилий стоила ей эта роль.
Ну, а если отодвинуть душевные заморочки, то суть такова. Чем дальше, тем отчетливее в Комитете понимали, что сеть порока, внезапно раскинувшаяся по Москве — удалось нащупать несколько точек в разных районах — это, конечно, хорошо продуманный и мощно финансируемый проект, и нужно дойти до самого корня, найти и выдернуть его. Сами каталы, даже «директоры» притонов, то есть публика уровня Трегубова и даже повыше — это так, рядовой и средний командный состав. Такая тема — не их уровень. Так сказать, корень с парадоксом: он ведет не вглубь, а ввысь, к неким небожителям нашей страны. По крайней мере, к кому-то, кто к тем сферам близок.
Наталья не могла сказать об этом прямо, но я не мог не оценить степень доверия чекистов ко мне. Их намеки я понял прекрасно. Большего они поведать не могли. Так вот, внедрение прошло достаточно успешно, никто из агентов не был раскрыт. Информация анализировалась, делались выводы. И вот такой внезапный казус. В игру ввалилась милиция, знать не зная о разработках КГБ.
Сегодня модно называть такие случаи термином «черный лебедь»: досадная случайность, которая срывает большие планы. Вот — мелькнуло у меня — мы с Олегом запустили комитетчикам такого черного лебедя…
Тут Владислав Ильич перехватил руль беседы:
— К вам-то претензий нет. Вы действовали, исходя из оперативной обстановки, это ясно. Всей картины знать не могли, сработали, как сумели. Проявили бдительность…
И далее он распространился о том, что теперь неизвестные деятели, стоящие за проектом, конечно, затихарятся. Но от планов своих не отступят. Слишком уж многое для них стоит на кону. И наши агенты сохранили позиции в этой среде.
При этих словах я нечаянно кинул взгляд на девушку. Этого хватило, чтобы опытные сотрудники спецслужб синхронно разулыбались:
— Да-да, — мягко сказала она. — Есть все основания полагать, что я могу продолжить работу под прикрытием.
— Простите, — вдруг вырвалось у меня, — чисто писательский вопрос: чем вам интересна ваша работа?
Она пожала плечами:
— Так ведь сразу и не скажешь. Одно могу сказать: это очень интересно. Жизнь ощущается полной… ну, как парус полон ветра, — она засмеялась, — здесь вы как писатель наверняка должны меня понять.
— А он, мятежный, ищет бури… — проговорил я.
— Примерно так.
И я сделал очередную пометку в мысленной записной книжке.
— Еще чайку? — любезно предложил Владислав Ильич.
— Не откажусь.
— Это правильно, — одобрил он, — потому что теперь самое главное.
И приступил к изложению оперативной комбинации. Во-первых, на катране все прекрасно помнили, как писатель Краснов горланил, что он писатель…
— Кстати, вы прекрасно это сыграли, — вставила Наталья, — я по-хорошему позавидовала.
— Да мне и играть-то особо не надо было, — рассмеялся я. — Кричать, что я писатель? Так ведь это правда, и больше ничего.
— Ну, не скажите! Так сыграть надо суметь. Создать характер. Вы же не такой, как ваш персонаж там?
— Нет.
— Вот видите! Вы сделали образ. Между прочим, мы разыгрываем актерские этюды…
— Кстати, — как бы невзначай проявил осведомленность Ильич, — вы ведь на самом деле в кино снимаетесь?..
Пришлось признать, что так оно и есть. И мне показалось, что он перебил Наталью: она чуток сказала лишнего про этюды, приоткрыла занавес.
— Это нам тоже на руку. Короче говоря, так…
Он предложил распустить среди теневиков слух, что писатель Краснов впервые побывав в Катране, был схвачен и завербован КГБ. Теперь он человек конторы, и к нему не теперь лучше не лезть Сделаем вид, что вы наш внештатный сотрудник. Хотя, так оно и есть, если вы будете писать работы о нашей службе. Мы не торопим, понимаем, что творчество, процесс небыстрый и сугубо индивидуальный. Кстати, какие у вас ближайшие планы? Имеются?
— Имеются, — кивнул я и поведал о завтрашнем вылете в Ашхабад.
— Прекрасно! — сдержанно порадовался чекист. — То, что надо. Будут считать, что это мы вас отправили в командировку.
— Так-то оно так, — сказал я. — Но есть нюанс.
Я рассказал, что пока я буду в Средней Азии, здесь в Москве у меня останется женщина… не жена, а… словом, понятно.
— Трегубова Анастасия, — спокойно сказал Владислав Ильич, — известная актриса. Знаем, да. И о проделках ее мужа знаем. На этот счет будьте спокойны. Абсолютно. Она будет в безопасности.
Он скуповато разъяснил эту мысль: как там «каталы» выстраивают отношения со своими клиентами, как разбираются с ними — интереса не представляют, а Трегубова и его компанию легко укротить одним только намеком на то, что писатель Краснов, работает с КГБ, а комитет своих не сдает. И кто лишь попробует тронуть такого человека, моментально получит «по рогам» так, что не рад будет.
Я посмотрел на него, и он совершенно спокойно подтвердил:
— Даже не сомневайтесь. И к вам, и к Трегубовой они дорогу забудут. Мы сумеем внушить им правильное направление мыслей.
И он не то, чтобы улыбнулся, но умело обозначил улыбку, говорящую больше слов.
— Вас понял, — заговорил я по-деловому. — Когда вернусь из Туркмении, мы вернемся к разговору? Мне нужно поконкретнее обсудить тему будущего романа. Собрать материалы, побеседовать с вашими сотрудниками, обозначить границы публичности, чт можно, а что нельзя выносить на страницы книги.
— Да, конечно, — кивнул Владислав Ильич. — И к теме квартиры в Беляево тоже вернемся. Если поработаем успешно, то в течение года все должно получиться.
На том и распростились. Я не спеша отправился в редакцию на метро, размышляя.
Впрочем, это не назвать размышлениями. Мысль моя зацепилась за моего соседа Савелия Викторовича, и не отцеплялась. Сюжет! Быть может, роман моей жизни. То, ради чего я стал писателем. Это ощущалось одновременно и как груз и как подъемная сила. То, что тянет ввысь — и требует огромных затрат энергии и сил, душевных мук, бессонных ночей… Короче говоря, это счастье. Оно к разным людям приходит в самых разных ликах. К писателю — вот так, и ничего с этим не поделать. Да и не надо! Это же счастье.
Черт его знает, наверное, я разулыбался незаметно для себя, потому что пассажиры в вагоне стали как-то так на меня поглядывать: кто настороженно, кто с интересом. Я спохватился, насупился, окутался в глубокомысленную задумчивость, да так и не вышел из образа до конца поездки.
В редакции завотделом встретил меня хмуроватым взглядом и словами:
— Секретарь шефа забегала. Вся такая деловая, озабоченная. Просила срочно зайти.
Не раздеваясь, я зашел. Секретарша восторженно вскочила:
— Артемий Тимофеевич, я все сделала! Билет, командировка, вот они. Вылет завтра из Домодедова в девять тридцать. За командировочными в бухгалтерию зайдите. То есть в кассу.
