Ярослав Викторов не ударил лицом в грязь перед предками и, хоть пытался отнекиваться от очередного стакана, все-таки выпил хорошо. Спаивал начинающего фотографа — и весьма профессионально это делал — сам товарищ Волков. Викторов знал по корпоративным вечеринкам, которые в его будущем иногда заканчивались безудержными сношениями полов, что руководители, таким образом, довольно часто тестируют на лояльность своих подчиненных, подпаивая их, а потом пьяненьких с подковыркой расспрашивая о делах и доверительно интересуясь сокровенным мнением о сослуживцах. Викторова, которого от этого допроса начало мутить еще до его начала, алкоголь не расслаблял. Слава с тоской смертной ожидал того времени, когда допрашивающему не надоест задавать вопросы или кто-нибудь из них не упадет лицом в закуску от алкогольной интоксикации. Он уже подумывал, что хорошо бы и самому сыграть в тарелку, призвав на помощь все свои латентные актерские способности, но этому противилась природная брезгливость. Разыгравшийся шум за стенами дома был воспринят Ярославом как дар божий, а клич саперов «наших бьют» послужил призывом к бою не хуже речей Петра Пустынника, зазвавшего своими проникновенными проповедями рыцарство в Крестовый Поход. Следом за юным пылким оруженосцем в жар деревенской схватки вломились и остальные участники экспедиции, за исключением оставшегося трезвым Никитина. Руководитель экспедиции наблюдал за деревенским побоищем, сидя у окна, сохраняя надменное достоинство, которому в древние времена могли позавидовать римские императоры, лицезревшие из роскошной ложи Колизея буйство плебса во время гладиаторских боев.
Когда Викторов очнулся, он испытал определенное «дежа вю». Все это уже было. Опять его немилосердно ломало, язык сушило, а глаза слезились от прямого света. Скрипнули ржавые петли сарая. Слава попытался приподняться и сфокусировать взгляд, но силы его оставили и он лишь сумел издать тяжелый, полный страданий стон.
Над распростертым телом, бессильно лежащем на пахнущим болотом сене, раздался недовольный голос руководителя экспедиции.
— Николай Николаевич, как вы видите, ваш фотограф сегодня не сможет принять участие в выходе на места. Напился. Ваш, ваш фотограф, не отпирайтесь! А он казался таким правильным молодым человеком! И вот страшный порок уже сжирает его изнутри. Председатель мне рассказал, что и в первый день своих самостоятельных изысканий он принял лишку. А какую драку он вчера устроил? Вы видели, как он дрался?! Не кулаками, а как животное, как, простите, конь, лягался. Разбил наш патефон, который с таким трудом мы приволокли с собой! Алкоголь и наука — несовместимы! Я считаю, что заслуги товарища Агафонова несомненны, но и пьяниц в экспедиции мы терпеть не можем. Пусть возвращается на завод! Вседозволенность деревенской пасторали развращает пролетариат, привыкший жить в состоянии сдавленной пружины в условиях города.
«Меня Волков, Волков споил» — хотел проблеять хоть какое-то оправдание Викторов, но горло лишь предательски сипело.
— Мы долго совещались с Николаем Николаевичем и пришли к решению — вместе с заместителем председателя, который поедет на предприятия за инвентарем, по заверенному нами для колхоза товарному кредиту в счет находок, вы отправляетесь обратно на завод. Не волнуйтесь, мы дадим вам самую лучшую характеристику, чтобы ваше руководство не имело претензий и даже, я бы мог надеяться, могло и в дальнейшем вами гордиться.
Отойдя на несколько метров от сарая и подойдя к дому, молодой ученый, по стариковски крякнув, сел на колоду, нисколько не заботясь, что утренняя роса еще не испарилась на темном срезе изрубленного топором комля. Этнолог достал из кармана бумагу, которую ему час назад привез гонец на мотоцикле из города. Ученый развернул документ и вновь принялся вчитываться в строки. Не найдя ничего утешительного, он протянул бумагу спутнику и затем вопросительно посмотрел на него. Волков взял приказ, но перечитывать не стал. Ему хватило и одного раза.
— Нет, Николай Николаевич! Ну как же так? Почему нас отзывают? Как этот Шнейдер мог найти эти чертовы стрелы Ёукахайнена? И где? Он же явно туда поехал по делам к своим родственникам. Как только сумел получить назначение? И на второй день нашел стрелы! Я только сейчас сообразил — не могли быть эти стрелы железными, а, вероятно, изготавливались из кости. Заговаривать могли колдуны только кость или камень, по их поверьям сталь не держит так как надо наговор. Помнишь образцы наконечников, что привозили с Колы — они сами железо легко пилят! Ах, этот Шнейдер, новый Шлиман современности!
— Гриша! — проникновенно начал Волков. — Да господь с ним! Не смотри на меня так. Да, я именно эту фразу и употребил. Ты же знаешь, что за подлог сделают с ним товарищи из моего бывшего ведомства. Вряд ли он сам их изготовил или на чердаке нашел. Не дурак, даже наоборот. А вероятно, не отнесся к делу серьезно, опросил пару местных, те ему указали курган, вот он там и откопал — как раз — два дня. Может и к лучшему, что это вряд ли те самые стрелы Ёукахайнена? Зато мы теперь можем вернуться к своим делам, правильно? Не расстраивайся так, не надо! Ведь дело не в упущенных возможностях, а в том, что нам не все двери открыты. В нарезанном нам районе мы до мировой революции могли бы искать — а после уже и не нужно. А сейчас с нас все взятки гладки, и даже не нужно сообщать о том, что могила Куллерво, вероятнее всего, «за речкой». Этот факт, что важная историческая святыня находится на территории вражеского, да-да вражеского, государства — нам никакой славы не принесет.
Нахмурившийся молодой ученый немного раздраженно покачался верхом на колоде, а затем его открытое лицо осветила улыбка.
— Пусть не нам улыбнулась удача, зато одно могу сказать — Юрий абсолютно точно надолго забудет про зеленого змия. Спасли человека для общества. Подтянется, бросит пить. Это вы правильно, Николай Николаевич, посоветовали сделать, так его жестко охолонить. Если стержень имеется, а он однозначно у Юры есть — станет человеком.
Никитин сделал паузу, а потом с сарказмом добавил:
— Да и есть ли эти стрелы на самом деле — не является ли это гиперболой, крылатым выражением, или плодом народного творчества, как легенда о кусочках «Сампо»?! Кто знает?
Внимательно слушающий его Волков согласно пожал плечами.
Когда Слава окончательно пришел в себя в Лепсари от научной экспедиции никого уже не осталось. Ушли, разъехались по своим военным делам и удалые саперы со своим миноискателем, и умные ученые-этнографы с мешком золота. Викторов, поначалу немного расстроился от такого неудачного внезапного расставания, но потом приободрился. Все же плюсов он нашел гораздо больше, чем минусов. У него на руках кроме советского паспорта, теперь присутствовал документ выданный Никитиным, что уже позволяло успешно пройти не слишком тщательную проверку.
Конечно, при любом пристальном взгляде контролирующих органов, его идентификации как гражданина цена ломаная копейка, но хронодиверсант упрямо верил в свою звезду, ведущую его сквозь все приключения жаркого сентября тридцать девятого.
Немного погоревав о потери хорошей компании, Слава тоже решил сорваться с места и пойти куда глаза глядят, но придерживаясь направления на юг, вторя маршрутам перелетных птиц в это время года. Вещей он накопил немного, тетрадь с загадочными записями — и ту уволокли товарищи-этнографы.
Неожиданно, у калитки, Викторов был остановлен особой тройкой. Это оказались председатель, а также два тезки, Павел-водяной и Павел-пулька. Ушлый руководитель колхоза Викторова посчитал чем-то вроде заложника, которого экспедиция оставила взамен отобранного клада. И хотя он знал, после консультаций со знающим человеком, что никаких прав на клад не имеет, это все же не помешало выторговать у ученых немного денег, посредством сложной схемы с товарным кредитом, на приобретение инструментов для колхоза. Чем еще раз доказал, что амбициозный руководитель в сплаве с осторожным казначеем — это непрошибаемая никакими кризисами связка способная свернуть любые горы. Данный спаянный общей работой тандем потихоньку выводил колхоз «Красный труд» в список первых по району.
Выбор председателя пал на обоих Павлов по целой совокупности причин — оба имели паспорта, и у каждого числился небольшой должок перед местным царем и богом в одном лице. Поэтому их и снарядили сопровождать неудачника-этнографа обратно по месту работы — на Кировский завод, наказав беречь «заложника» как зеницу ока.
В общем, Славу Викторова, отобрав у него документы, вели под белы рученьки знатным боярином, да одновременно не спускали глаз как со злого татя. Хорошо еще не накинули веревку на выю, как теленку, дабы не сбег в местные болота от переизбытка показной заботы и ласки.
Хронопопаданец пребывал в весьма расстроенных чувствах. Во-первых ему виделось чистым предательством поведение бросивших его ученых. Сапер тот же — не оставил никаких рекомендаций, растворившись в утреннем тумане вместе со своими людьми. И последнее, его бывшие собутыльники сейчас буквально конвоируют туда, где его личность с огромной долей вероятности будет раскрыта как шпионская. Острая жалость к себе захлестнула сознание растерявшегося гостя из будущего. Всколыхнувшаяся было за последние дни надежда легализоваться, рассыпалась в мелкий прах.
