– Господин мой. А можно мне не прыгать?..
Услышав, что ее никто не неволит, Аглая Черная вздохнула с нескрываемым облегчением и тут же вернулась к догорающему костру.
– Молчунья.
– Ты поначалу не лучше была.
Согласно кивнув, Дивеева быстро огляделась по сторонам и подошла поближе к своему синеглазому повелителю, начав что-то тихо рассказывать. Или просто жаловаться – ее двенадцатилетняя ученица, трусившая прыгнуть и набиравшаяся храбрости на берегу, время от времени умудрялась услышать целые фразы:
– …Говорит, низ живота ломит, нет ли у тебя притираний али мазей каких?.. Руки, говорит, у тебя нежные да ласковые!.. Вроде как нечаянно прикоснется и поглаживает, поглаживает! А служанки…
Юная лекарка совсем было решилась отправиться в короткий полет, вот только услышав звучный хохот Димитрия Иоанновича, от неожиданности споткнулась и едва не выпустила шершавую перекладину. Но все же собралась, разбежалась и – шумно плюхнулась в ласковые объятия реки, так и не услышав самого интересного:
– Некогда моя мачеха разыграла небольшое представление, добиваясь для своего брата чина окольничего. Мне это не понравилось, и я преподнес ей небольшой «дар». Когда ты проверяешь ее на хвори телесные, она ощущает себя примерно вот так…
Наследник даже не пошевелился, но его первая ученица внезапно порозовела. А потом и вовсе чуть-чуть сгорбилась, когда набухшие соски стали слишком уж явно выпирать сквозь тонкий лен рубахи.
– Пользуй ее как обычная лекарка, и царица быстро потеряет к тебе интерес.
– Учитель!..
– Н-да?..
Возбуждение резко схлынуло, оставив после себя приятную истому.
– Мне хотелось бы знать, господин мой, судьбу того камня, что я нашла на своей дороге.
Покосившись на бывшую тульскую холопку, старавшуюся не отплывать от царевны Евдокии, семнадцатилетняя боярышня выразительно изогнула соболиные брови.
– У нее нет дара целителя…
Домна склонила голову, пряча искреннее огорчение и даже печаль – она довольно сильно привязалась к девочке. Возможно, господин разрешит оставить ее при себе в качестве личной челядинки?..
– …однако Аглая показывает хорошие задатки лекарки-травницы.
Вспыхнув облегченной улыбкой, Дивеева мазнула безразличным взглядом по большой ладье, проплывающей мимо их заводи. Перевела взор на слегка зашевелившихся постельничих сторожей, доселе практически незаметных, набрала воздуха для следующего вопроса…
– Нет. Ее господином будет другой. Вернее, госпожой.
В отличие от русоволосой селянки, царевна Евдокия почти сразу почувствовала внимание брата – правда, истолковала его на свой лад:
– Мить, давай к нам!!!
Ласково улыбнувшись сестре, государь-наследник притянул к себе болтающуюся веревку. Скользнул пальцами до перекладины и остановился:
– Дуня желает всерьез изучать алхимию и травничество, но батюшка того никогда не дозволит.
Домна понятливо кивнула. В царстве Московском все необходимые для будущих невест науки и умения были изложены в приснопамятном «Домострое»[102] и отступление от «заповеданной дедами старины» сильно не одобрялось. А так как великому государю и всей семье его до́лжно было подавать своим подданным постоянный пример благочестивого поведения и неукоснительного соблюдения всех законов и традиций…
– Меня же не устраивает обычный ее досуг.
Надо сказать, что наиглавнейшим занятием царевен было изучение Евангелия и жизнеописаний русских святых. Также наличествовала небольшая практика по управлению своими комнатными боярышнями и мастерицами из Полотняной казны – последнее, кстати, позволяло очень хорошо разбираться в тканях и драгоценных украшениях. Всё! Считалось, что для царской дочери этого более чем достаточно. Потому что их основным предназначением было отнюдь не блистать своей высокой ученостью, а укреплять родительский престол путем выгодных династических браков. Следовательно, и требования к ним состояли в основном по части внешнего облика, здоровья и плодовитости. Нет, положены были Евдокии и развлечения, соответствующие ее высокому статусу. Но опять же чтение одобренных духовником книг, молитвенные бдения в домашней часовенке и воскресные (а также праздничные) службы в Успенском соборе. В качестве основного обыденного досуга настойчиво рекомендовались занятия вышивкой и прочим необременительным рукоделием. Также ей не возбранялось собирать и тихонечко обсуждать слухи о придворной жизни, гулять по обзорным галереям Теремного дворца, а зимой – кататься с горки и развлекаться снежками и устройством снеговиков. И то, последнее – исключительно руками челяди и комнатных боярышень!..
– Поэтому у Дуни появится новая личная челядинка, которую она отправит под твое начало постигать нелегкую науку врачевания и фармации. А чтобы Аглая не ленилась, сестра время от времени будет устраивать своей служанке неожиданные проверки. В моих покоях, например. Или малой зельеварне.
Семнадцатилетняя целительница легко поклонилась, принимая и понимая волю своего синеглазого господина.
– Митя, ты скоро?!
Успокаивающе помахав рукой, наследник перехватился поудобнее, коротко разбежался, а когда перекладина начала свой путь к реке, ловко извернулся и зацепился за нее ногами. Короткие мгновения полета, затем тело резко прокрутилось и почти без брызг…
Бульк!
…ушло в набегающие на берег волны. Вот только вместо того, чтобы благополучно вынырнуть, Димитрий Иоаннович ушел в глубину, долго, удивительно долго не всплывая наверх за глотком живительного воздуха. Чем дольше он не появлялся на поверхности, тем чаще вставали в полный рост встревожившиеся постельничие сторожа, окружившие заводь этаким незримым прежде частоколом. Минута, другая, третья, а затем кто-то легонько дернул за ногу взвизгнувшую Евдокию. Резко переполошился Федор, разглядевший размыто-белое пятно у самого дна, парой сильных гребков попытался отплыть в сторону засмеявшийся Иван… Тщетно! Каждый из них вслед за сестрой ощутил на себе касание большой «рыбины». Пока младшие братья отплевывались от попавшей в рот воды, старший медленно всплыл на поверхность. Но только для того, чтобы тут же удрать на берег от разгневанной Дуняши.
– Ну погоди, я тебя тоже!..
Увы, что именно грозилась устроить царевна своему любимому, но иногда абсолютно несносному братику, так и осталось тайной, потому что Иван поднырнул под сестру и основательно окунул ее в теплую августовскую водичку.
– Тьфу!.. Ах ты, злыдень! А ну иди сюда!!!
К тому времени, когда Евдокия устала гоняться за обидно посмеивающимся братом, царевич Федор уже давно покинул реку, переоделся и спокойно сидел у костровища, гипнотизируя голодным взглядом крышку большой сковороды, под которой жарилось что-то вкусное с грибами. Или котелок, в котором варились белесые клубни очищенного от кожуры кар-то-феля. А когда становилось совсем уж невтерпеж и в животе бурчало особенно громко, можно было полюбоваться игрой огненных лепестков и рдеющими в глубине костра углями, в которые, кстати, зачем-то закопали дюжину земляных яблок.
– Аглая, займись.
Седовласая девица тотчас принялась хлопотать с будущим картофельным пюре.
– Домна, Белая, это на вас.
Целительница и ее юная ученица послушно начали готовить свекольный салат и нарезать нежнейшую грудинку одинаково-ровными ломтиками.
– Накупались?..
Уставшие до приятной ломоты, но безмерно довольные, «охотница» и «дичь» упали на толстые коврики рядом со старшим царевичем.
– Ага.
– Угу.
– Мясо, хорошенько отбитое для пущей нежности, затем вымоченное в легком вине и напоследок слегка натертое восточными пряностями…
Все, кто был рядом с костром, невольно сглотнули и заранее закивали головами, показывая – будут, еще как будут!!!
– Сейчас пожарим на камнях.
– У-уу!!!
Тихонько посмеиваясь над окружающими его обжорами, будущий государь достал из корзины тонкие ломти свинины, сбрызнул первый из четырех округлых булыганов подсолнечным маслом и шлепнул на подготовленное место сочную мякоть. Пока первая порция доходила до нужной кондиции, он напластал хлеб, поручил Федору красиво разложить селедку с луком, отправил Ивана за новой охапкой дров, помешал исходящую парком на сковородке картошку с грибами… Даже Евдокии досталось важное и, вне всяких сомнений, ответственное поручение – вооружившись поясным ножом брата, она старательно (правда, все равно вкривь и вкось) нарезала соленые огурцы, невольно испачкав нежные ручки в пахучем рассоле.
– Господи, Иисусе Христе, Боже наш, благослави нам пищу и питие молитвами Пречистыя Твоея Матере и всех святых Твоих, яко благославлен во веки веков. Аминь!
То, что началось после молитвы, можно было обозначить всего лишь одним словом – жор! Накупавшиеся до синих губ и крупных пупырышков, позабывшие о времени, накричавшиеся и наплескавшиеся через край, отдыхающие обоих полов накинулись на приготовленную снедь так, словно голодали самое малое неделю.
