Здание районного комитета Коммунистической партии Советского Союза представляло собой двухэтажный особняк в стиле сталинского ампира: громадные колонны, портик, барельефы со снопами, венками, звездами и прочей атрибутикой, статуи мужеподобных женщин в косынках и мужчин с героическими выражениями лиц, взгляд которых был устремлен в вечность.
Я расправил рубашку, зачем-то постучал подошвами ботинок по мокрым от недавнего дождя ступеням и пригладил волосы. Наверное, нужно было выглядеть прилично? Строгий милиционер на входе хмурясь спросил:
— Вы на заседание?
— Да-да, я из "Маяка" — пришлось достать из внутреннего кармана пиджака удостоверение журналиста.
— На второй этаж, по лестнице…
Лестница внушала: мраморная, белая, с высокими ступенями и огромной головой Ильича на площадке, и надписью золотыми буквами "Пролетарии всех стран — соединяйтесь". Ни одного пролетария в этих стенах я пока, честно говоря, не увидел. Всё больше в меру упитанные дядечки в самом расцвете сил, в плохо сидящих пиджаках и с солидными лысинами. Попадались, конечно, еще молодые и верткие — в импортных элегантных костюмах и сверкающих туфлях. Но, кажется, эти были еще хуже…
Зал заседаний — монументальное помещение, всё в темных деревянных панелях и бордовых драпировках, с красными креслами и возвышением для президиума. Конечно — портрет Брежнева. А вот Машерова — не было. Зато — маркс-энгельс-ленин присутствовали, в профиль.
Для прессы места были зарезервированы недалеко от кафедры для выступающих, у окна в третьем ряду. Там мы с шефом и устроились, несмотря на то, что он тоже вроде как входил в райком.
Почти все кресла были полны, ожидали только первосвященников Синедриона… То есть — членов бюро Дубровицкого райкома, конечно. Во главе с Сазанцом они появились из малоприметной дверки за драпировкой, расселись — и процесс пошел.
Я всё это видел — и неоднократно! Вот откуда росли ноги у наших нудных заседаний исполкома и райсовета! Вот где они учились! И им было далеко до своих наставников… В наше время хотя бы презентации на экране показывали, а тут — только с листка, только хардкор! И о чем? Казалось бы — какое отношение партия имеет к посевной, охране правопорядка, летним лагерям, ремонту дорог и новым автомобилям скорой помощи? Оказывается — самое непосредственное! Партийный контроль на производстве никто не отменял и вообще — партия наш рулевой! Им до всего было дело, во все они вникали и всех обсуждали. Время от времени звучали знакомые фамилии — того же Исакова склоняли на все лады за небывало высокое число беспартийных работников в УТТ. Волкову тоже доставалось — за волюнтаризм и за то, что он излишнее внимание уделяет материальному стимулированию работников в ущерб росту сознательности и идеологической составляющей. Подумать только — вместо новой Ленинской комнаты обустроил буфет для фанерного производства!
Это всё я слушал и мотал на ус. Как писать подобную дичь я представлял — если провести параллели с чиновными посиделками в одной маленькой независимой синеокой республике — то "товарищ Сазанец выразил глубокую обеспокоенность некоторыми недочетами в партийной работе первичной организации УТТ и призвал активнее вовлекать инженерно-технические кадры в коммунистическую агитацию среди рядовых тружеников транспортной отрасли". То есть как в том анекдоте про кошку — добровольно и с песнями. Уверен — в хозяйстве Исакова скоро начнется настоящий бум по подаче заявлений на вступление в авангард мирового пролетариата.
А вот когда принялись обсуждать, почему снизились удои молока в хозяйствах района — меня стало подрубливать. Ну не в теме я был! Лидеры первичек выходили к кафедре один за другим и что-то бубнили, Сазанец их стращал, названия колхозов и совхозов сменяли друг друга… "Оборона страны", "Заветы Ильича", "Новый путь", "Советская Белоруссия", "Пабедзицель" (который по всем правилам беларускай мовы должен был быть "Пераможцай", а с точки зрения русской грамматики — "Победителем") и многие другие.
В общем — шеф уже тыкал перьевой ручкой меня в бок и шипел:
— Гера! Что случилось?!!
— Все нормально, я слушаю… — чуть не гаркнул я, хлопая ресницами, но вовремя осекся и понизил голос.
С этим нужно было что-то делать, переутомление накапливалось, и сказывалось в моменты, когда воля и разум теряли контроль над телом.
— Сядьте ровно! — продолжал шипеть шеф.
Я сел по стойке смирно, вцепился в блокнот и карандаш и следующие полчаса мужественно пялился на президиум, преданно пожирая глазами физиономию секретаря районного партийного комитета. И в тот момент, когда Сазанец сказал:
— Заседание окончено, члены бюро райкома останьтесь, остальные свободны! — я понял!
Понял, на кого он был похож! А точнее — кто был похож на него как две капли воды, только лет на двадцать моложе и без лысины! Брови, фигура, панибратско-хамоватая манера держать себя с подчиненными, вальяжные жесты… Холодный пот выступил у меня на лице, и сердце, кажется, пропустило удар. Гера, Герочка, Герань… Куда же ты, мать твою, влезаешь?
* * *
Я думал — Сергей Игоревич меня вздрючит. Но за дверями зала заседаний он только хмыкнул, глядя на мою бледную рожу, и сказал:
— Езжайте с Юрой в редакцию, у меня тут еще дела.
Спустившись по лестнице и чуть не зацепившись плечом за нос вождя мирового пролетариата, я вышел за дверь и принялся взглядом искать машину. Анатольич дремал в теньке, накрыв лицо свежим номером "Маяка", на обложке которого как раз светились счастьем молодые новаторы — Сергей Капинский и Александр Лапицкий. Инженер-технолог и кочегар, выдвинувшие рацпредложение по улучшению котлоагрегатов котельных.
— А? Гера? Едем? А шеф?
— Остался, там дела какие-то… — я уселся на переднее сидение.
— И как всё прошло? — с интересом спросил неунывающий водитель.
— Ну как тебе сказать, Анатольич…
— Называй вещи своими именами… Залупа?
— Полная!
— Поехали тогда кофе пить, а? В "Волне" делают на песке.
— А поехали!
* * *
"Волна" располагалась на самой круче, на выдающейся, укрепленной бетоном и диким камнем площадке над Днепром. Здесь был вполне уютный зал, даже на притязательный вкус завсегдатая провинциальных кафешек века двадцать первого, и просто волшебная веранда — с деревянными столбами, белоснежными занавесками на раздвинутых окнах, с шикарной мебелью и интерьером. А еще — стояли целых два бильярдных стола. Вот так новости! Для меня, если честно, бильярд и СССР были понятиями довольно далекими друг от друга. Хотя я вроде как и понимал, что все эти седые живчики, которые на корпоративах лихо орудовали киями и загоняли за один удар по семь шаров в лузы, должны были где-то практиковаться — но сложить два и два в мозгу как-то не получалось. Слишком какой-то пафосно-буржуйский вид развлечения, что ли…
А еще — не складывалась картина с советскими девушками и зеленым столом, и киями, и шарами слоновой кости. А эта компания барышень как раз и развлекалась игрой джентльменов! Волей-неволей взгляд задержался на изящном силуэте в довольно легкомысленном зеленом платьице — его обладательница как раз эдак привлекательно изогнулась, прицеливаясь для удара. Хороша!
— Два по-турецки, — Юрий Анатольич щелчком пальца закрутил рублевую монету по прилавку.
От песка на электроплитке шел жар, тетенька с мощными предплечьями поймала монету, широко, как старому знакомому, улыбнулась Анатольичу, сыпанула из пачки с непонятным логотипом по ложке кофе в каждую из маленьких турочек, плеснула воды и сунула их в самое пекло. Интересно — для "Волны" турки тоже делали цыгане?
Честно сказать — по сравнению с кофе будущего этот был так себе. Но — пивал и похуже! Зато рогалики — местная фирменная фишка — оказались на высоте. Я чуть не заурчал от удовольствия, вцепившись в него зубами, и поначалу не обратил внимания на страшные глаза Анатольича, который отставил кофе и подавал мне какие-то таинственные знаки всем лицом.
