Я поспешил следом за Волковым — заседание проходило в городском Доме культуры, и встретиться здесь с Машенькой Май мне не улыбалось. Сцена бы последовала практически наверняка, а сцены я не любил — от слова совсем. Даже Тасины слезы по поводу моего мнимого адюльтера несколько выбили меня из колеи. Но — Таисия была искренней, и, главное, отходчивой. Она умела признавать свои ошибки — черта для женщин чрезвычайно редкая. А Машенька, не к ночи будет помянута…
А Машенька целовалась вовсю в гардеробе с каким-то офицером. Почему с офицером? Так я видел его погоны. Капитан, получается. Мне пришлось ускориться, чтобы миновать просматриваемый участок, но слегка растерянный взгляд Май я поймал через огромное, в полстены зеркало. Вот ведь гадство! Еще вообразит себе невесть чего — например, что слежу за ней, или еще какую несуразицу…
Я вышел через черный ход в смешанных чувствах. Женщины, женщины… Дичь-то какая! Правильно в песне пелось: первым делом — самолеты! Ну а девушки…
* * *
Про девушек надумать я не успел, потому что полетел в кусты, получив хороший такой удар в поясницу. Повезло мне с белозоровской координацией — тело само сгруппировалось, и я покатился по земле, собирая на костюм собачьи какашки, прошлогоднюю листву и мелкие щепочки. Судя по звукам, за мной сквозь заросли ломился как минимум носорог, а потому самой лучшей тактикой показалось откатиться в сторону. Бежать от носорога — дурацкая идея.
Носорог он и есть носорог — пробежал мимо по инерции. На голову ниже меня, квадратный и мясистый малый лет двадцати пяти, белобрысый и курносый. И пьяный. Господи Боже, другие попаданцы сражаются с нацистами, спасают миры от вторжения демонов, упокоивают нежить, а я… А я могу с алкашами подраться.
Он здорово меня разозлил вообще-то, этот курносый носорог.
— Какого хера тебе от меня надо? — всё-таки уточнить стоило.
Вдруг он перепутал?
— Я те покажу, как к чужим бабам шастать! — парень явно не был настроен на конструктивный диалог.
Он ринулся на меня снова, размахивая кулаками. Ну вот такой у нас народ — добродушный и пофигистический, в массе своей. И черты эти сохраняет до последней крайности, ну или до донышка выпитой емкости с алкоголем. Донышко — это такой портал в другую реальность, где белорус превращается в паладина истины и рыцаря справедливости. Он может наговорить злых и очень обидных вещей, ведь правда же! Люди должны знать правду! Может пойти расшибать голову соседу — ведь сволочь же! Сволочей таких под небом голубым терпеть не положено!
А то, что правда эта никому ни шла ни ехала, и сам — точно такая же сволочь, как и сосед — это как бы и не важно. Вот и тут — очередной народный мститель, решил кровью смыть позор…
— Ты часом не обознался? — всё еще пытался решить дело миром я, уклонялся от его мощных и неуклюжих выпадов.
Публика в скверике за ДК развлекалась вовсю — не каждый день ведь увидишь, как посреди центра города волтузят друг друга два огромных мужика! Еще и подбадривали, мол, дави, дави его! То ли в этот период народ действительно решал вопросы с помощью кулаков достаточно часто, то ли я вызывал у местных массу раздражения — но в будущей жизни драки для меня были нонсенсом, а тут превращались скорее в правило. И нескольких дней не проходило, чтобы мне не пытались размозжить всю голову!
— Ты… Сраный… Белозор! Я те покажу! — пыхтел курносый.
Ну всё, точки над «и» расставлены. Мне удалось достать его по печени и отскочить в сторону. Я никаких чужих баб не трогал. Тасю чужой я не считал, да и восстань ее муж с того света — вряд ли бы он выглядел как обветренный и мясистый провинциальный увалень. Значит — виноват настоящий Белозор. Значит…
— Да нафиг мне твоя Маша! Я вообще всех Май за километр обхожу! — эта фраза почему-то привела его в замешательство, и я сумел — раз-два — крепко приложить ему по лицу справа и слева.
Драться без перчаток, даже без обмоток — удовольствие ниже среднего. Лицо — оно твердое! Кулаки я себе ссадил и пальцы ушиб — больно. А парниша осоловело глядел на меня сбежавшимися в кучку глазами, его явно шатало, а потом он спросил:
— Якая-такая Маша? — и уже падая на сырую землю пробормотал: — Ня ведаю ниякай Маши.
Алкоголь для белоруса — как волшебный напиток для галлов. Тоже — суперспособности проявляются. Например — знание роднай мовы. Некоторые, правда, начинают размовлять на идише, или имитировать характерный акцент — но это уже совсем другая история.
— Может ему скорую вызвать? — поинтересовался стоящий тут же пожилой дворник с метелкой. — Не сильно ты его?
— Да не. Он пьяный просто. Давайте его на лавочку положим, водичкой польем - он и расцветет аки цветочек аленький, — всегда в такие минуты я начинал городить чушь.
Это была явно моя, а не белозоровская черта. Мы с дворником перенесли адепта уличного рукопашного боя на лавку, и я стал оглядываться в поисках воды.
— Вон, автомат с газировкой, — услужливо подсказал дедуля. — Около универмага.
И мне пришлось перебегать Советскую — машин, благо, не было — чтобы столкнуться с проблемой: стаканы тут были стеклянные. Никаких одноразовых пластмассовых, народ хлестал газировку из общей посуды и не переживал! Коронавируса на них не было… Я закинул монетки в приемник, подождал шипенияи булькания, взял в каждую руку по стакану и перебежал улицу обратно. На возмущенные возгласы стайки ребятни я выдохнул:
— Щас верну! Никуда не уходите!
Добежал до лавочки, вылил оба стакана на лицо драчуну и побежал обратно. Пацанва загалдела и с мясом вырвала у меня из рук посуду.
— Вы зачем дядю газировкой с сиропом поливали? — спросил меня самый мелкий из них.
— Чтоб в себя пришел. Плохо дяде стало… А в кармане — только трёшки!
— Конечно, — понятливо кивнул он. — Мне б тоже плохо стало, если бы вы меня два раза кулаками в голову ударили. Вон какие у вас они большие!
Я глянул на свои кулаки: зрелище плачевное, хорошо бы в медпункт какой сходить… Или хотя бы в аптеку. Но — меня ждал на лавочке некий пьяный мститель. А потому — я снова перебежал Советскую — уже в третий раз за последние пять минут. Эх, хорошо тут! Бегай себе туда-сюда сколько влезет, пока дядя-милиционер не заметит. Транспортный поток — десять машин за всё это время. Красота!
— А чего я такой липкий? — вот первое, что спросил, очнувшись, этот чудак на букву "м".
Он уже сидел, а не лежал на лавочке и очумело мотал головой.
— Потому что я вылил на тебя два стакана газировки с сиропом, — ответил я, присаживаясь рядом.
— А с сиропом зачем? Дорого же! — глаза его всё никак не могли встать на место, он так и смотрел себе на переносицу.
— Это самое важное, что тебя сейчас волнует? — я даже стал бояться, что повредил ему зрение, но парень пару раз моргнул и сфокусировался на мне.
— А-а-а-а, Белозо-о-ор! Ты какого хера к моей Аринке шастаешь?
— Листья дубовые падают с ясеня, — сказал я. — Вот нихера себе — так нихера себе. Ты что ли ее супруг?
— Выходит, что так! — приосанился он.
— С северов приехал?
— Именно!
— И первым делом напился и пошел лупить меня, да?
— Дык!
— Туебень ты, супруг. Я к Езерскому старшему ходил, иди к тестюшке своему, у него спроси.
— А чего голым по огороду шастал в субботу?
— Что-о-о? А-а-а-а! Так жарко было! Мы с Анатольичем навоз разбрасывали! — я действительно снимал майку и завязывал ее на башку, но вообще-то был в штанах, и никакой не голый!
— С каким Анатольичем? — его глаза теперь разбегались в стороны. — С каким таким Анатольичем?
— С водителем из редакции. И со старшим Езерским тоже. Навоз, понимаешь? Арганичныя угнаенни, у глебу! Дзеля шматликага и каштоунага ураджаю, разумеешь?
— Не! — сказал муж Арины Петровны. — Не разумею. Мне Станиславыч сказал, что видел голого мужика в огороде у Аринки, а потом ты ночью ее домой приводил… И узнал он тебя, потому что на мероприятии каком-то видал…
