— А моего автографа тебе не нужно? — усмехнулся я.
— Ну-у… ты же пока не знаменитость.
Она вопросительно посмотрела на меня, как будто хотела, чтобы я ей подтвердил, что не стал в одночасье звездой.
— Я пошутил, — отмахнулся я и добавил: — Наденька, я там продукты принес… Неплохо бы что-нибудь сообразить насчет ужина.
— Хорошо, — кивнула она. — Сейчас что-нибудь приготовлю.
Родственница шмыгнула к себе. Я еще немного повалялся на диване и отправился умываться. В это время вернулись с работы соседи. Квартира сразу ожила. Я воспользовался случаем и пригласил обоих на чаепитие с тортом. Телепнев согласился с радостью, видать, не столько из-за тортика, сколько из-за возможности посидеть за одним столом с Наденькой. Юрьева встретила мое предложение прохладно, не исключено, что по той же причине. Чтобы немного ее подбодрить, я обещал рассказать о том, как прошел мой первый съемочный день.
Это подействовало. Во всяком случае, Марианна Максимовна улыбнулась и пообещала прийти на чаепитие. Пока мы с ней разговаривали, мимо нас по коридору гордо проследовала моя родственница. Обе соперницы за сердце Савелия Викторовича едва кивнули друг другу в холодном приветствии.
Да, обстановка в квартире накаляется. И ума ни приложу, что делать? Не гнать же девчонку на улицу? Да и поздно. Я ведь ей даже комнату родителей отдал, а теперь что скажу? Извиняйте, ошибочка вышла… А даже если ее выгоню, она что-нибудь да придумает, перейдет в комнату Телепнева, и диспозиция останется той же — если не хуже.
Надя, как образцовая хозяйка, быстро накрыла на стол, и мы с ней поужинали. Потом я поднялся и пошел звать соседей на чаепитие. Савелий Викторович явился сразу. И тут же кинулся помогать девушке. Он вымыл посуду, пока она кипятила воду и заваривала свежий чай. Я же взял на себя почетную обязанность нарезать торт. Когда стол был накрыт, пришла Юрьева. Даже я остолбенел, увидев ее, что уж говорить — о сопернице. Телепнев, я и Наденька — все мы были в домашнем затрапезе, а вот Марианна Максимовна выглядела как истинная леди.
Она надела платье, какого я никогда на ней не видел, синее с блестками и большим вырезом на груди. Волосы распустила по плечам и сразу стала выглядеть лет на пять моложе. К тому же макияж подчеркивал ее женственность. По сравнению с Юрьевой, моя родственница выглядела деревенской простушкой. И она в один миг очень хорошо это поняла. Насупилась, уткнулась в свое блюдце, принялась ковырять ложечкой кусок «Ленинградского». Марианна Максимовна победно оглядела присутствующих и спросила:
— Ну и как прошел первый съемочный день, Тёма?
— Да-да, расскажите! — подхватил Савелий Викторович.
Я принялся рассказывать. Естественно — чуть приукрасив. Мне хотелось, чтобы Надя перестала кукситься и вообще все заулыбались, наконец. И вот когда я дошел до описания того, как на меня обрушилась декорация, и, вскочив, я пробил головой нарисованное окно да еще пальнул из маузера, заряженного холостыми патронами, разбив при этом осветительный прожектор, соседи расхохотались. Поневоле улыбнулась и родственница. Дабы закрепить успех, я принялся заливать дальше, уснащая рассказ совсем уже дикими подробностями. Все-таки хорошо быть писателем, можно врать, не краснея. Ведь это не вранье, а творческий вымысел. Художественное преувеличение.
В общем, вечер прошел весело. Когда я иссяк, Телепнев принялся рассказывать безопасные политические анекдоты. Безопасные, потому что героями их были Хрущев, Микоян и другие партийные вожди, уже отправленные в отставку. Впрочем, анекдоты оказались довольно смешными. Дамы, во всяком случае, хихикали. Потом Юрьева стала пересказывать театральные сплетни — кто с кем развелся, кто на ком женился, кто кому изменил. Уж не знаю, как остальным, а мне это было мало интересно. Я понимал, что соседка таким образом демонстрирует свою осведомленность в жизни богемы, чтобы соперница чувствовала себя провинциальной дурочкой.
Откровенно говоря, мне стало жалко Надю, и я решил ее взять с собой на киностудию и познакомить с Анастасией. Пусть сама возьмет у нее автограф. После чая меня снова начало клонить в сон. К счастью, сотрапезники мои тоже засобирались на боковую, и мы разошлись. Я опасался, что родственница начнет плакать и жаловаться на выходки Марианны Максимовны, но ничего этого не произошло. Наденька сразу же ушла в ванную, а потом к себе. Утром нам, как обычно, будет не до разговоров.
В пятницу, кроме работы в редакции, у меня никаких других дел не было. Я узнал у Зиночки номер телефона Сивашова и позвонил ему в обеденный перерыв. Голос у драматурга был на удивление трезвый. Он узнал меня и даже помнил о нашем уговоре. Пригласил к себе в субботу, на вечер. Что ж, отлично. Освою азы преферанса. А больше мне и не нужно. Откровенно говоря, дальше этого мои планы пока не распространялись. Да я особенно и не торопился, ибо месть — это блюдо, которое подают холодным.
Перед окончанием рабочего дня главный редактор пригласил меня к себе в кабинет. Когда я вошел, кроме хозяина, в нем был еще один человек. Я его знал, а вот ему было невдомек, что я его знаю. Это был Толстиков, Сергей Аполлинариевич, главный редактор журнала «Молодежная литература». Самому Толстикову было уже за шестьдесят, но некогда он написал несколько неплохих книжек для детей старшего школьного возраста и считался большим специалистом в литературе для детей и юношества. Потому его присутствие в кабинете Мизина точно не было случайным.
— Вот, Сергей Аполлинариевич, — сказал главред «Грядущего века», — мой новый сотрудник, а заодно автор тех рассказов, которые я тебе присылал.
— Краснов! — представился я, пожимая обоим главным редакторам руки.
Станислав Мелентьевич кивнул мне на свободное кресло и наполнил три рюмки, что стояли перед ним на серебристом подносике, коньячком. Вслед за начальником и его гостем я тоже поднял хрустальный сосудик и опрокинул содержимое в себя. Толстиков поглядывал на меня доброжелательно. Неужели ему понравились мои рассказы? В моей первой литературной молодости отношения с «Молодежной литературой» у меня не слишком складывались.
— Я прочитал ваши рассказы, молодой человек, — сказал Сергей Аполлинариевич. — Признаться, удивлен… Нет, я понимал, что Станислав Мелентьевич не стал бы мне рекомендовать произведения начинающего литератора, если бы в них не было проблеска истинного таланта, но меня удивило, что они написаны так, словно за плечами автора большая жизнь, а ведь вам всего лет двадцать, верно?..
Я кивнул.
— Ну вот, — продолжал главный редактор «Молодежной литературы». — Впрочем, Лермонтов в ваши годы был уже сложившимся поэтом, а в двадцать пять написал «Героя нашего времени»…
— Да и ты, Сережа, в двадцать пять уже гремел на весь Союз, — подольстил ему Мизин.
— Ну тогда мы рано взрослели. Время было такое… — пробормотал тот. — В общем, товарищ Краснов, мы на редколлегии обсудили и готовы включить ваш рассказ в мартовскую книжку журнала.
— Только один? — набравшись наглости, спросил я.
— Пока — один, — с некоторым удивлением кивнул Толстиков.
— На сегодняшний день у меня готово четыре рассказа, задумано еще несколько, которые я смогу написать в ближайшее время, — продолжал я набивать себе цену. — Если вы будете раз в месяц публиковать по одному рассказу, то процесс затянется на год, если не больше…
— Что же поделаешь, — вздохнул Толстиков, — мы же не можем отдать под ваши рассказы целый номер.
— В таком случае, я их предложу в другие журналы.
— Ваше право! — развел руками главред «Молодежной литературы».
— Сережа, — вмешался Станислав Мелентьевич, — у вас же выходит серия сборников произведений авторов журнала, почему бы тебе не выпустить книгу Краснова?
— Мысль хорошая, — согласился тот. — Книжку издать можно, но только после нескольких журнальных публикаций. Так сказать, нужно пройти читательскую проверку.
— Ну так поддержи парня, — сказал мой начальник. — Заключи с ним договор на написание книжки рассказов, заплати аванс, вот он и потерпит годик…
