Я проговорил так же неспешно, словно не слыша:
– Хотя вообще-то знаю…
– Ваше высочество?
– В землях Варт Генца, – объяснил я, – вашего основного соперника, тоже бушует гражданская война. Иначе бы вам пришлось плохо. Ладно, каково положение дел сейчас?
– Сравнительно устойчивое, – доложил он с готовностью. – Принц Себастиан, как вы, наверное, знаете тоже, не согласился с решением лордов и, отступив с небольшим отрядом сторонников, делал набеги на земли лордов, признавших вас принцем-регентом.
– Делал, – повторил я, – это прошедшее время. А что сейчас?
Он развел руками в жесте сожаления, искреннем или притворном, не угадать, ибо голову опустил, пряча глаза.
– Два месяца назад он был тяжело ранен, долго болел, но оправиться так и не сумел. С его смертью сопротивление практически прекратилось, многие лорды ушли из его лагеря, а дружины распустили по домам.
Я поинтересовался:
– А бароны Малькольм Маунтбеттен, который владетельный хозяин земель Кленрольда и Таутбента, и барон Аманар Камберленд, лорд Гритстокса?
Он сказал уважительно:
– У вас хорошая память, ваше высочество.
– Вынужден, – ответил я сухо.
– Эти двое, – сказал он, – самых верных соратников принца Себастиана сложили оружие и признали своим сюзереном принца Теодориха, которому сейчас семь лет.
Он замер, ожидая вспышки сюзеренного гнева, но я подумал, кивнул.
– Все верно.
– Ваше высочество?
– Они, – пояснил я, – сохранили свою честь. Я не собираюсь гневаться, оба молча признали мое регентство на то время, когда будет подрастать Теодорих.
– Вы поняли мотивы их поступков верно, ваше высочество.
– Как остальные?
– Если учесть, – ответил он с поклоном, – что барон Маунтбеттен и барон Камберленд были главной опорой сопротивления, а теперь они на вашей стороне…
– Нейтральны, – уточнил я, – но это меня устраивает. Судя по вашему виду, бунтующей мелочи много?
– Открытых выступлений нет, – заверил он. – Разрушений было слишком много, королевство отстраивается, и все думают только о том, как выжить.
Я хлопнул ладонью по столу.
– Ладно, сделаем так. Пока еще зима, вся знать сидит в своих домах в столице, потому созвать Малый Совет будет нетрудно.
Он сказал с подобострастием:
– Даже Большой!
– Большой не надо, – оборвал я. – Его не годится собирать в спешке. Для Большого необходима величавость и эпическая неторопливость в подготовке, а мне пора ехать дальше. К тому же оба понимаем, Большой – всего лишь дань уважения древнейшим традициям и жест для народа, якобы с ним считаются, ну да, еще бы, на самом же деле решает все Малый.
Он возразил торопливо:
– Решаете все вы, ваше высочество!
Я усмехнулся.
– Вот вы какие громкие заявления начали делать, когда поняли, что ничего решать не собираюсь?..
Он воскликнул, все же смутившись:
– Ваше высочество!
Я сказал успокаивающе:
– Правильно, барон. Учтивость должна присутствовать во всем. Тогда сделаем так: срочно разошлите всем приглашение явиться во дворец, где я проведу беседу и познакомлюсь с народом. Заодно скажите, что утром планирую отбыть, так что, если кто закапризничает и восхочет отложить визит на позднее время, тот меня не узрит.
Он открыл рот в изумлении, но спохватился, ответил с поклоном:
– Распоряжусь немедленно!
Я сделал движение пальцами, словно чуть отодвинул на столе чашку, и он, все поняв, поспешно метнулся к двери.
Разумеется, самостоятельным и самолюбивым лордам, подлинным хозяевам королевства, не понравится мое приглашение, высказанное в таком повелительном тоне, что и понятно, у каждого самолюбие раздуто до того состояния, что вот-вот лопнет, однако же понятно, это не каприз принца-регента, а необходимость, если завтра с утра планирую мчаться в Варт Генц, где в самом деле все горит…
Я подошел к окну, посмотрел из-за шторы. Многие уже съезжаются, даже не получив от сэра Гордона приглашения. Информация – великая сила, все хотят быть информированными.
Вернулся он через час, поклонился с порога и доложил без всяких долгих церемоний, что гонцы разосланы за всеми дальними лордами, а в городе глашатай прокричал на городской площади насчет собрания лордов в королевском дворце ввиду прибытия принца-регента Ричарда Завоевателя.
– Встревожены? – поинтересовался я с любопытством. – Все еще побаиваются, что я посматриваю на корону?.. А вы что думаете, сэр Гордон?
Он ответил уклончиво:
– Опасно быть правым, когда правитель ошибается.
– Ого, – сказал я, – вообще-то об уме правителя судят по тому, каких людей он приближает.
– Ваше высочество?
– Вас я еще не повесил, – сообщил я. – Значит, доверяю.
– Доверяете, – согласился он, – потому что знаете, править трудно. Потому умные с охотой препоручают эту обязанность дуракам – для тех трудностей не существует!
Я посмотрел на него исподлобья.
– Не понял…
– Ваше высочество?
– Это вы меня так изысканно дураком назвали?
Он в испуге всплеснул руками.
– Ваше высочество, как посмею?.. К тому же мы знаем, вы никогда не стремились к трону. Потому вам так и совали со всех стороны короны! А иначе разве подошли бы к вам с короной близко?.. У вас потом обратно не выхватишь!
Я поморщился.
– Вот какая у меня двойственная репутация?.. Ладно, работайте на славу королевства, а я пока пройдусь…
– Ваше высочество?
– По дворцу, – пояснил я. – Должен я знать, где у меня что лежит, или как?.. Сопровождать не надо, я же дома или где?
Он воскликнул поспешно:
– Как скажете, ваше высочество!.. Это ваше королевство!
Обход занял пару часов, если не больше, королевство – хозяйство большое, потому следит за ним разветвленная канцелярия, разбитая на отделы и департаменты.
Я делал вид, что просматриваю документы, сверяю цифры ожидаемых налогов и уже собранных, хотя что там сверять, народ одинаков во всех королевствах, на самом деле больше присматривался к служащим, стараясь понять, как относятся на самом деле к такому правителю.
Жаль, во всех конторах одни доминанты, ни одной субдоминантки, придется спуститься в общий зал, там придворные дамы, еще когда шел во дворец, уже строили глазки, даже не узнав, хто я за, а теперь, понятно, проблем не будет, но слишком уж просто и прямо, это похоже, как если бы пошел на улицу красных фонарей и там выбирал ту, что подходит лучше всего для моих змеиных нужд.
Хотя самые умные или хитрые должны бы догадаться делать вид, что идут в библиотеку или в консерваторию, вроде бы результат тот же, но не так явно, все мы нуждаемся в некоторой романтизации этой процедуры, и даже с проститутками чаще всего сперва начинаем «за жизнь» или хотя бы спрашиваем, как зовут, хотя имя ли нам от нее нужно?
И все-таки я усмотрел одну в моем вкусе. Хотя вообще-то у меня вкус широк, как человек у Достоевского, но эта особенно в моем вкусе.
Она строго указывала слугам розовым пальчиком, какие цветы нужно полить в первую очередь, я залюбовался ее грациозной фигуркой, до пояса и выше она видна, и заслушался звонким голоском, чистым и то звенящим от возмущения, то почти умоляющим.
А еще что тронуло сердце, на ее розовых пухлых щечках то и дело проступают умильные ямочки.
Я сбавил шаг, почти остановился возле нее и заметил сочувствующе:
– За что вас заставили присматривать за слугами?
Она оглянулась, в больших детских глазах метнулся испуг, вот уж не думал, что выгляжу страшным, сказала торопливо:
– Почему заставили? Я сама… мне жалко, что цветы здесь вянут… Они думают, что если здесь почти никто не ходит, то пусть погибают?
– Благородно, – сказал я. – Меня зовут Ричардом Завоевателем, а вас, леди?
– Сильвия Кристен, – ответила она.
– Кристель? – спросил я.
Она покачала головой.
– Нет, Кристен. Не понимаю, почему многие переспрашивают. Сильвия Кристен, на мой взгляд, звучит лучше! И род наш настолько древний, что…
Она замолчала, покосилась на слуг, что задвигались с утроенной скоростью.
– Да, Сильвия, – ответил я. – Вы очаровательны, Сильвия. Но, думаю, вам это говорят постоянно, а ничего лучше я придумать не могу.
Она улыбнулась шире, и ямочки превратились в подобие полумесяцев, это так трогательно, что у меня дрогнуло сердце.
Я учтиво поклонился, она присела в реверансе, я отправился продолжать обход и все время чувствовал ее взгляд строго посредине между лопатками, то ли недоумевающий, то ли еще какой, мужчины в оттенках не разбираются и не должны разбираться, а кто разбирается… разве мужчина?
И все-таки пока даже Альбрехт не знает всей глубины и широты перемен, которые ожидает мир… или, по крайней мере, этот регион. Разве что Аскланделла, эта странная принцесса, что поняла почти все, что я задумал, и даже оформила в правильные строгие слова, в то время как я действовал бы скорее по наитию.
