с колой (как теперь дико звучат эти названия буржуазных напитков), но и на сайтах онлайн баловался. Признаюсь, был грешок.
Это для обычного человека сыграть партейку в покер через компьютер и выиграть (или проиграть) пару сотен — обычное дело. А для полицейского — пятнышко на мундире. Небольшое, но все же. И даже когда я проходил полиграф перед тем, как старшего опера получить, на целый блок вопросов пришлось ответить: где играл в азартные игры, когда, сколько раз, с кем. Естественно ответом было: никогда и нигде. Обманывать шайтан-машину я умел. Не вчера родился. Пофиг, что она пульс считывает, потоотделение анализирует и другие ритмы. За жизнь столько пришлось притворяться, что меня без экзаменов хоть сейчас в Щукинское бы взяли. Ну или в депутаты…
* * *
Опорный пункт милиции и профилактики правонарушений располагался в здании ЖЭКа на первом этаже многоквартирного дома в моем районе.
Такие пункты были раскиданы по всему Новоульяновску. Это в мое время пункт полиции — норма. А здесь это было пока ноу-хау.
Подобные заведения появились не так давно. В начале 70-ых. Это была доселе невиданная форма взаимодействия милиции с общественностью — опорные пункты стали центром воспитательной и профилактической работы с правонарушителями по месту их жительства.
Если в большинстве своём в современной полицейской действительности они являются рабочим местом участкового уполномоченного и сотрудника ПДН на закреплённой территории, то в советское время там же находились штаб ДНД, товарищеский суд, общественники детской комнаты милиции, совет ветеранов и ещё много чего из этого же разряда.
Всё удобно и компактно: участковый инспектор в определённые часы вёл приём граждан, время от времени отрываясь на инструктаж народной дружины или заседания общественных формирований; тут же инспектор детской комнаты милиции разбирался с малолетними подопечными, перекидываясь профессиональными вопросами со своим коллегой — участковым. В общем, в одном флаконе было собрано несколько субъектов профилактики, удачно дополнявших друг друга, что позволяло объединить усилия милиции и общественности.
В одно из таких учреждений с отдельным входом, расположившемся в здании моего ЖЭКа, я и направился.
Выщербленное бетонное крыльцо вело к неказистой деревянной двери, по виду больше напоминавшей фанеру, обитую штакетником.
Эпоха железных дверей и тотального распространения сигнализаций еще не настала. Почти каждую вторую дверь в муниципальных помещениях и квартирах граждан можно было вынести хорошим пинком. Но никто этого не делал. Проще было поднять коврик, что имелся перед входом в квартиру, и извлечь оттуда ключ от квартиры, где деньги лежат. Но и этого почти никто не делал.
Уровень преступности в семидесятые был в разы меньше. С детства человека учили быть порядочным октябренком, пионером и комсомольцем. Отклонения в поведении разбирались на товарищеских судах и порицались общественностью.
Возможно, в этом и была причина низкого уровня преступности, а возможно, многие просто не знали (до появления западного телевидения и интернета), что вообще можно жить как-то по-другому.
В провинциальных городках и селах даже наркоманов не было. Часто конопля вырастала на окраинах и пустырях до высоты кустов черемухи. Использовали ее лишь ребятишки, чтобы изготавливать из прямых, как струна, стеблей «шпаги» Д’Артаньяна.
Над дверью висела невзрачная табличка, намазанная с помощью самодельного трафарета: «Опорный пункт милиции и профилактики правонарушений».
Я вошел внутрь. Пахнуло мокрыми тряпками. Бетонный пол с еще не высохшими разводами свидетельствовал о том, что здесь недавно прошлась уборщица, которая как всегда умудрилась вымыть полы в соседнем ЖЭКе и здесь ни разу не поменянной водой из одного железного ведра.
В небольшом, выкрашенном в синий цвет коридорчике, висел стенд с фотографиями «Их разыскивает милиция». В черно-белых, напечатанных абы как местным криминалистом, фотокарточках еле угадывались контрастные лица людей. Они напоминали больше жителей прошлого века из провинции, занимающейся добычей угля вручную: закопченные не по годам физиономии, грустные глаза и отсутствие осмысленности во взгляде.
Рядом со стендом висел плакат, на котором статный и ладный милиционер с безупречным лицом молодого Алена Делона и плечами (впрочем, руками тоже) Юрия Власова принимал заявление от сияющей от счастья бабульки. Под плакатом надпись гласила: «Советская милиция — слуга народа!».
Все правильно написано. Первое слово если убрать, то данный лозунг я бы распространил на года вперед, даже на века. Но скоро милиции не станет. А на полицию плакаты не действуют.
От коридора отпочковывались несколько дверей: одна вела в детскую комнату милиции, другая в комнату заседаний товарищеского суда (она же комната ЖЭКовских сходок квартиросъемщиков), а третья в самый главный и центральный кабинет всего этого «вертепа». Табличка гласила:
«Участковый инспектор милиции Осинкин П. В.»
Выцветшая табличка прибита гвоздями с заржавевшими шляпками. Сразу видно, делалось на века. Это потом появятся сменные вывески, когда можно будет менять бумажное содержание таблички хоть каждые пять минут, извлекая из-за прозрачного пластика фрагмент распечатанного на принтере листка.
Милиционеры семидесятых были сродни этим ржавым гвоздям на табличке. Потрепанные службой и невзгодами они не считали дни до пенсии и своей стойкостью и терпением уничтожали такое явления, как текучка кадров. Не удивлюсь, если эта табличка, была прибита к двери еще во времена Сталина, когда молодой Осинкин только пришел на службу.
Я постучал в давно некрашеную и потертую временем и посетителями дверь. Никто не ответил. Я прислушался. За дверью доносились какие-то женские всхлипы и причитания. Участковый явно был не один. Я дернул ручку двери и отпрянул назад. Прямо на меня выскочил небритый детина в тельняшке. Он пахнул на меня перегаром и попытался проскочить мимо.
— Держи его, Петров! — раздался из кабинета голос участкового.
Глава 15
Нетрезвый пролетарий явно хотел смыться от Осинкина. Метнулся кабанчиком, но тут же напоролся на мою подножку. Бах! — с грохотом расстелился на полу в коридоре.
Рухнул, как срубленный дуб. С шумом и сочными матами. Падая, вспомнил всех моих предков от питекантропа до родной матери.
Но в одном он ошибся. Питекантроп не мой предок, а скорее его. Матрос (раз полосатый, значит, матрос) застонал и сел на пол, почесывая на лбу свеже-вспухшую шишку (трезвый был бы, убился на фиг).
— Ты
