— Скажите, Тамара Павловна, вы случайно не знаете, где ваш бывший начальник? Товарищ Гусев.
— А мне-то откуда знать? — та еле заметно дернулась, но я успел это увидеть, а затем фыркнула. — Он здесь больше не работает. Михаил Петрович на заслуженном отдыхе.
Последнюю фразу врач произнесла с какой-то грустью, будто сожалела о его уходе. Хм… А я думал, она его подсиживала.
— А почему вы спрашиваете? — в ответ впилась в меня взглядом врач.
— Хотел с ним поговорить насчет проводки, — пожал я плечами. — Кому, как не бывшему руководителю, знать такие проблемы.
— А нам, значит, вы не верите, — глаза завотделения превратились в щелки.
— Мы все проверим, Тамара Павловна, не сомневайтесь. Если кто-то виноват, то будьте уверены, ответит по всей строгости советского закона.
Я внимательно следил за реакцией Резниковой. Та чуть поджала губы и нахмурилась, но быстро взяла себя в руки и натянула на лицо холодную улыбку Гуинплена:
— Вы уж постарайтесь, товарищ милиционер. Как вас там зовут?
— Петров моя фамилия. Андрей Григорьевич.
* * *
— Так-с… Что у нас нового? — задал я вопрос больше себе, чем Вахрамееву и Погодину, которые размешивали чай и брякали в унисон ложечками в моем кабинете.
— Все плохо, командир, — прямо сказал Сергей. — Хирург как сквозь землю провалился. За гаражом тоже засаду выставили. «Ниву» никто не забирал. А бумажка там, в двери его квартиры, так и торчит.
— Может, это уловка? — я озадаченно поскреб подбородок. — Бумажки такие почтальоны обычно в ящик кидают.
— Его там точно нет, — Вахрамеев отхлебнул чай, поморщился и кинул туда еще кубик рафинада. — В окнах света нет. Да и показания счетчика я зафиксировал. Циферки ни на йоту сдвинулись. Пусто в квартире третий день уже.
— А Кузьмича нашли?
— Нашли, — кивнул Вахрамеев. — Он поначалу даже испугался меня. Когда узнал, что тот, с кем он на рыбалке выпивал, из милиции оказался.
— Вот как? А испугался почему?
— Представляешь? Старик думал, что я его пришел арестовывать за браконьерство и кражу ульев.
— Хороший он мужик, Серега. На фига его так пугать-то?
— Да я что? Он сам себе надумал. Стал тараторить, что рыбу не он глушил, а только места людям показывал. Я, конечно, развеял его тревогу. Сказал, что нам его ульи и прочие собачьи будки вообще до лампочки. А вот про пропавшего друга Хирурга он ничего не знает.
— Или не хочет говорить, — задумчиво пробормотал я, глядя, как Серега кладет еще один кусок рафинада в чай. — У тебя ничего не слипнется?
— Тебе что, командир? Сахара жалко?
Я со вздохом посмотрел на белую коробочку с синей надписью: «Рафинад быстрорастворимый».
Раньше мне такой пайки на месяц хватало, но с приходом в мою «банду» Вахрамеева, кубики заканчивались меньше, чем за неделю.
— Да бери уже, забирай последнее.
— Не жмись, командир. Завтра тебе куплю песка. Этот кубиками несладкий какой-то.
Я только рукой махнул. Надо разбираться с делами, а не кубики складывать. Убийства, исчезновения, пожар… Если мы эту цепочку не перерубим, что будет дальше?
— Что случилось с новорожденными? — продолжил я. — Выяснили?
— Ох, точно, — хлопнул себя по лбу Вахрамеев. Совсем забыл тебе рассказать. С этим пожаром в роддоме и с бегством Хирурга совсем забыл про такую мелочь. В общем, так… Ребятишки родились у всех наших убитых женщин здоровенькие, но те от них отказались еще в самом роддоме.
— Вот как? — я удивленно застыл посреди кабинета (люблю ходить взад-вперед, когда размышляю). — Серега, и это, по-твоему, мелочь?
— Ну, я это и подозревал, — пожал плечами Вахрамеев. — Теперь они в детском доме в области. Я проверил. Все живы-здоровы.
— Интересная петрушка получается, товарищи, — сказал я и вдруг подумал, что веду себя совсем как Горохов. — Все убитые были роженицами в одном роддоме. Всех кесарил Гусев. Заметьте, такое родовспоможение вообще-то нечасто делают. Вряд ли это совпадение. И все отказались от родных новорожденных детей. Здоровых, не инвалидов. Какой из этого вывод?
— Гусев и есть наш Потрошитель? — предположил Погодин, он, наконец, вступил в нашу дискуссию, бросив рисовать «крестики-нолики» на полях «Комсомолки». — Или все-таки Березов? Он, падла, так и молчит. А ведь тоже приходил в роддом как-то и справлялся у практиканта-Берга про свою дочь.
— Черт их разберет, — недовольно прокряхтел я и продолжил мерить кабинет шагами, благо просторы ленинской комнаты позволяли не ограничивать широту полета мыслей. — Березов, Хирург, Резникова. Кто из них причастен?
— Березов стопудово пришил адвоката Слободчука, — закивал Погодин. — Там доказуха железная.
— Ты про удостоверение, которое найдено в ходе обыска? — вскинул я на Федю я бровь.
— Ага.
— На первый взгляд, это так… Вот только пришли результаты дактилоскопической экспертизы, — я развернул на столе заключение эксперта-криминалиста, отлистал к концу документа и зачитал вывод:
«На поверхности представленного на исследование удостоверения адвоката на имя гр-на Слободчука И.И. обнаружены следы пальцев рук, которые оставлены Слободчуком И.И., дактилокарта трупа которого также была представлена на исследование. Следов рук иных проверяемых лиц, в том числе гр-на Березова А.А., на поверхности удостоверения не обнаружено».
— Блин… И что это значит? — Федя озадаченно почесал нос.
— А это значит, что удостоверение Березову могли запросто подкинуть, — ответил за меня Вахрамеев.
— Нельзя исключать и такой расклад, — кивнул я. — Но все пока против Березова. Не пойму, почему он молчит… Слова не выудишь. Будто обозлился на весь мир. Вот дурень…
Я задумался. Вспомнил вояку. Как он стрелял в меня в лесу из разряженного пистолета, как драпал в Дехановку. Как бился до последнего за свою свободу. И эта его фраза запала мне в мозг: «Нельзя мне сейчас в тюрьму, мент, я еще свои дела не доделал…» Что за дела и что за тараканы в голове у каратиста? Эх… Вот бы помощь Светы сейчас очень пригодилась. Надеюсь, она скоро приедет. Горохов обещался в скором времени передислоцироваться в Зеленоярск. Пока его там мурыжат с подачи Брежневой. Как отобьётся — приедет со всей нашей остальной командой. Я даже по пухляшу Каткову соскучился.
— А причина отказа от детей в роддоме какая была? — спросил я, снова включившись в работу.
— Вот тут тоже не совсем понятно, — развел руками Вахрамеев. — Родственники ничего внятного сказать не могут. Только плечами пожимают. Отмахиваются. Дескать, какая теперь разница. Что было, то было. Но я тут сам прикинул. Все женщины незамужние были. Могли их и родители застращать, что нагуляли, как людям в глаза, мол, смотреть. Могли и сами испугаться ответственности. Молодые еще. Всем по двадцать-двадцать пять лет.
— Ты вот что, Серега… Это вопрос поплотнее проработай. Чувствую, здесь пёс зарыт. И кстати, когда мы выясним, что делал этот чертов Дицони в Зеленоярске?
— Работаем, командир, — пожал плечами Вахрамеев, а Федя ему поддакнул с кивком головы.
Деловые у меня ребята под начальством. Вот только преступления, улики и подозреваемые то множатся, то исчезают, как следы дождя под жарким солнцем. И никак не успеваю я их поймать.
* * *
Дежурный, бряцая ключами, быстро нашел на массивной связке нужный и отпер решетчатую дверь. Полуподвал под зданием ГОВД, где разместились камеры предварительного задержания, был не такой мрачный и убогий, с какими мне приходилось сталкиваться раньше. Все-таки город молодой, и здание относительно свежее. Вот только строители немного схалтурили, и излишняя сырость появилась на стенах седыми патлами плесени, которая норовила отщелкнуть синюю краску.
Пахло болотом и ржавым железом. Я вошел в следственную комнату и сел за неказистый пошарканный стол, который был явно «с чужого плеча». Пошел на списание из кабинета какого-нибудь следователя и теперь доживал свой век в подземелье.
