Рассматривал перила, деревянные двери (не обитые даже дерматином, как в доме из моего детства). Не увидел ни видеокамер, ни даже примитивных дверных глазков (хотя мне казалось, что те врезали в двери со времён царя Гороха). Представил, как смотрелась бы среди всех этих архаизмов обычная металлическая дверь, что ставили в своих квартирах простые граждане из будущего. А если воткнуть сюда домофон и дешёвенький китайский видеозвонок? Подумал: «Нет, звонок пришлось бы убрать. Потому что пол Зареченска пришло бы опробовать работу иноземной диковинки».
К квартире Нежиной я подошёл с улыбкой на лице: представлял очередь к подъезду с «чудесами из будущего» — не меньше, чем к тому мавзолею Ленина в Москве. И удивление на лицах горожан, общавшихся с жильцами квартиры посредством китайского изделия. Замер, уставился на дверь — искал не видеозвонок, а хотя бы обычный. Но кнопки дверного звонка не увидел. Или не замечал. Пошарил взглядом по стене около соседних квартир — там кнопок тоже не обнаружил. «А ты говоришь: камеры…» — сам себе мысленно сказал я. Решительно забарабанил по деревянной поверхности костяшками пальцев.
* * *
Долго ломиться в дверь мне не пришлось: та внезапно распахнулась (я не услышал ни грохота запор, ни позвякивания цепочки).
— Пионер! — воскликнул мужской голос.
Мне почудилось, что я стоял около зеркала и смотрел на своё отражение. Но только не на нынешнее отражение, а на то, каким оно могло стать лет через двадцать. Если я прекращу заниматься спортом, стану беспробудно пить и лет пять проведу в местах лишения свободы. Мужчина дохнул мне в лицо свежим перегаром, икнул. Я отметил, что он примерно моего роста; такой же широкоплечий и мускулистый. С той же причёской, что была у меня утром, сразу после пробуждения; и с тёмной, но не густой щетиной на щеках и подбородке. Мужчина поправил лямки грязной майки, подтянул штаны (классические треники со смотревшими вперёд и в сторону коленками).
— Чё надо, пионер? — спросил он. — К Альбинке, что ль, пришёл?
Он не разглядывал моё лицо — прожигал взглядом бумажный пакет с конфетами.
— Не пионер, — сказал я. — Комсомолец.
— Без разницы.
— Наверное, — согласился я.
Разглядывал синюшные рисунки на плечах мужчины, явно нанесённые не в модных тату салонах. Картинки на белой коже не выглядели творениями гениальных художников. И не несли в себе понятной для меня информации — никогда не интересовался тюремной символикой. Но вот в том, что они не юношеское баловство — тоже не сомневался: уж очень часто я видел похожие картинки на руках «уважаемых людей» в будущем. Подобные тату ясно говорили: их носитель не работал в милиции и не являлся верным и идейным проводником партийной линии. Мужчина усмехнулся — блеснул золотой коронкой.
— Чего застыл, пионер? — сказал он. — Говори, чего надо. Не трать моё время.
— Явился к Альбине Нежиной с поручением от пионерской организации города Нью-Йорка, — отрапортовал я. — У вас продаётся славянский шкаф?
Мужчина приподнял брови — показал тонкие синие ниточки вен над глазами.
— Чего? — переспросил он.
— Я спросил: Альбина дома?
— Так бы и сказал.
Мужчина придержал сползавшие на бёдра штаны.
— Альбина! — крикнул он.
Не спускал с меня глаз. Смотрел на меня пристально, будто подозревал, что я воспользуюсь его секундной невнимательностью — очищу ему карманы. Разглядывал мою одежду, туфли, комсомольский значок. Не выпускал из виду и мой пакет. Не иначе как заподозрил, что там я прятал нечто интересное. «Учуял конфеты?» — промелькнула в моей голове догадка. Но я тут же отмёл её: не походил этот мужик с серыми мешками под глазами на сладкоежку — скорее на алкоголика со стажем. Пакет с конфетами я всё же сжал покрепче: почему-то считал его едва ли не пропуском в квартиру Королевы.
Мужчина вдруг посторонился.
— Входи, пионер, — предложил он.
И тут же пригвоздил меня к порогу вопросом:
— Трояк до зарплаты не займёшь?
— Не займу, — заверил я.
Обошёлся без раздумий.
Мужчина почесал затылок. Смотрел мне в лицо, будто пытался понять: правду ли я ему сказал. Напряжённая «работа мысли» заставила его хмуриться, сделала его физиономию похожей на лицо обиженного младенца. Я улыбнулся — не зря перед выходом из общаги отрабатывал «открытую» улыбку. Словно сообщал этим мужику, что я и не собирался лгать, но и одалживать ему деньги — тоже не буду. Вспомнил о приглашении. Перешагнул порог, пока мужчина не передумал. Вдохнул табачный дым (тот клубился в воздухе квартиры, подобно туману над болотом). Замер посреди тесной прихожей, соображая, куда приткнуть свою обувь.
— Сан Саныч, где ты там пропал?
Я повернулся на звуки голоса — в сторону кухни. Встретился взглядом с лысым толстяком в тельняшке. Тот сидел на табурете перед столом, занимая едва ли не половину кухонного пространства, пыхтел папиросой. Я отметил синеву рисунков на его руках, пробежался взглядом по расставленным на столешнице закускам (солёные огурцы, хлеб, рыбные консервы) и по пустым бутылкам на полу. Подумал: «А туда ли я попал?» Квартира Королевы представлялась мне иначе. Уж очень часто я слышал разговоры первокурсниц о «богатствах» Нежиной — ожидал увидеть у Альбины дома мраморные полы и позолоченную лепнину на потолке.
— Ща иду! — отозвался мужик в майке. — Тут к моей дочурке пионер пришёл.
Он повернулся ко мне.
— Вон её комната.
Мужик указал на дверь.
— Дома она, не ссы, пионер. Только что своей адской машинкой грохотала… О! Снова начала. Стучись. Сам. Некогда мне тебе сопли вытирать: меня человек ждёт.
Он снова взглянул на пакет с конфетами, хмыкнул и, шаркая ногами, поспешил на кухню.
— М-да, — произнёс я.
Повесил на крючок пальто, сбросил ботинки. Взглянул на потёртый коврик под ногами, на изорванные пожелтевшие обои на стенах. Пробежался взглядом по шкафу с треснувшим зеркалом и по-стариковски подогнутыми ножками. Посмотрел на вмятины на дверях (двери словно пережили нападение врагов), на сваленную горой в углу старую обувь, на лампу у потолка (заподозрил, что свет в прихожую проводили наспех, как во времянку). Вновь подумал о том, что Королева меня обманула: сказала чужой адрес. Уж очень не вязался вид этой квартиры со знакомым мне образом всегда модно, аккуратно, с иголочки одетой Альбины Нежиной.
«Вон её комната», — вспомнились слова татуированного мужика, что уже позабыл обо мне, вернулся к приятелю на кухню, откуда до меня доносились голоса и звяканье стаканов. Я пригладил волосы, поправил заправленную в брюки рубашку. Подошёл к двери, всё ещё раздумывая по верному ли адресу явился (та ли здесь проживала Альбина?). Услышал звучавшие в комнате пощёлкивания. Печатали на машинке? Подобные звуки раньше слышал только в фильмах; сам я «вживую» с пишущими машинками не сталкивался: даже в девяностых тексты набирал уже на клавиатуре компьютера. Решительно постучал в дверь, отрезая себе пути к отступлению.
В комнате Нежиной воцарилась тишина (мужчины, продолжавшие на кухне праздновать, не умолкали).
Загрохотали запоры (отодвинули шпингалет?).
Дверь распахнулась, я увидел Королеву — с распущенными волосами, в длинном (почти «в пол») пятнистом байковом халате и в самых обычных по нынешним временам тапочках.
— Что надо?! — грозно спросила она.
И лишь потом меня узнала.
— Усик?
— Усик, Усик, — сказал я. — Привет, Нежина. С Новым годом тебя. Держи подарок.
Сунул девушке в руки пакет с конфетами. Та приняла подарок: сработал эффект неожиданности. Пока Альбина не опомнилась, я прошмыгнул мимо неё в комнату. Не для того я проехал через полгорода, чтобы меня сразу отправили восвояси. А Королева вполне могла так поступить — не сомневался в этом. Потому я сразу же задействовал наглость и вломился к Нежиной без приглашения. Ведь у меня замечательный, «железный» повод войти: пришёл поздравить, принёс подарок. Будут ли меня чем-либо угощать (помимо ругани) — то вопрос спорный. Но выставить меня теперь за дверь стало непросто: я прошмыгнул по узкому проходу, уселся на стул.
