но, ничего не говорит, сил у него на какие-то разговоры и сопротивление точно не осталось.
— Он — хозяин книжки! Умирает от туберкулеза! — указывает на него Гела, прикрывая рот рукой.
Понятно, боится заразиться сам, наверно, и не ходил сюда вообще. Его бандиты просто забрали документ у подходящего по всем нужным мне параметрам умирающего мужика.
Мне становится все понятно, умирающий просто откидывается на спину и неподвижно смотрит на нас.
Потом это движение не проходит для него напрасно, он содрогается всем телом и долго выплевывает в ведро и мимо его остатки своих легких.
Так, у меня теперь есть кое-какой выбор — выступить в роли убийцы умирающего человека или стать для него Спасителем?
Так, носитель паспорта конкретно умирает у меня на глазах, что мне вполне нормально для будущего, если откинуть всякую жалость, человечность и хладнокровно дождаться его смерти.
Остается тогда только лично позаботиться о нем, не доверяя местным бандитам, чтобы отвезли его в самом простом гробу на кладбище и там захоронили без всяких табличек. Это, типа, все, что я могу для тебя сделать, дорогой теперь полный тезка.
Это не так сложно, всего-то похлопотать денек.
Только моральная проблема имеется — очень это я некрасиво выгляжу в своих собственных глазах. Если бы он уже умер и лежал тут холодный — тогда не оказалось бы никаких проблем для меня с моралью и совестью. А так есть варианты, не нравится мне именно такой выход для нас обоих.
Гораздо сложнее другого добиться — чтобы квартальный сведения о его смерти не подал, чем может легко дезавуировать мою купленную паспортную книжку. Его внимание к этому умирающему уже привлечено, теперь он так просто про него не забудет.
То есть, я-то с ней могу долго кататься без проблем, но, если останусь на одном месте и привлеку к себе пристальное внимание за дела свои, многим очень мешающие, тогда меня по записям в ней легко смогут проверить и вычислить — что я не тот, кто должен быть.
Да, с этими записями о регистрации в разных местах появляется реальная проблема для меня.
Так, а что я могу сделать, чтобы не оставлять следа за собой?
Здесь про меня и мое новое имя будут знать бандиты и тот же квартальный. Он-то за деньги все забудет, а вот получившие хорошую трепку и весомый удар по самолюбию бандиты, возможно, не захотят это так оставить и пойдут дальше мимо того же квартального к его начальству. Да просто ему самому скажут дать ход делу о смерти и все.
С квартальным бандиты договорятся, стребовав с меня кучу денег за ущерб и полученный урон своему авторитету.
И ведь тогда все равно нет никакой гарантии, что не обманут или еще какую заподлянку не устроят.
Да точно устроят, вон как враждебно этот Гела взглядом зыркает, сто процентов устроят. Не простит он понесенных побоев, раненой руки и унижения, я это хорошо чувствую по его отношению.
Однозначно, с ними нет смысла иметь какое-то дело дальше и о чем-то договариваться сейчас, это абсолютно точно.
Поэтому я решаюсь на определенные действия в отношении умирающего и того же Гелы.
— Заплатили тебе хоть за документ? Хоть какую-то деньгу? — спрашиваю я больного.
Отвечать он не в силах и только кивает головой, измученно закрывая глаза.
— Сколько? Десять рублей? Двадцать? Тридцать? — медленно продолжаю я.
На двадцати-тридцати рублях мужик кивает головой, значит, где-то в этом пределе.
Ну, хоть не просто так отняли и то ладно. Ему жить всего день-два осталось.
На хрен ему тогда документы? На том свете без них обходятся.
А на эти деньги наступающую смерть себе как-то облегчит и похороны хоть какие-то может устроить. Чтобы не в яму грязную кинули в мешке, а отпели в церкви, записали в книгу и в гроб положили, как положено.
Чтобы остался какой-то след от него на земле и даже кто-то из детей смог его найти потом, ту же могилу отыскать.
Гела попробовал еще раз вырваться из захвата, но, в этот раз я его сам отпустил и еще подтолкнул, мол, давай проваливай. Не до тебя сейчас.
Теперь он мне не нужен, но, однозначно провинился передо мной, поэтому я не отдаю ему его же сто пятьдесят рублей и выпроваживаю за порог.
— В расчете! Обмануть хотели — поэтому деньги забираю! Будете здесь еще мелькать, ноги-руки переломаю. Я это могу, сам видел, — продолжаю говорить с местным акцентом.
Он что-то шипит на прощание и уходит, пытаясь заскочить на бричку, но, я его догоняю и останавливаю, направляя в сторону:
— Ножками топай! За поездку сам рассчитаюсь. Она мне еще нужна, — подталкиваю его мимо извозчика.
Можно потом и так извозчика найти, но, чего время тратить, когда он здесь уже стоит и ждет платы.
Бандит уходит, постоянно оборачиваясь и делая злобную морду, но, активно жить мне больше не мешает. Понял, что на гораздо более матерого хищника нарвался, что можно совсем довыступаться в этом безлюдном месте, поэтому только раненую ладонь все пытается плотнее забинтовать салфеткой.
Ладно, он скоро доберется до своих, тогда может попробовать организовать нападение на меня десятка, а то и двух своих башибузуков, если ему дать на это время, поэтому в течении часа нужно отсюда убраться.
А лучше дело не затягивать и исчезнуть еще быстрее отсюда.
Глянув на притихшего умирающего, как со свистом вздымается его грудь, я принял решение, но, первым делом вернулся к извозчику:
— Не вздумай уехать. Нанимаю тебя на весь день, заплачу хорошо. Еще и сверху выдам денег.
Дожидаюсь кивка извозчика и осматриваю все вокруг дома. Ничего особенного нет, заросли травы и несколько фруктовых деревьев за изгородью, никаких лишних свидетелей в округе не имеется.
Потом возвращаюсь в комнату, беру единственный тут табурет и подсаживаюсь к Ивану Романовичу Будову, как написано в паспортной книжке.
— Иван Романович! Ты жить хочешь? Вопрос тебе задан серьезный, безо всяких шуток, поэтому с ответом не спеши!
Исстрадавшееся, но, достаточно умное лицо взрослого человека дрогнуло глазами и недоверчиво посмотрело на меня. Кажется, приступ на время прошел, и он может немного говорить.
— У меня там половина легких плавает, — он кивнул на ведро, — Это уже не первое ведро.
Голос совсем слабый, но, говорит грамотно, одежда более-менее приличная у него. Ну, именно та, что одета сейчас — просто была приличной когда-то. Не падшая личность, вполне нормальный мужчина, которого здесь настигла неизлечимая болезнь. Или ее быстрое развитие.
— Зачем в Кутаиси приехал? Из-за здоровья?
— Да, работу на электростанции предложили, однако, еще в пути стало плохо.
