вспомнить, как должен вести себя обычный советский пацан в возрасте шестнадцати лет. В голове было потрясающе пусто. Память отказывалась подкидывать нужную информацию. В голову лезла исключительно Вика. И я с ужасом и нетерпением думал о том, что снова встречусь с ней.
Вика стала для меня недостижимым идеалом на долгие годы. Я представил себе нашу первую встречу и громко, совсем по-стариковски вздохнул.
Мать поняла это по-своему.
– Саш, – попросила она, касаясь отцовского плеча, – давай остановимся. Всем пора размяться. Да и перекусить не мешало бы.
Отец наклонил голову и поцеловал ее пальцы.
– Сейчас, где-нибудь встанем.
А потом, глядя на нас в зеркало добавил:
– Кустики всем нужны?
– Мне! – Ирка с готовностью вытянула руку, совсем как на уроке.
Я поймал в зеркале отцовский взгляд и кивнул.
– Вот и хорошо. – Улыбнулся он.
Подходящее место нашлось почти сразу. В десятке метров от шоссе начинался молодой лесок. На опушке его рос густой кустарник. С дороги к лесу вела основательно утоптанная тропа. Этой остановки я не помнил. И вообще не помнил многого.
– Ира, – мать протянула руку, – пойдем.
И дамы удалились.
Батя любовно посмотрел им вслед, пробормотал:
– Девочки направо, мальчики налево…
И направился в другую сторону, бросив на ходу:
– Олег, ты идешь?
Я поспешил следом. На ногах у меня были кеды. Самое то для походов по лесу. На отце – смешные сандалии, надетые прямо на носок. Тоже неплохо.
* * *
Этот лесок оказался довольно популярным местом. Повсюду валялись размоченные и подпорченные временем клочки газетки. У меня не возникало никаких сомнений, что употребили их исключительно по назначению. Зато нигде не видно вездесущих пакетов и одноразовой посуды.
В лесу было чудесно. Тихо, свежо. Сквозь редкую листву пробивалось солнце. Мы прошли чуть глубже и неожиданно наткнулись на старый куст лещины, сплошь усыпанные орехами.
– Ого, – сказал отец, – вот это мы удачно зашли.
Он сорвал четверную гроздочку и протянул мне.
– Давай, Олежка, пробуй.
Ясное дело, что я бы прекрасно управился и сам. Но искренняя отцовская забота была приятна. Орех без усилия лопнул. Внутри оказалось ядрышко, еще молочной спелости, но уже довольно крупное.
Отец разгрыз свой орех и довольно причмокнул:
– Чистый мед! Давай наберем, порадуем женщин.
Я с сомнением поглядел на пустые руки.
– Куда?
Батя задумался.
– Сейчас, – вытащил из-за пояса рубашку и оттянул перед собой гамачком, – давай сюда.
Рубашка была голубой, совсем светлой. Зелень орехов – сочной. Меня одолели сомнения. Умом я понимал, что таких мыслей у пацана быть не должно, но привычки так просто не вытравить. Поэтому сказал:
– Не думаю, что мать нас за это погладит по головке.
Отец поглядел на себя, на орешник, на меня и беззаботно выдал:
– Ерунда, рви. Вот увидишь, как она обрадуется. – И, словно сам себя уговаривая, добавил. – Знаешь, как Иринка любит орехи?
* * *
Уже на обратном пути, в кювете, я заметил побитую ржой банку из-под кильки в томате и подумал, что во все времена люди одинаковы. Всегда найдут способ загадить мир вокруг себя.
Мама с Иркой успели вернуться и хлопотали возле машины. На багажнике расстелили кусок белой в голубой цветочек клеенки. У колеса стоял большой разноцветный термос с помпой. Забавно, но термос этот до сих пор пылился у родителей на антресолях. Ни отец, ни мать отчего-то не рискнули его выкинуть. Там же, сложенные аккуратными стопками, нашли последнее пристанище Иркины книги. Только моих вещей в этом доме не было. Ничего, теперь мы это исправим.
Мать увидела нас первой. Она держала в руках нож и на весу нарезала хлеб. Сказать, что она не обрадовалась – не сказать ничего.
– Саша, – раздался возмущенный окрик, – что это? Ты чем думал?
Нож указал на злополучные орехи. Отец конфузливо пожал плечами.
– Вот, орешков принесли, – пролепетал он.
Хлеб полетел на клеенку, рядом осторожно лег нож. Даже в гневе матери хватило ума не портить машину. Зато отцу откровенно угрожал разнос. Мать бушевала:
– Орехи? Я бы поняла, если бы так сделал Олег! Но ты… Ты же рубашку испортил!
Батя бросил взгляд на «ценный груз» и промолчал. Я тихо стоял рядом и старался прикинуться ветошью. Сейчас лучше было не отсвечивать. Иначе прилетело бы и мне. А я совсем не был уверен, что смогу отреагировать правильно. Всех спасла Ирка. Она поднырнула матери под руку, обняла ее за талию, заглянула в глаза и сказала примирительно:
– Мам, папа хороший, он мне орешков принес. Не ругай его.
Мать фыркнула, покосилась на отца и как-то сразу сдулась. Отстранила Ирку, залезла по пояс в машину, вынула откуда-то коричневую матерчатую сумку и кинула нам.
– Сюда пересыпайте свое сокровище. – Она опять взялась за нож. И указала им на отца. – Рубашку сам будешь стирать.
Батя вздохнул с облегчением. Ирка подхватила с земли сумку и радостно запрыгала.
– Папочка, – ее голос звенел от восторга, – ты самый лучший.
– Лучший, – съязвила мать, – только хорошие вещи портит.
* * *
Рубашка действительно была от души изгваздана зеленым соком. Отец кривясь заправил ее в брюки, потер ладонью пузо и бросил на меня странный взгляд. В нем так и читалось: «Откуда ты только это знал?» Откуда… Я опустил глаза. Такое не объяснишь.
Нет, надо быть осторожнее. Надо держать язык за зубами.
Мать больше не сказала ни слова. Отец, чтоб лишний раз не маячить у нее перед глазами, полез под капот своего железного коня. Мама тут же проворчала что-то про кота, который, когда ему нечем заняться, сами знаете, что делает. Но тихо, так, чтобы не услышала Ирка.
А я неожиданно поймал себя на мысли, что мне ужасно не хватает телефона. Жуткий яд, именуемый интернетом, основательно успел отравить мой мозг. Рука постоянно тянулась к карману, желая пополнить багаж бесполезных знаний. Тогда, чтобы хоть чем-то
