дорожки была разбита клумба и огорожена кустарником, за которым шла вытоптанная тропинка, чуть левее которой на ближайшем дереве висела кормушка для белочек в виде теремка с лесенками, идущими вниз и вверх. Родительница схватила меня за ручку рюкзака и потянула туда.
Моя мама безумно любит белок, поэтому уйти просто так мы не могли, надо было хорошо изучить все деревья и кусты, вдруг рыженький зверёк захочет нам показаться. Но ни одной белки не было, не было и птиц, они пока не нуждались в подкормке. Зато были бабочки — злая шутка природы, маленький кусочек жизни, который загнётся с первыми же морозами. Но если бабочки были в безопасности как минимум до конца сегодняшнего тёплого дня, то чей-то беспокойный ребёнок (второй уже за сегодня) явно нуждался в помощи.
Его яростный рёв был таким неожиданным, что я рванул сразу, как по сигналу, даже не поняв, что произошло. Оказалось, что пацан, на вид лет шесть, не больше, умудрился перелезть через ограду к дубу и сильно разодрал ногу до крови.
— Эй, не реви, — подбежав к заборчику, я огляделся. Вокруг дуба пустые лавки, на тропинке тоже никого.
«Придётся самому доставать», — подумалось мне тогда.
Мальчик посмотрел на меня, замолчав на мгновение, но только на мгновение, а затем разрыдался ещё сильнее и заорал ещё громче. Меня передёрнуло. Не люблю чужих детей, хоть режьте, особенно таких капризных и плаксивых. Но истерика ребёнка — это половина беды. Вторая половина вылезла из кустов с свирепым видом кабана, готового меня разорвать.
— Чего ты смотришь, помоги ему! — подбежав к изгороди, крикнула мне на ухо женщина. — Сейчас, сынок, он тебя вытащит.
Я побелел от такой наглости, но вой ребёнка был настолько противным, что спорить не стал. Скинул рюкзак на землю и прикинул, как будем доставать. Ограда была мне по грудь, поэтому перевеситься через неё и ухватить мальчишку за плечи не было возможности, не дотянулся бы. Пришлось лезть. И вот чёрт бы побрал эту мамашку, которая упёршись мне в лопатки, в тот самый момент, когда я уже был на заборчике, толканула вперёд, пытаясь ускорить процесс перелезания. Колышки загудели и пересчитали мне рёбра, едва не порвав кофту. В мыслях я перечислил всех её родственников, даже дальних. Но, стиснув зубы, я продолжил взбираться.
— Сейчас, сыночек, сейчас! — и эта деятельная, но, к сожалению, не большого ума женщина ухватила мою ногу за щиколотку и перекинула через изгородь, когда я, перенеся на другую сторону вторую нижнюю конечность, искал опору. Нашёл. Ровно тогда, когда, саданувшись левой ногой об очередной колышек, перекувыркнулся и встретился хребтом с землёй, а затем, прокатившись ещё с полметра, с дубом.
***
«Как же мне везёт: экскурсию не дослушал, в Грани побывал, обморок схлопотал, мальчишку достал… Ох, пардон, ещё не достал… И снова Грань!» — думал я, не открывая глаз. Спина отзывалась тупой болью, покалывало в кончиках пальцев, и ощущение переноса через границу миров пронеслось сквозь всё тело. Чёрт, неужели дерево — портал в Грань? Я нехотя открыл глаза. Ночь. Снова ночь, снова полная луна, свет которой с трудом просачивался через плотную крону дуба. Лёгкий ветерок, шевеливший волосы, упавшие на лицо, был по-осеннему холодным, пригнал запах гниющей листвы и сухой травы. Земля подо мной холодная, влажная, прямо-таки грозившая простудой, но вставать я не желал. Мне было хорошо. Холод забрал боль, остудил голову. Я не мог оторвать глаз от причудливых теней и лучиков — подвижной игры засыхающей листвы, которая вот-вот облетит, даже толком не пожелтев. Хорошо.
Через какое-то время встать мне всё-таки пришлось. Зубы начали выплясывать чечётку, ветер, дувший сзади, через влажную кофту пробирал до костей. А дуб был тёплый. Я обошёл его кругом и, спиной прислонившись к коре, стал ждать, пока ветер утихнет. Это перемещение, если не считать, конечно, времени суток, было, как и все прошлые нормальные переходы, — будто попал в зазеркалье: пустой парк, не изменившийся ни на одно деревце, клумбы и дом писателя — всё на своём месте. Тишина и покой, нарушаемые лишь шелестом листвы. Здесь был бы рай, если бы место не находилось в Грани — в чужом мире, мире, где я — подневольный, раб любой души, просящей помощи. Ведь я могу их не только видеть, но и слышать, понимать и исполнять их последнюю волю. Такова моя работа, навязанная природой, навязанная особенностью моих близоруких глаз, за которые меня зовут Всевидящим путником. Поскольку свободно перехожу через границу миров в обоих направлениях, и не только душой, но и телом.
Если вы помните, то первое перемещение я сравнил с дурным сном: есть страх, но притупленный, других чувств, эмоций, тактильных и болевых ощущений нет, ясно осознаёшь исключительно желание проснуться. Этот переход намного легче, так как все чувства и эмоции на своих местах, только не в своём мире. А это меняет многое. Ведь Грань — мир духов, законы здесь тоже на их стороне, даже законы физики, поэтому осязание, обоняние, слух и зрение в Грани не помощники, а порой даже враги. Ориентироваться здесь можно только на внутренний голос, хоть я и не отказываюсь от привычных методов познания: на вид, на слух и на ощупь, всё же места, в которые забрасывает Грань, иногда бывают нестерпимо отвратительны, если разбирать их только с помощью привычных нам органов чувств. Но это я отвлёкся. Теория Грани интересна, её изучают все добросовестные «глазастые», но понять дано не всем и не сразу, главное, что должен уяснить каждый, — не стоит рваться к духам, рискуешь напороться на неприятности.
Как раз в тот момент, стоя под дубом, я вспоминал эти золотые слова, когда внезапно появилась тёмная фигура, двигавшаяся по аллее в мою сторону. Дух. Бежать к нему навстречу, как уже было сказано, не имеет смысла. Если я нужен — он подойдёт сам, нет — пройдёт мимо. И этому я оказался нужен. На расстоянии в метров пять дух остановился, разглядывая меня, щуря фосфоресцирующие серые глаза. Я тоже осмотрел его с ног до головы: мужчина лет шестидесяти, с залысинами на лбу, абсолютно седой, чуть сгорбленный, одетый в тёмный плащ, в тёмных кожаных перчатках, в правой руке лакированная трость. Он поманил меня рукой и направился вглубь парка.
Шли мы молча и долго. В темноте было тяжело ориентироваться, я натыкался на ветки, изранил руки и лицо, хотел зажечь фонарик, но, ощупав карманы, понял: телефон остался в рюкзаке в нашем мире. Призрак, как мне показалось, и сам не знал дорогу,
