смысле.
– Мне тоже с тобой приятно общаться, – заверила Тоши. – И вообще: сегодня лучший день за всё время, с тех пор как я стала блохой.
– С чего бы это? – удивился Сёма.
– Теперь я не одна. Хотя… понимаю, это звучит эгоистично. Но я рада, что ты здесь.
– Честно говоря, я тоже отчасти этому рад, – вдруг признался Сёма. – Только сейчас понял, какой же сволочью был раньше.
– Нет, ты хороший, – вдруг сказала Тоши. – Встреться мы людьми, обязательно бы подружились.
– Ну, это вряд ли.
– Почему?
– Я за границей ни разу не был.
– Ты бы стал артистом мирового уровня и обязательно приехал в Токио с гастролями!
– Слабо верится, хотя… Потенциал у меня есть, – смущенно пробормотал Сёма и по привычке почесал передней лапкой голову.
– Мне кажется, я знаю, как вернуть нам человеческий облик, – задумчиво сказала Тоши. – Но для этого, мне нужно оказаться в лаборатории, в Токио.
В это время оголодавшая собака, на которой они сидели, выбежала в общий коридор. Виляя хвостом, псина подошла к соседке Сёмы, которая развешивала бельё.
– Фу, фу, иди отсюда! – женщина замахала руками, пытаясь отогнать животное. – Федя, Федя! – позвала она мужа. – Ну сделай ты что-нибудь! Митьку вчера опять блохи покусали, они явно с этой псины сыплются.
Из соседской комнаты показалось небритое лицо Федора, которого отвлекли от футбола. Он зло схватил собаку за ошейник и начал обильно обрызгивать её аэрозолем. Струя антиблошиного спрея попала и на собачий хвост. Собака взвыла, начала кашлять, а потом, куснув соседа за руку, вывернулась и, заливаясь, громким лаем, бросилась бежать.
Перед глазами Сёмы все темнело и расплывалось. Он почувствовал, что вот-вот "отключится".
– Похоже, нас отравили, – заплетающимся языком сказал он. – Надо бежать…
Но было поздно. Глаза Тоши помутнели, она стала медленно заваливаться на бок. Сёма попытался подхватить её, но не удержался и вместе с нею свалился с собаки на пол, тут же потеряв сознание.
Открыв глаза, Сёма понял, что лежит на полу, а собака лижет ему лицо. От псины исходил резкий запах противоблошиного спрея. Сёма поднялся, потрепал пса по загривку и с удивлением уставился на свои руки и ноги.
– Я – человек? – негромко сказал он. И ещё больше удивился, услышав собственный голос. – Так, стоп, а может, и не было ничего? А вчера я просто хватил лишнего, и всё это мне приснилось?
Сёма сел на табурет, обхватив руками голову, осмотрелся и, спохватившись, начал шарить взглядом по полу, пока не заметил рядом малюсенькую чёрную точечку. Это была блоха.
Опустившись на колени, он аккуратно поднял насекомое и положил на ладонь. Блоха едва шевелилась.
"А вдруг всё было на самом деле, и это – Тоши? – подумал Сёма. – Нет, не может быть, это просто обычная блоха!"
Комната была завалена обрывками старых газет, клочьями собачей шерсти и прочим мусором. Сёма положил блоху на лист бумаги, взял веник, совок и начал подметать. Вдруг что-то звякнуло, и Сёма увидел в совке маленький осколок зеркала.
– А не то ли это зеркало, в которое я смотрелся, будучи блохой? – пробормотал Сёма.
Он подошел к столу, глянул на блоху.
– Что же делать?
И тут его осенило: ей надо подкрепиться! Сёма поднял осколок зеркала и кольнул себе ладонь. На коже выступила капелька крови, которая упала на бумагу. Сёма пододвинул блоху к этой капле.
– Похоже, я сошёл с ума, – сказал он вслух.
Покопавшись в стопках макулатуры под лестницей, он отыскал пожелтевший от времени чистый лист бумаги. Те временем блоха оживилась и, когда Сёма вернулся, попыталась упрыгать. Но она всё ещё была слабой, и поймать её оказалось несложно.
Сёма сложил лист бумаги пополам, крупно написал на нём английскими буквами имя Тоши и вложил в него блоху. Затем вытащил из-под шкафа «заначку», оставшуюся с последнего корпоратива, и отправился на почту. Оттуда позвонил своему другу Гришке и попросил узнать, как написать в Токийский университет. Тот сильно удивился, но через десять минут перезвонил и продиктовал адрес. Тогда Сёма купил конверт и несказанно поразил почтового работника, отправляя письмо в Японию.
Пару дней спустя Сёма уже работал дворником в школе. Он завязал с алкоголем, начал читать классику и вечерами что-то репетировал. Односельчане не оценили его тягу к здоровому образу жизни и перестали приглашать на мероприятия. Однако Сёму это не расстроило. Наоборот, он стал чаще улыбаться людям, старался всем помочь. Тёте Фросе починил крышу дома, соседям поправил покосившийся забор, заменил деревянный крест на могиле отца на добротный памятник и мог подолгу стоять рядом с ним, о чём-то негромко рассказывая. Осенью, скопив денег, он купил билет на поезд, вернулся в Казань и пошёл в театр.
– Кого я вижу! – с наигранным воодушевлением приветствовал его директор. – Как дела, Сёма?
– Спасибо, Виталий Андреевич, всё хорошо.
– Ты где так загорел? Никак на югах был?
– Почти, – пожал плечами Сёма, всё лето отработавший на школьном дворе.
– Рад за тебя. Так ты в гости к нам зашёл?
– Мой отпуск закончился. Разрешите выйти на работу.
– Сёма, какая работа? Тебя почти год не было!
– Возьмите меня обратно: осветителем, дворником или ещё кем-нибудь. Нет мне жизни без театра!
– Да куда я тебя возьму? – вздохнула директор. – У нас нет вакансий, и вообще… Худрук сказал: если увижу тебя – гнать взашей.
– Может, мне через месяц зайти? Вдруг что-нибудь появится? – уже почти не надеясь, проговорил Сёма и, не дождавшись ответа, понуро поплёлся к выходу.
– Подожди! – крикнул ему вслед директор. – Хотя я ещё, наверняка, пожалею об этом… Могу взять тебя временно на место Афанасия Жирных: он давеча ногу сломал, а мы новый спектакль «Левша» поставили, в котором он исполнял роль блохи. Возьмешься? – директор, испытующе взглянул на Сёму.
– С большим удовольствием, – закивал тот.
– Ну вот и славно. Завтра репетиция в одиннадцать. Смотри, не опаздывай!
Прошло пять лет. Сёму было не узнать: он мог сутками работать над ролью, оттачивая самые незначительные моменты, доводя её до совершенства. Его взяли в штат и стали доверять главные роли. Сёма даже принял участие в постановке двух спектаклей, которые были с восторгом приняты критиками.
– Нашего Сёму словно подменили, – шептались в театре.
Как-то раз директор объявил общий сбор труппы.
– Как вы знаете, – начал он, – наш театр остро нуждается в реконструкции, средств на которую ни у нас, ни в городском бюджете нет. Мы не сможем открыть следующий сезон, если не найдем финансирование.
– А что же будет с нами? – спросил один из артистов.
– Придется распустить труппу и обивать пороги кабинетов в поисках
