работы приходила – пошагай такие расстояния по песочку.
Все мы осунулись, похудели, были злы…
Наши жалобы на недостаточное питание никого не интересовали, одеяла нам выдали когда по ночам стало совсем холодно. Наверное, только из-за того, что люди в лагере стали болеть и рытьё канала пошло медленнее.
Вечерами, после работы, в бараках всё чаще и чаще солдаты стали заводить разговоры о том, что надо как-то отсюда правдами и неправдами выбираться.
- Бежать надо, - чаще других высказывалось такое предложение.
- Как бежать? Охрана же…
- Перебить охрану! – горячились самые нетерпеливые.
- Перебить… А, потом, идти куда? Один песок кругом.
- Как пришли!
- А, как пришли?
Тут горячие головы задумывались – дороги никто не помнил. Кругом – пустыня. Населенных пунктов – только одну деревню и видели, но и насчёт её было предупреждение, что местные жители чужаков убивают.
- К морю идти!
Ну, это – верно. Но, в какой стороне это самое море?
- Поймают… Ещё дальше в самую глушь Африки загонят…
Такое тоже было очень вероятно.
Иногда и на меня желающие сбежать поглядывали – я же в почете у бедуинов, вот пусть они нас к морю и выводят. Так-то так, но, где эти бедуины? Раз показались, а больше от них ни слуху, ни духу. Флягу подарила мне Старая Мать Верблюдов и всё.
- Начальнику лагеря надо нож к горлу приставить – пусть к морю выводит! – подвёл итог очередной вечерней беседе один из бывших председателей ротных солдатских комитетов. – Как миленький ножками заперебирает…
Глава 5 Про Манжена и три франка
В последние дни я что-то часто свой японский плен стал вспоминать. Как там в лагере находился.
Сравнивал ещё, там и тут.
Вареную фасоль ем и на ум приходит, что, японцы-то нас лучше кормили. Пусть в фасоли белка и много, но неделями одну фасоль есть…
Ежемесячно деньги нам там выдавали, а тут – даже одним франком не побаловали, даже – половинкой. Ну, тогда император Николай Александрович о своих подданных в плену заботился, а Керенскому до нас и дела нет. По его приказу в Ля-Куртине нас ещё и из пушек расстреливали…
Работать в Японии не заставляли, а сейчас у меня уже все руки в мозолях.
Там я в офицерах ошибочно числился и мог из лагеря свободно выходить. Тут, хоть и пустыня кругом, на вышках солдаты стоят. Лишний шаг из барака сделаешь – пулю словишь. Были уже прецеденты.
В Японии лагерем военнопленных руководил полковник, а здесь у нас всем заправляет капитан Манжен. В Африке он уже давно, не первый год. Манжен – всегда злющий, словно его всю ночь клопы кусали. С клопами у французов – беда. У нас в России такого близко нет.
Японского полковника мы хорошо раз в месяц видели, а Манжен везде свой длинный нос сует, всё ему от всех что-то надо. Французские солдаты его как огня боятся.
Манжен всем не доволен – работаем мы плохо, медленно, много болеем… Лопаты ломаем, тачки портим.
К нам он просто на ровном месте прикапывается.
Что ни неделя – норму выработки увеличивает. Так скоро на канале всю ночь работать будем, там же на его дне и спать.
Да, едим ещё много…
Сколько раз уже он обещал норму выдаваемого довольствия нам срезать.
Сегодня он тоже рядом с каналом бегает как заведенный, то и дело на свои часы поглядывает.
- Ждет кого-то? – Малиновский кивнул на капитана, в тачку мне землю накидывая.
Мы с Родионом меняемся – то я тачку катаю, а он её грузит, то – наоборот. Всё так веселее, хоть какое-то разнообразие.
- Может и ждёт. – я вытер пот со лба.
- Или куда опаздывает… - выдал ещё вариант причины такого поведения капитана Родион.
- На свои похороны, - не очень весело пошутил я.
- Вот бы хорошо, - одобрил мною сказанное Малиновский.
Оказывается, ожидал капитан приезда инженера. Наконец он прибыл на автомобиле и начал оценивать объем выполненных нами работ.
Судя по его лицу, всё ему нравилось, от графика ведения работ мы не отклонялись. Может, даже и опережали его.
Когда уже инженер собирался уезжать, бойкий солдат Оченин, ему сам чёрт не брат, бросил свою лопату и чуть не строевым шагом приблизился к гостю и коменданту лагеря.
- Почему нам за эту каторжную работу денег не платят? – громко и чётко задал солдат вопрос инженеру.
Капитан Манжен и инженер даже в лице изменились. Как ни странно, они поняли вопрос. Впрочем, Манжен частенько крыл нас матом по-русски, может и кроме матьков он шире наш родной язык знал? Про инженера я ничего сказать не могу – раньше я его только издали видел.
Лицо инженера было сейчас крайне удивленным, а у коменданта лагеря – злым-презлым.
Что-то инженер хотел спросить у капитана, но тот крепко схватил его за рукав и потащил к машине, на которой ранее он и приехал. Чуть ли не силой Манжен затолкнул инженера в автомобиль, что-то сказал ему и указал на дорогу.
В общем, можно сказать - взашей его выгнал.
Затем Манжен почти бегом вернулся к Оченину. Тот как стоял, так и стоял.
- Какие деньги? – уже по-русски, но подбирая слова, вызверился на солдата комендант лагеря.
- Простые. По три франка за каждый день работы, - как ни в чём не бывало ответил Оченин.
- Три франка? – рассерженно сдвинул брови высоченный капитан.
Впрочем, русский солдат был его не ниже.
- Три франка.
- Кто сказал?
- Есть добрые люди…
- Кто?
Оченин промолчал. Не выдал сержант-майора. Тому и так часто от капитана попадало за дело и просто так. Последний раз – за нашу проделку в церкви. Не за саму её, а за то, что сержант-майор об этом коменданту лагеря не доложил. Кюре за нас капитану попенял, а он и дел не знает…
Манжен тогда долго орал на своего подчиненного, морда у него была – как помидор. Прикуривать от неё было
