Изнанка. Том 2 - Самат Бейсембаев

— О чем ты?

— Ты же понимаешь, что слова это просто слова. Главное поступки. Лишь они важны. Только они могут либо укрепить слова, либо их уничтожить.

— Ты что, мною манипулировать собрался? — возмутилась она, а губы сжались в прегневном состоянии.

— Оставь свои безосновательные подозрения, ибо это задевает мою натуру. Я человек прямолинейный, если ты этого еще не поняла, — высказал я это в резковатой манере.

— Хвастаться теперь будешь?

— Ты это специально, да?

— Что?

— Злишь меня.

— А тебя это злит? Не думала, что ты, Деннар — герой войны, такой ранимый, — в ее голосе я уловил доселе невиданные мною нотки, которые на долю секунды меня сконфузили.

«Она что, со мною кокетничает? — задался я вопросом. Впрочем, тут же отмел эту теорию.

— Ты вроде бы хотела извиниться, — попытался я вернуть разговор к началу, что, кажется, позже показалось мне ошибкой.

— Знаешь, не припоминаю подобного, — вздернула она подбородок. — Зато припоминаю, как ты со мною сегодня обошелся.

— Интригуешь.

— Это ли интриговать? Так, детские забавы, — махнула она рукой.

— Да, я наслышан о твоих играх. Даже угодил в одну из таких. К слову, должен тебя за это поблагодарить: теперь я всегда настороже и вряд ли дамся вот так легко.

— Ты невыносим.

— Уж, какой есть.

Не знаю, кто сейчас вел разговор и вообще в нем доминировал, но поймал себя на мысли — особенно после ее «ты невыносим», — что иногда мне было приятно вот так поддеть ей подобным. Но понимая, какая это опасная стезя, был обязан себя остановить.

— Вижу, мы зашли в тупик, — вернул я разговор.

— И по чьей же вине?

— Для тебя важно найти виновного или куда важнее найти выход из ситуации?

— Я лишь хотела, чтобы наши отношения стали более…, - ее пауза показалась мне некстати.

— Более…

— Мужейные и женастые.

— Чего? — не уловил я слов.

— Ну, как муж и жена. Ты сбил меня с мысли — вот я и выпалила эту несуразицу. Я хотела сказать, что наши отношения должны быть, как и полагается мужу и жене, а не то, что между нами, — отбросила она взгляд в сторону.

— Думаю, время покажет.

— Время! Покажет! — фыркнула она и покинула меня, оставив за собой последнее слово, как типичная женщина.

Естественно, как это всегда и бывает после подобных разговоров, я себя корил: за несдержанность, за недостаточную терпимость и другое в этом роде. Чего мне стоило быть немного мягче с ней? Не знаю, что со мной происходит, но внутри я ощущал небольшие намеки на то, что она мне симпатична: не вся конечно, что уж там скрывать, а внешне; нет — лукавлю. Точнее ее глаза: смотря в них, улавливал крохи доброты. В своих фантазиях перед сном, когда ты вместо того, чтобы отдаваться насущным размышлениям предаешься несбыточным вариантам будущего или настоящего, я представлял себе, как раскрываю в ней эту самую доброту, и все у нас налаживается. Порою эмоций, бунтуя, бросают меня из стороны в сторону, постоянно ставя передо мной слова «а что, если…», — из-за чего мысли крутятся юлой.

— Относись ко всему проще, — проговорил вслух совет самому себе и закрыл сундук.

Приготовления были закончены; мы тронулись в путь, перед этим распрощавшись с хозяевами.

— Деннар! — сухо кивнула мне тётушка. Вид она имена такой, когда гордый человек, будучи потерпев поражения тем, что когда-то ощутил страх перед субъектом своей презренности, тем не менее, пытается еще оставить за собой право глядеть сверху вниз, чтобы, возможно, еще как-то себя уважать; или, по крайне мере, хотя бы сохранить вид перед другими. Мол, смотрите на меня — «я хоть и проиграла, но поражение это было чистой случайностью»; ну или — «это нельзя считать за поражение, потому что условия изначально были несправедливы, да и вообще мой соперник действовал хитро, не гнушаясь подлости». В общем и целом, расставание для нее было одновременно и в радость, и в горе.

Патрули бессменно уходили и возвращались с донесениями: пока тишина. В воздухе витало напряжение, вызванное постоянным держанием информации в голове о потенциальной опасности. Дамы, не знавшие всего, но своим тонким и проникновенным женским чутьем улавливали фибры в воздухе и наседали на меня вопросами. Войны, бедные войны, оставшиеся между моим приказом умалчивать и хозяйским тоном благородных, изворачивались насколько, насколько могло позволить их положение и при первой же возможности отъезжали от главной повозки подальше, оставляя меня один на один-два с ними.

— В чем дело? — снова, уже какой раз, задала этот вопрос Вико.

— В том, что мы мужчины: мы всегда беспокоимся, когда рядом женщины, которых нужно защищать. Тем более, все слишком спокойно. А любое спокойствие вызывает паранойю у мужчин, которые к тому же еще и войны, — собрал я поводья удобнее в руку.

— А еще вы мужчины склонны увиливать там, где все очевидно, думая, что мы, женщины, слишком наивны, но мы все видим; может что-то не понимаем, но видим.

— Вы, женщины, зачастую лишь полагаете, что видите, когда на самом деле ничего нет. Слишком уж бурная фантазия у вас.

— Дело не в фантазии; дело в проницательности. Думаю даже ты, несмотря на своё упрямство, не сможешь отрицать того факта, что женщины способны чувствовать больше, — изогнула она бровь.

— Способны — с этим согласен; вот только чувства свои не могут понять.

— Мы их понимаем; но иначе. Дело в том, что мужчины считают, если женщина стоит позади них, значит, она отстает. На самом деле мы видим все целиком, в отличие от вас, которые уткнуться носом и не видят, соответственно, дальше.

— Слабая точка зрения без каких-либо аргументов…

— Но от этого не становится не верной, — перебила она меня.

— Но и не становится верной, — парировал я.

— Верно, что не становится верной. Но тут уж проблема в восприятии каждого: кому-то достаточно лишь намека, и дальше он сам додумает, и, соответственно, уверует; а кому-то предоставь все мыслимые и немыслимые аргументы, а он будет веровать лишь в то, во что изначально хотел.

— Ты уходишь от основного разговора, погружаясь в дебри эфемерные.

— Вовсе нет. Я лишь хотела сказать тебе, что наши мнения расходятся и это, считаю, нормальным.

— Считаешь ли?

— Что за сомнения? — возмутилась она.

— Что за подозрения? — наигранно ровным тоном ответил я.

— Ты невыносим.

— Уж, какой есть.

Из нее вырвался то ли рык, то ли стон и она отвернулась от меня. Все это время мать, то