Хотя разговор слышно было плохо, долетали только обрывки фраз, можно было понять, что пришедшие просили еды и ночлега. Хозяин в дом приглашать не стал, а предложил ночевать в одном из сараев на опушке, добавив, что еду скоро приготовят и принесут. Наши военные направились к указанным сараям, а хозяин вернулся в дом. А минут через пять из дома выскочил мальчишка, лет двенадцати и, прячась за сараями и кустарником, направился к лесу, практически туда, где залегла одна из наших групп.
Повернувшись к командиру группы, которая нашла этот хутор, я приказал:
— Я туда, а ты тут булки не расслабляй! — И не ожидая ответа, скрытно двинулся в нужном направлении.
Парнишка сидел под деревом и затравленно оглядвал всех.
— Ну что тут у вас?
— Как только он углубился в лес и перестал оглядываться назад, мы его схватили.
— Пытался скрться?
— Нет. Сразу застыл как вкопали…
— Это хорошо.
При допросе, он сначала начал нам рассказывать, что якобы идет искать заблудившуюся корову, но когда сержант Горидзе, страшно выпучив глаза, и поигрывая перед его лицом здоровенным штыком от СВТ, сказал: «Нэ будэщь говорит правду, парежу всэх на шашьлик», — угрюмо насупился и замолчал.
— Ну ладно, Вано, хватит пугать мальчишку! Как тебя зовут? — обратился я уже к пареньку.
— СтанИслав. — Сделав ударение на польский манер, ответил он.
— Ты полЯк?
— Мать полька, а отец — украинец.
— Так вот, СтанИслав, если расскажешь правду, куда и для чего тебя послали, то тебя и твою семью я не трону.
Пошмыгивая носом, он на короткое время задумался, а потом обратился ко мне:
— Побожись, что не сделаешь плохого моей семье!
Вспомнив наставления и подзатыльники своей бабуси, я ему ответил:
— Хлопчик, в Евангелии сказано, не клянитесь ни землею, ни небом, ни жизнью своей, но пусть твое слово будет твердым. И еще сказано, не поминай имя Господа всуе. Так что божиться я не буду, но даю тебе слово офицера, что если ты нам поможешь, то твою семью я не трону.
Удовлетворенный моим ответом, он стал рассказывать. Хотя я с трудом понимал его сбивчивый рассказ на смеси польского и украинского языков, в общем, понял следующее: батько послал его на соседний хутор, находящийся километрах в трех, к «дядьке Богдану», который был проводником ОУН. На том хуторе базировалась боевая группа ОУН из десяти человек. Этот «дядька», приходящийся им каким-то дальним родственником по отцовской линии, держал в всю округу, заставляя под страхом смерти сообщать ему обо всех, кто приходил на хутора. Один из хуторов он дотла сжег, убив хозяина — поляка, не сообщившего ему о группе окруженцев, ночевавших на хуторе. По его приказу, обычно таких окруженцев, какими представились наши офицеры, размещали в тех отдельных сараях, кормили и поили, не жалея самогонки. Когда же они засыпали, прибывшие за это время боевики, нападали на спящих военных. Кого убивали сразу, кого отвозили сюда, на их хутор, потому как тут место удобное. Далее, я подробно расспросил Станислава чем они вооружены, как передвигаются между хуторами.
Доложив по радио в дивизион, я стал думать как поступить дальше. Честно говоря, я не знал, что можно предпринять в такой ситуации. Наше кольцо вокруг хутора и так было достаточно редким, и снять из оцепления людей для отправки к базе ОУН было не возможно.
Приняв решение, отвел парня в сторону, и стал подробно объяснять что ему надо сделать, напомнив, в конце инструктажа, что от него зависит жизнь его родных, и отправил его к «дядьке».
Хлопец рысцой побежал по лесной дороге. Вслед за ним пошла группа с рацией, а мы стали готовить «горячую» встрече дорогому дядюшке. Пока шла подготовка, окончательно стемнело.
— Товарищ капитан, а вы не боитесь, что пацан все расскажет ОУНовцам? — спросил у меня один из лейтенантов.
— Не думаю, что они ему дороже собственной семьи. А потом, он явно не глуп, и понимает, что для него и его семьи предложенный нами вариант выгоден при любом раскладе.
— Почему?
— Победим мы, значит, он нам помогал, вдруг, что-то пойдет не так, и победят бандиты, он тоже может сказать, что не знал о нашем существовании, а приказание сообщать о появлении окруженцев, их семья выполнила. Эти хуторяне, только с виду такие забитые и тупые, а свою выгоду понимают сразу! Жизнь научила! Помнишь, как в «Чапаеве» дед говорил: «Белые придут — грабют, красные придут — грабют…»
— Куды бедному крестьянину податься? — Подхватил лейтенант.
— Верно… А в этих местах, за последние годы, столько раз власть менялась! И тех, кто плохо соображает, давно постреляли!
Засаду мы подготовили на небольшой полянке, метрах в пятистах от хутора. Я решил сыграть «под немцев», чтобы взять бандитов без стрельбы. Если же они окажут сопротивление, расстрелять их из автоматов и ПКТ. БТРы установили так, чтобы в прибор ночного вождения видеть поляну, а его фары хорошо эту поляну освещали. Легкий ночной ветерок шуршал кронами деревьев, создавая внизу небольшой сквознячок. Минут через сорок, группа следовавшая за хлопцем доложил что парень дошел, и сейчас идет порузка в телеги.
Хорошо, что ветер дул нам в лицо, помогая маскировке и относя назад неистребимый запах бензина и горячего двигателя. Иначе, в чистом воздухе ночного леса, да еще не прокуренным носом, его можно было бы учуять из далека.
Часа через полтора, еле слышно защелкала 123-я радиостанция, установленная в БТРе, это передовой дозор двумя короткими и одним длинным нажатиями на тангенту, сообщая о появлении гостей. Такая сигнализация была выбрана потому, что даже тихий шепот в микрофон, мог демаскировать наших солдат.
Наконец на дороге показались бандиты, сидящие на соломе в двух телегах. Вооружены они были, в основном винтовками, хотя из первой телеги торчал раструб ДП, еще один пулемет держал в руках один из сидевших во второй телеге. Указав на него башенному стрелку, я приказал валить его первым, если начнется заваруха. В этой же телеге, сзади, ехал и пацан.
— Только по-аккуратней, не зацепи мальчишку…
— Понял…
Когда повозкам оставалось метров тридцать до БТРа, мы включили фары, ослепив сидящих в телегах, и я громко крикнул: — Хальт! Хенде Хох!
От неожиданности лошади шарахнулись, но возницы удержали их на месте. Крепкий мужик, перепоясанный портупеей, вероятно, тот самый «дядько», первый поднял руки и крикнул по немецки:
— Битте, нихт шиссен!
Да, если он хорошо знает немецкий, наша затея выдать себя за немцев может провалиться… Поэтому, дальше стал командовать на ломанном русском.
— Мальчать! Все палажить аружия, руки за голова, становится на дорога, лицо ко мне! Кто не виполняйт, того эршиссен!
Возможно, его имитация и не была безупречна, но бандитам наверняка и в голову не могло прийти, что они встретят здесь красноармейцев, на технике, да еще и командующих на немецком. Не давая бандитам опомниться, я продолжал командовать:
— Все лечь на земля! Лицо вниз! Кто оказивайт сопротивления, эршиссен!
Из темноты стали выскакивать наши бойцы и сноровисто вязать руки и ноги лежащим на земле бандитам. Те, кто пытался поднять голову, чтоб лучше рассмотреть происходящее, немедленно получали прикладом по спине. Не прошло и минуты, как вся банда была повязана, и начался тщательный обыск и конфискация всего, что можно использовать как оружие. Из кобур на поясе и карманов пиджаков было извлечено несколько пистолетов и револьверов, разных моделей, а за голенищами сапог было найдено десяток ножей.
Увидев нашу форму и звездочки на пилотках, бандиты разразились страшным матом, но пара ударов по яйцам самым горластым, и ругань мгновенно превращалась в жалобное скуление, что заставило всех остальных замолчать.
Отведя одного из лейтенантов в сторону, я ему приказал:
— Возьми группу, что ходила за пацаном и на броннике смотайтесь на бандитский хутор, обыщите его, вдруг что найдете интересное, но действовать предельно аккуратно. Если что непонятно, сразу доклад! Ясно?
