– Попить дайте!
– Держи, боярин, – заботливо подал бурдючок Тришка-Платошка.
– Что пушки? – первым делом спросил подьячий.
– Не забрать было, – крякнул, утирая рот, новик. – Тяжелые больно… Там упряжки по двадцать лошадей цугом! Поди такую разверни. Но запальники заклепали всем, на совесть. Теперича токмо высверливать али переливать.
Снизу из-под холма опять загрохотали выстрелы – но это стрельцы отгоняли нескольких османов, проявивших излишнее любопытство к нежданно возникшему за спиной татарской рати укреплению.
По гуляй-городу прошло шевеление. Теперь в седла поднялся большой полк, степенно выехал на дорогу, обогнув щиты со стороны лагеря, и поскакал на север. Похоже, князь Воротынский решил наглядно доказать Девлет-Гирею, что так просто османскую армию не отпустит, будет бить и бить в спину, пока бояре живые останутся.
Теперь, когда главной своей цели ополчение добилось, с басурманами можно было и поиграть. Взять города или крепости они более не в силах. А разойдутся для грабежа – маленькие отряды будут вырезаться русскими полками. Крупными силами, способными отбиться, – опять же грабежом не займешься. Если полторы тысячи воинов на хутор нападут – что за прибыток на каждого достанется?
Теперь оставалось узнать, как крымский хан в таком положении поступит?
По уму – заслон малый оставить должен, чтобы русские больше не гнались, а сам к Москве дойти и для изгона главные силы рассыпать.
Однако прочно севший в гуляй-городе Михайло Воротынский явно что-то задумал. Недаром же он не просто щиты поставить велел, но и даже рвом их обкопать! К серьезному бою готовился, не к перестрелке обычной…
Большой полк вернулся незадолго до сумерек, преследуемый татарами. Пищальный залп выбил многих басурман из седел, вынудил отступить. Вид у въехавших в лагерь бояр был бодрый, не потрепанный. Стало быть, в серьезные схватки с ворогом не вступали, только тревожили.
Татарские сотни отступили недалеко, на место предыдущей стоянки – в небо оттуда вскоре поднялись дымы. Похоже, подошедшие тысячи и должны были стать тем заслоном, что помешает боярскому ополчению тревожить занятых грабежом татар и османов…
На рассвете князь Михайло Иванович поставил перед воеводами задачи: князю Сакульскому командовать огненным боем, князю Хворостинину собрать несколько полков боярской конницы и наносить татарам встречные удары, буде тяжело стрельцам за стенами придется, всем остальным – готовиться к битве долгой и тяжелой.
Отчаянное стремление новиков уйти к щитам гуляй-города Басарга решительно пресек – его полусотня обязана охранять чудотворную святыню и раненых, а также помогать увечным добраться до шатров, в заботливые руки монахов. У каждого в битве дело свое, и любое исполняться должно со всем тщанием. Однако же пищали, копья, щиты, луки велел приготовить, броню надеть. Мало ли как сеча сложится?
С рассветом татарские сотни вылетели на поле и, проносясь под холмом, принялись забрасывать укрепление стрелами. Большого урона не принесли – стрельцы прижались к самым стенам, куда стрелы не попадали; бояре, наоборот, отступили подальше, прикрылись щитами. Но с десяток холопов басурманам посечь все-таки удалось. Пушки молчали. Князь Сакульский опасался, что, как только он разрешит залп, враг тут же кинется в атаку под разряженные стволы. Редкие выстрелы стрельцов тоже цели не нашли – уж больно быстры и вертлявы были степняки.
Наконец все это пустое баловство татарским воеводам надоело – и на дороге внезапно появилось сотен десять крымчаков, несущихся в атаку с копьями наперевес. Пушки немедленно загрохотали, сметая басурман картечью, поле погрузилось в дымную пелену, в которую и продолжали бить, почти наугад, короткоствольные тюфяки. И все же татары прорвались – в бойницы щитов ударили копья, разя стрельцов, и… И все! Колоть всадники могли, а вот прорваться внутрь – нет. Между тем копья были и у защитников укрепления.
Еще несколько залпов – и басурмане схлынули, оставив на склонах сотни трупов и лошадиных туш.
Зашипели охлаждаемые стволы, пушкари спешили прочистить их, забить новые заряды. По ту сторону поля воины тоже готовились к новому удару. Полчаса отдыха – и сотни татарских воинов снова понеслись в атаку. Залпы следовали за залпами, целые полусотни вылетали из седел, теряли лошадей, разлетались кровавыми брызгами – но конница скакала быстро, и опять большая часть басурман одолела кровавое поле. Только теперь они уже не кололи бойницы, а вставали в седлах и пытались перемахнуть через щиты сверху. Однако холопы ловили врагов на выставленные пики, отбрасывали за спину. Лошади занимали слишком много места, и пока наверх забирался один османский раб, остальные подъехать ближе не могли. Ну, а когда враг лезет поодиночке – колоть его дело несложное.
Татары снова отхлынули, передохнули – и ударили по дороге, пытаясь обойти гуляй-город понизу холма.
Дмитрий Хворостинин поднял кованую рать в седла, ударил в лоб, завязав сечу на краю щитов, удерживая басурман на месте под прицелами пушек и пищалей. Степняки выдержали под расстрелом всего с четверть часа и отступили, выстлав Серпуховской тракт сотнями тел. Тут же атака началась в другом направлении – и опять храбрость боярской конницы и меткость пушкарей вынудили татар откатиться.
Число раненых под сине-белыми шатрами стремительно росло, перевалив за сотню. Влияние убруса было велико, но не беспредельно, многие из тяжелых оставались в беспамятстве, иные не могли подняться, стенали от боли. Однако были и те, кто, ощутив прилив сил, поднимались, хватали саблю или копье – и снова рвались в самую гущу схватки.
К сумеркам земли вокруг гуляй-города больше не было видно. Тела лежали где в три, а где и в четыре слоя, кровь ручьями стекала к подножию холма и дальше, к тракту, собиралась за ним в большие лужи. Однако русское укрепление продолжало стоять на своем месте, фитили стрелков и пушкарей дымились в ожидании врага.
Темнота развела рати по разные стороны ночи, утром же русских воинов поразило невиданное зрелище: на поле перед ними, под вой труб и дробь барабанов, вышли бесчисленные ряды яркого разноцветного воинства: шаровары, кушаки, чалмы, кривые ятаганы в руках. Огромные знамена османской империи заполоскались на ветру: красные, с желтой окантовкой и вышитым в середине золотым мечом. Барабаны ударили громче, особенно рьяно взвыли трубы, и янычарские полки мерной поступью двинулись вперед. Едва они освободили подступы к холму, как на дорогу с улюлюканьем вырвалась конница и устремилась в атаку понизу.
Грохнули пушки, сотрясая землю, поднялись в седло бояре, готовясь ко встречному удару. К небу поползли облака дыма, зазвенела сталь…
Полусотня Басарги привычно ожидала возле шатров, когда начнут подносить раненых – когда вдруг послышался крик:
– Татары-ы!!! – и в лагере со стороны дороги показались темные всадники.
– Черт! Щиты! Рогатины! – крикнул Басарга, кинувшись к приготовленному оружию. – Плечом к плечу вставайте!
Однако времени собраться в правильный строй басурмане не дали, резво поскакав прямо к шатрам – уж очень эти большие навесы напоминали воеводские. Басарга мигом кинулся навстречу, упал на колено перед первым из всадников, упирая ратовище рогатины концом в землю, а острие подняв кверху. Скакун напоролся на копье грудью – боярин метнулся в сторону, чтобы падающая туша не придавила, попал под другого крымчака, прикрылся от его сабли щитом, отпрянул назад и успел рубануть падающего из седла врага сзади по шее, прикрылся опять от второго – грохнувший выстрел выбил того из седла, оборвав схватку, и подьячий, выпрямившись, спокойно рубанул саблей морду коня третьего всадника, поднимая его на дыбы, а самому татарину, вцепившемуся в седло, раздробил окантовкой щита колено.
К счастью, татары прорвались в лагерь после сечи, пик более не имели, да и разогнаться для удара им было негде. Битва превратилась в свалку без строя и плана, в простое истребление людьми друг друга. Новый всадник, уже слева, многократно отработанным в поместье порядком Басарга ударил коня окантовкой щита в морду – самое болезненное место, всадника рубанул саблей по колену – тянуться до тела снизу далеко, а без ноги все едино драться не сможет, откачнулся в сторону, дабы не попасть под удар ножа, поднырнул под копье, вогнал саблю снизу в живот, тут же отскочил.
Учение датчанина въелось в память крепко: на месте не стой, выцелят!
Новики пока предпочитали пищали, стреляя в цель, отбрасывая и тут же хватая заряженную. Но крымчаков было слишком много, и они, несмотря на потери, буквально захлестывали защитников шатра. Вот Тимофей Весьегонский, выстрелив в очередной раз, стволом разряженной пищали ударил лошадь в нос, перехватил приклад и, словно дубиной, огрел стволом всадника, кинул в того, что напирал дальше, поднял бердыш, что-то крикнул. Ярослав с Ильей подтянулись ближе, становясь рядом спиной к спине, и сверкающие лезвия полумесяцев нарисовали возле мальчишек свободный от басурман круг.
