Утро, как и положено комсомольцу и активисту, начал физкультурой. Подхватив свой «шест», двинулся на школьный стадион. Там в уголке сделали секцию для местных жителей, чтобы не сталкиваться на занятиях со школярами. Пошла мода на закаливание, и старшие классы бегали на улице до снега. Представляю, какой вой подняли бы «яжмамки» в будущем — «Моего сыночка да на мороз!» Дуры набитые, им же потом возиться со своими рахитичными недорослями.
Сделав пару кругов, размялся и занялся шестом. Вращение, восьмерка, перекрут и выпады. Надо ноги проработать. Нет, силы и энергии в них полным-полно. Необходимо размять связки. Вот и сейчас есть проблемы в глубоком выпаде вперед. Что тогда толку от них? Надо, чтобы «копье» вылетало на пару метров неожиданно для противника.
— Караджич, если я не ошибаюсь?
«Здрасьте, Светлана Алексеевна, наш физрук!»
Странно, что она меня помнит. Наверное, от фамилии. Я по той жизни замечал, что меня люди почему-то запоминают именно по ней, а по имени.
— Доброе утро, Светлана Алексеевна!
— Похвально, что не забываешь физкультуру. Это что ты такое сейчас, интересно, делал?
— Китайская техника гимнастики. Долго объяснять.
— Занятненько.
До чего же все-таки она хороша! Бабе за тридцать, но формы… да в облегающих спортивных штанах, какие у молодых барышень далеко не всегда встречаются. Да и сама она блонда чисто северного разлива. Светлана Алексеевна мой плотоядный юношеский взгляд отметила. «А мальчик возмужал!». Но там ничего не светило даже в мыслях. Так что мы потрепались о том о сем и разошлись. Каждый своей дорогой.
Моя лежала в сторону второго корпуса педагогического института. Альма-матер!
В институте было тихо. Старшие курсы на лекциях, младшие в колхозе. А я возле кабинета исторической кафедры. Липневский на выезде, меня встретил в коридоре наш декан, уважаемый Гольдин Вячеслав Иванович. Он милостиво протянул руку:
— Наш герой! Наслышан-наслышан. Вы Андрея Викторовича никак ищете?
— Да. Хотел узнать, что да как.
— Если коротко — то да как! — Гольдин поднял для весомости вверх указательный палец. — Не знаю, что ты там наговорил Первому, — наш декан подошел ближе и снизил тон, — но эти черти с области бегают как подорванные. Бедный Липницкий не вылезает из обкома, Овсянникову и так дел полно, так и его дергают.
— А что случилось?
— Как что? — сначала удивился Гольдин, а потом махнул рукой. — Ах да, ты же только что с моря. Следующей весной у нас в городе будет проходить международная научная конференция. Обкомовские сначала долго раскачивались, а на днях забегали как … Ну ты сам все понимаешь, нужно абсолютно все и еще вчера. Так что готовься. Раз ты кашу заварил, то будь добр — помогай. От иных общественных работ я тебя своей начальственной дланью освобожу. Но с учебой уж сам разбирайся. Запускать не дам!
— Я понял вас, Вячеслав Иванович. Постараюсь.
— Уж постарайся, — уже на прощание декан бросил. — Неплохо начал, Караджич. Так держать! Если что — обращайся напрямую ко мне.
— Хорошо.
А сам подумал, что декан еще горько пожалеет о своем щедром предложении. Ну, Марго! Я думал, что она оставила мои идеи между строк. А ты глядишь… Так что скоро будем ждать неутомимую Маргариту в гости. Тем более что у меня к ней есть деловое предложение. Не хочу решать его с Ярославом. Но не исключаю того, что и он нагрянет по мою душу. С держимордами от непонятной конторы я конкретно посрался на следующее утро. С их начальником мы разошлись в «чувствах». Но по мне — держите периметр или будьте незаметны. Мне на их сугубое мнение плевать, я ничего такого не нарушал.
Я оставил записку Липневскому, что в городе. Пусть найдет по телефону. Ноги незаметно сами собой принесли меня к общаге. Внутри почти никого, но в двенадцатой комнате тихонько тренькает гитара.
— Братва, привет!
— Серый!
— Привет археологу!
— Салют историческому! Совсем нас позабыл!
— Бродяга, держи пять!
Двенадцатая комната — это кают-компания и изба-говорильня первого общежития. Сколько прошлой зимой здесь было проведено незабываемых часов! Возвращению в молодость я во многом обязан именно ей, этой молодежной и шумной компании. Я сажусь на доисторический табурет и озираюсь. Ого, новые плакаты зарубежных исполнителей. Лица в комнате отчасти знакомые, но кого-то уже не будет. Жизнь идет своим чередом, выталкивая старшаков в иную сущность.
Им работать, добиваться, заводить семьи и продолжать род. Сердце легонько схватило грустью. Я уже это все в свое время пережил и ребят откровенно жалко. Второй поры студенчества не повторить, не пройти этот кипящий брод сызнова. Я лишь исключение, подтверждающее правило.
— Народ, что потребляем?
Радостный гогот был ответом. Скинулись быстро, основным спонсором был я. Деревенские привезли в город свежей провизии, так что мы с Николаем со спортфака быстренько сбегали до лабаза на Коммуналке и купили лишь недорогого винишка с местного винзавода. На вкус гдота, но пить можно!
«Что, гражданин, привыкли к хорошим напиткам?»
— Не пойму я что-то, Сережа, — патлатый по уходящей в прошлое моде Витюша поглядывал на меня снисходительно. Это только у него так получалось смотреть на людей, сверху, — говорят, что жопу рвешь? На первых страницах газет мелькаешь? В большие начальники рвешься?
Я с сомнением глянул на нашего институтского «правдоруба». Какая муха его укусила? Обычно он проезжал по «убогому совку», докладывал свежие новости из музыкального мира и был в целом безобиден.
— А тебе завидно?
— Еще чего! Я человек свободный.
— А мне кажется, что ты человек бесхребетный.
Парни оторвались от своих разговоров и с удивлением воззрились на нас. Чего это мы решили тут пикироваться? 12 комната — это обитель либерализма в нашем институте. Тут можно говорить о многом, потому сюда и допускают далеко не всех. Но где-то ведь должен томиться вольный дух студенчества?
Неформальный лидер коллектива Павел Сумароков хмуро потребовал от меня:
— Объяснись!
— Да, пожалуйста! Витя никогда не имеет собственного мнения. Постоянно ссылается на кого-то и чаще всего на «вражеские голоса».
Видимо, от меня здесь уже отвыкли или появились новые лица, народ дружно загомонил. А Витюша ехидно улыбнулся:
— Вот смотрите! Сережа заговорил как комсомольцы на собраниях. Это в твоей «Правде» правду пишут?
— Она не моя, она государственная и защищает интересы государства, как умеет. Согласен, умеет херово. Но все твои «голоса», на которые ты так упорно дрочишь, также оплачиваются чужими государствами. Тут уж никакого секрета нет. Так представь — они много хотят для нас хорошего на самом деле? Сколько в их информации объективизма, а сколько голой пропаганды? Ты в курсе их соотношения? Вот серьезно.
— Ну знаешь, — Витюшу всего аж перекосило, — мы не на комсомольском собрании. Братва, вы слышали?
Народ загомонил, но снова выступил Сумароков:
— Вить, а ты ведь не ответил на вопрос. Кому из них доверять?
— Совсем офонарели? Как можно сравнивать «совок» с миром свободы?
— А он точно свободный? — меня несло. Просто именно такие прекраснодушные бестолочи в том прошлом засрали нам мозги. — Все знают, что батя у меня моряк. Много чего там повидал. И месяцами в доках на ремонте стоял. В Германии, Англии, Финляндии. Можно за это время составить свое мнение о месте, где живешь?
— Рассказывай, — Павлу было на самом деле интересно. Он учится на физическом, но ему бы быть философ. Паша столько всего прочел, что я просто диву давался. Невероятно интересный собеседник.
— Рабочему человеку везде нелегко. Есть свои плюсы и минусы. Так что говорить однозначно, что там рай земной точно не стоит. А это ведь самые развитые страны. Подсказать после которого события в них начали обращать внимание на социальные нужды трудящихся? Я же все-таки историк.
