Я познакомился с ним в первый же визит, желая продать шкуры и заработать на сделке немного местной валюты. Европа восемнадцатого века болела меркантилизмом, и это означало что она хотела продавать, а не покупать. Монополии и запреты на импорт чего бы то ни было — обычное явление времени. К счастью, меха оказались в конце длинного списка. Компания Гудзонова залива имела привилегию, но отобранные у Франции территории оказались свободны для промысла. Поэтому никакого контроля за оборотом мехов и быть не могло. А новичку, вроде меня, в этом мире чистогана лучше было лишний раз не светиться. По крайней мере до тех пор, пока он как следует не освоится.
Вообще привозить в Британию меха, это как ехать в Тулу со своим самоваром. Британия умудрялась экспортировать меха даже в Россию (потому что доставлять из Канады по морю легче чем из Сибири по суше). За исключением соболей, которые в Канаде не водились.
Дешевые цены могли бы стать проблемой, но как раз к моему появлению ресурсы Гудзонова залива истощились и цены уверенно поползли верх. Они поднимались от года к году, а временами возникал даже некоторый дефицит. Чем я и не преминул воспользоваться.
Очень быстро мне удалось свести знакомство с мистером Уильямсом одним из тех безумных шляпников, что позже вдохновили Кэрролла.
— Мне хотелось бы заказать у вас шляпу, — сказал я, принюхиваясь к знакомым запахам школьного кабинета химии.
— Выбирайте, — шляпник показал на образцы, которые походили на шляпы моряков из фильмов про Петра Первого. Что-то среднее между высоким цилиндром и конической шляпой чародеев. Усеченный конус, так будет, наверное, правильно.
В таких головных уборах ходило половина Лондонской буржуазии, но мне фасон показался не слишком практичным. При полной свободе выбора, я заказал бы что-то типа «стетсона». Однако ковбоям еще только предстояло появиться, как культурному феномену, а фасон, даже если бы я смог его описать, вряд ли выглядел бы уместно в Европе.
— Нет, меня интересует треуголка, — ответил я. — Но при условии, что вы сделаете её из моего материала.
— У вас собственные бобры?
— Представьте себе.
— Нужно пять-шесть шкур для хорошей шляпы. Тогда шерсть кролика не испортит войлок.
Мне тогда пришло в голову, а не шляпники ли изобрели гремучую ртуть? Добавьте алкоголь к их привычным ингредиентам — ртути и азотной кислоте — и вуаля! Ведь алкоголем эти ребята злоупотребляли не меньше чем наши сапожники. А если не изобрели до сих пор они, что это мешает сделать мне самому? Гениальная в своей простоте мысль была отложена на потом.
— Нет, я не хотел бы смешивать бобра с кроликом. Никакой ртути и прочего дерьма. У меня достаточно материала. Кстати, им же могу и расплатиться за работу.
Удочка была заброшена, мы сторговались. На первую треуголку ушло десять шкур, но, поскольку подшерсток брался только со спины, так как я заказал черную шляпу, всё с брюха и боков мастер взял за работу. Слово за слово мы подружились, а потом перешли к прямой торговле. Мистер Уильямс охотно брал контрабандных речных бобров по пятнадцать-двадцать шиллингов за штуку. И этим я окупал мои визиты в Лондон и покупку всевозможных полезных безделушек. Правда для серьезных закупок нужны были серьезные деньги. А бобровые меха не давали нужной прибыли. Мы добывали их не особенно много.
В компании крутились миллионы, но живые деньги редко ласкали слух малиновым звоном. Меха превращались в продовольствие или корабельные припасы, а те снова превращались в меха. Этим же скудным ассортиментом выплачивались зарплаты и паи зверобоев. Такой вот круговорот.
Может оно и к лучшему, потому что когда на руках вдруг появлялась свободная сумма, я не мог её толком потратить, и вынужден был попусту таскать за собой тяжеленные мешки с монетой. Это не было одной лишь моей проблемой. Империя вообще не особенно заботилась о потребительском рынке. Купцы и промышленники зарабатывали тысячи, но средства не на что было употребить. Возможно, отсюда происходит широта русского размаха в делах распутства и разгульства, хождению по кабакам, пляски с цыганскими хорами, а с другой стороны, склонность к меценатству, строительство церквушек да храмов. А на что ещё пустить прибыли, когда бизнес, упёршись в бюрократический предел, прекращает рост и перестаёт доставлять удовольствие?
Теперь у меня внезапно появилась серьёзная статья расходов. Пушки. На родине пушки и раньше выдавались промышленникам только под расписку, на время похода, и прикупить их в личное пользование удавалось редко. А теперь, когда империя ввязалась в войну с Турцией, влезла в Польские дела и всерьёз опасалась бунта, она выгребала всё что могла, и ни один частный или казённый завод не взялся бы за левый заказ.
В Англии же пушки продавались практически свободно. Редкий купец рисковал выходить на океанские просторы безоружным, а умные английские монархи и лорды знали, что торговый флот является необходимым условием для существования флота военного, если не сказать больше — смыслом существования флота военного. В любом случае, чем больше имелось в стране купеческих кораблей, тем большими были её мобилизационные возможности. Потому пушки там только что мальчишки по улицам не разносили.
Однако все это касалось лишь подданных короны. Экспорт был ограничен. Иностранец в принципе мог сделать заказ на заводе, но это обязательно сопровождалось бюрократическими проволочками, и что ещё хуже — документооборотом и оглаской. Чего я всячески пытался избегать. Привлекать внимание правительства, что своего, что чужого я не хотел, а значит мне, как чужаку, пришлось бы сильно переплачивать за анонимность.
Отсутствие в Лондоне шляпника резко сокращало возможность быстрого решения дела. Ведь шляпник вёл знакомства со многими богатыми людьми. Именно через него я прежде всего и рассчитывал выйти на торговцев тяжелым вооружением. И в этот раз у меня не оставалось времени дожидаться его возвращения. Испанцы вот-вот должны были ударить по нашей куцей колонии.
Поэтому я решил для начала зайти с другого конца. Пушки в Англии можно было купить не только у производителя. Существовал и вторичный рынок.
Им я и занялся.
Глава семнадцатая. Stockwell
Глава семнадцатая. Stockwell
Я обосновался в таверне на углу Флит-стрит и Феттер-лейн, примечательной тем, что над входом на доске был нарисован повешенный человек. Точное название заведения узнать так и не удалось. Некоторые называли это место «Королевской виселицей», другие просто говорили «у повешенного». Рассказывали, будто не так давно прямо на перекрестке повесили несколько человек. Возможно, ту самую банду, что наводила ужас на улицу, устраивая погромы и резню просто так, безо всякой цели. Я тех недобрых времён не застал и относил рассказы к категории городских легенд.
Приходил я сюда не для того, чтобы прикоснуться к истории. Здесь неплохо готовили мясо и рыбу, подавали хороший кофе, но главное — хозяин позволял полистать подшивки газет и журналов, которые выписывал в большом количестве. Для меня, пропускающего иногда по полгода, это было удобной заменой читальному залу библиотеки.
— «Лондон Газетт» за последние три-четыре недели, — попросил я хозяина.– Меня долго не было в городе. Хочу посмотреть, не пропустил ли чего важного?
— Кофе?
— Да. Большой кофейник. И к нему сахар и молоко.
— Закуски?
— Хорошо прожаренный стейк, если можно.
Я не особо любил сильно прожаренное мясо и заказывал его по той же причине по которой употреблял здесь только кипяченую воду или напитки — исключительно безопасности ради. Санитарно-гигиенические нормы в Лондоне восемнадцатого века находились на зачаточном уровне.
— Будет сделано.
Хозяин выложил передо мной стопку газет и умчался на кухню.
