ждать не будет! Обойдетесь без жратвы! Но и без наказания… — напоследок «подсластил» он пилюлю.
Ага, дураков-то нет на голодный желудок до самого обеда таскаться. На этот раз на построении будут все! Некоторые ради этого и с места не сойдут, наплевав на «водные процедуры».
— После завтрака у вас начинаются вводные занятия, — сообщил старший наставник, — по Силовой…
— Ох, ты! — выкрикнул кто-то из толпы, не дождавшись конца фразы. — Неужели инициировать будут?
— Куда тебе инициироваться, Шапкин? — Нервно дернул щекой Болдырь. — Ты в строю в ногу попасть не можешь! А туда же: когда инициация? — передразнил он покрасневшего до корней волос курсанта. — Ходить сначала научись, потом уже на Силу рот разевай! Силовик… Хренов! Шапкин, я понятно объясняю?
— Так точно, товарищ старший наставник! — обескураженно отозвался крепкий вихрастый паренек, потупив взор. — Я больше на коне привык, чем в строю… — попытался он оправдаться, но Болдырь резко его одернул:
— Курсантам слова не давали, Шапкин! За нарушение — присоединишься вечером к компании Абдурахманова и Нефедовой. Сообразите там… на троих! — И наставник обидно хохотнул.
От же «унтерское хамло»! Но в армии по-другому нельзя! Дай слабину и каждый начнет заниматься своим делом, наплевав на приказы командования. К дисциплине нужно привыкать, ребятки! А этот Шапкин — Тимоха, как донесла разведка в лице Надюшки, названный в честь своего деда — ныне генерал-лейтенанта Тимофея Тимофеевича Шапкина, а в не столь уж и отдаленном прошлом — подъесаула [44] царской армии на должности командира сотни в Донском казачьем полку, и к тому очень могучего Сеньки-Силовика.
Нормальный пацанчик, так охарактеризовала бы своего сокурсника Надюшка, родись она лет на пятьдесят — семьдесят попозже. Ну, раз нормальный, значит найдем общий язык, и «мочить» в сортире не будем! Хотя, и придется туда вечером заглянуть…
— Значит, повторяю для тех, кто в танке! — произнес старший наставник. — После завтрака у вас занятия по истории Силового дела! После — физкультура и рукопашный бой! А дальше посмотрим, что от вас останется к концу дня! Все понятно?
— Так точно, товарищ старший наставник! — разом взревели курсанты, почуяв какую-никакую свободу и манящий запах, идущий из кухни.
Некоторые курсанты, так никуда и не пошли, продолжая топтаться на плацу, в ожидании похода в столовку. Ну и ничего, что харя не мыта, а вот пропустить утреннюю пайку не хотел никто. Я же решительно заскочил (если так можно выразиться при моей черепашьей скорости) в казарму, схватил рыльно-мыльные принадлежности, опасную бритву и направился к уличной «умывальне». Возле длинного ряда клапанных рукомойников уже толпились мои более быстроногие сослуживцы, повизгивали девчушки — вода с утра казалась едва ли не ледяной. Но свободных мест еще было в достатке — видимо штат предусматривал куда более значительное число кадетов.
Так, перво-наперво, побриться! Пока к моей отросшей за ночь седой грубой щетине не успел приколупаться старший наставник Болдырь. И вот ведь какое странное дело, на голове волос практически совсем не осталось, а щетина на роже с каждым годом становиться все «жирней» и многочисленнее! И сбрить её начисто из-за многочисленных морщин, избороздивших с возрастом мое лицо, все сложнее и сложнее. А уж опасной бритвой, зажатой в подрагивающих руках — та еще задачка. Но я справился! Теперь зубы. Оглядевшись по сторонам, и убедившись, что никто из присутствующих не смотрит мне в рот, я вытащил свои вставные протезы. Осторожно, стараясь не травмировать психику плескающихся рядом девчушек, я сполоснул их под струей воды из рукомойника и основательно прошелся по ним щеткой и зубным порошком, чтобы блестели, как у кота яйца! Затем набрав воды в беззубый рот, основательно прополоскал полость. Сплюнув, я с удивлением уставился на основательно покрасневшую воду. Нет, десна у меня уже давно кровоточат, на это я внимания и не особо обращаю. Но в этот раз что-то уж очень много крови, и десна в одном месте основательно так саднит! Еще раз оглядевшись (ну и кому нужен старый пердун?) я залез пальцами в рот. Нижняя десна на месте когда-то присутствующих там центральных резцов — единичек, основательно припухла и отзывалась странной болью.
Бляха муха! — едва не закричал я, когда почувствовал подушечкой пальцев в ранке два твердых и абсолютно лишних там «предмета». У меня чего, зубы растут?
Зубы… Нет, правда, настоящие зубы? Я неверяще елозил заскорузлыми пальцами по воспаленной десне. — Как такое вообще возможно? Неужели воздействие профессора Виноградова имело настолько сильный эффект, что даже зубы начали расти? Нет, что-то не складывается шарада! Я явно помню его заявление на этот счет, что он только приблизил состояние моего организма к идеальному… для столетнего старикана. А скажите на милость, вы когда-нибудь встречали столетнего старикана с идеальным здоровьем, у которого зубы наново отрасли? А вот, и я не встречал! Одним словом, странностей — хоть отбавляй!
— Гасан Хоттабович! — окликнул меня звонкий голосок. — Вы так на построение опоздаете! — Эт Надюшка меня из ступора вывела. Беспокоится девчонка за старика. А сердечко у нее действительно золотое. — И без завтрака останетесь!
В тот первый день, когда я только появился в учебке, именно она первой за меня вступилась, когда группка малолетних мажориков под предводительством того самого крысеныша — Кольки Варфоломеева, вздумала прикопаться к беспомощному старику. Кхе-кхе, конечно, но откуда ей было знать, дедушка вполне в состоянии заткнуть рот любому отморозку, и, возможно, навсегда. Но в тот момент нарываться я не стал, вполне хватило гневной Надюшкиной отповеди, и недовольного бурчания остальных сослуживцев-курсантов. Однако в открытую, кроме Надюшки, никто с Варфоломеевым бодаться не решился.
— Да не связывайтесь вы с этими уродами, — посоветовала девчушка, когда «мажорики», вдоволь нахохотавшись над моим донельзя «смешным» видом, отвалили восвояси, — у Варфоломеева, говорят, отец — правая рука самого наркома внутренних дел товарища Берии!
От, напугала ежа голой задницей! Но я предпочел не умалять её заслуг, по досрочному избавлению моей тушки от третирования «бандой» отмороженных щенков, а просто вежливо поблагодарил:
— Спасибо, внучка! Выручила старика!
— А вы как к нам попали, дедушка? Вам ведь лет, наверное, семьдесят…
— Сто два, красавица, недавно стукнуло.
— Сто два? — Девчушка ахнула и закрыла рот ладошкой. — Столько же… — Она неожиданно осеклась.
— Да договаривай уже, — усмехнулся я, — столько не живут. Я уже привык.
— Я не хотела вас обидеть, дедуль! Простите! — пискнула девчушка, стремительно ретируясь.
Вот так и познакомились.
Я отвернулся, стремительно засовывая вставную челюсть на место: негоже ей меня беззубым пердуном с голыми деснами лицезреть! Я и так на рожу не подарок, а ж без
