— Хм, сударыня… Ладно, сударь. Давай свои два рубля. А тебе только гривенники нужны? Чтоб в бутылку проваливались?
— Ага. — Не понимаю, причем тут бутылка, но соглашаюсь.
— Вот же мода чудная. Купи нормальную копилку, ну там кошку или свинью и кидай всё подряд. Нет, им надо обязательно «огнетушитель» взять и десятикопеечные монетки туда кидать. Мой племяш тоже такой ерундой занимается, хорошо я есть, могу поменять. Полбутылки уже накопил. Интересно, сколько это?
— Так можно пустую бутылку взвесить и его копилку. Общую массу монет вычислил — а тогда понятно, сколько это денег.
— Умный, да? Отличник небось. Ладно, иди уже отличник. Витрину не загораживай.
Зачем мне гривенники, они же десютнички? На воскресенье у меня по плану реализация товара, она же сбыт продукции. Твердо решил, что продавать пилочки буду по девяносто копеек, значит все будут идти с рублями. Вряд ли кто возьмётся отсчитывать всю сумму мелочью. Так что считай, на каждую палочку нужно заранее приготовить сдачу. Сорок пилочек — сорок гривенников, так? Конечно, не так! Даже думать, что я за один раз продам все пилки, глупо. Двадцать штук — уже было бы удачей.
'Сегодня утром проснулся пораньше, у нас принято ходить на базар с самого утра, часов с семи. Я думаю, связано это с тем, что исстари одним из основных продуктов, продаваемых на рынке, было молоко. Так что корововладельцы бегут реализовывать свой товар между утренней и дневной дойкой. Ну и вообще, человек с утра приехал в город на рынок, расторговался — а дальше весь день свободен можно погулять, по магазинам пройтись, купить чего-нибудь в свою деревню. А то, что кому-то в воскресенье поспать охота подольше, это неважно.
Папа Дима вышел из родительской комнаты весь в трусах, майке и остатках сна, разлепил глаза и осуждающе посмотрел на старшего сына. Попытался, но неубедительно. Как я понял, родители Мишкиного тела до последнего момента надеялись, что я или передумаю заниматься коммерцией, или просплю, или поленюсь. Ага, нашли лентяя, да и кто поленится за своей честно заработанной двадцаткой сходить! Вы серьезно думали, что я остановлю проект на финише?'
Сижу такой, завтракаю бутербродом, тут это заваливается, причем весь уже одетый:
— Миш, возьми меня с собой.
— Без сопливых как на коньках.
— Ну чего ты, я же тебе помогать стану!
— Интересно, чем?
— Вот смотри, ты же в закутке будешь торговать, где барахольщики и голубятники? — Пашка стоит весь такой собранный и готовый аргументировать своё участие в проекте как взрослый.
— Ну.
— А там прилавков-то и нет! Коробка нужна, чтоб было куда товар раскладывать.
— Это да. Найду что-нибудь.
— Вот! А я уже нашел! У меня на антресолях заныкана пустая коробка не рваная. Как раз для торговли.
— Да, уел ты меня, парень. Ладно, закидывайся завтраком по-бырому, пойдем вместе. Раз ты такой специалист по розничным продажам, то куда деваться.
— Что, правда?
— А то! Родители отпустят?
— А они спят. Папка выглянул и снова спать улегся.
— Тогда базара нет, пошли!
— Как базара нет? Воскресенье же. — Глаза Пашки округлились.
— Пошутил я, есть базар. И ты ешь, голодного я тебя не возьму.
Заодно и сам сделал себе второй бутерброд, раз такие дела. Вдвоем, оно может и лучше даже, чем в одно лицо. Я думаю, что два брата-акробата, продающие всякую чешую на рынке, вызовут больше доверия, чем один пацан-барыга. А что мы братья, заметно невооруженным глазом. И разновозрастные, и физиономии похожие. Опять же, если начнут наезжать хулиганы какие, Пашка тут же орать примется, я его проинструктирую. Нам стесняться нечего, товар не краденый, мелкого пацана скорее бросятся защищать, чем четырнадцатилетнего подростка — старших не так жалко, как шкетиков.
Это несправедливо, это даже непрактично, но так есть. Почему непрактично? Потому что на старших подростков общество уже потратило кучу ресурсов, отдача вот-вот будет. А сопляков еще тянуть и тянуть, они еще не стопроцентно до взрослой жизни дорастут — чай, с гаражей прыгать не перестали, по стройкам бегают в полный рост, в костры всякую гадость кидают. Но где логика, а где общественное сознание! Сказано, что в первую очередь нужно спасть самых мелких — значит спасаем самых мелких. А еще бесполезных стариков. Это как тест на гуманность. Носится цивилизация с недееспособными членами — значит она зрелая. То есть скоро начнутся процессы умирания общества. Чёрт, куда-то меня не туда занесло, так размышлять нельзя. Верчу головой — нет, всё в порядке, идем на базар, идем правильной дорогой. То есть войдем в него не с центрального входа, а с черного, как раз туда, где самопал и ношеные вещи. Ну и голуби, куда же без голубей.
'Я несу товар в кармане, завернутый в целлофановый пакет, Пашка тащит прилавок, то есть картонную коробку. Февральский ветер периодически пытается то вырвать коробку из рук пацана, то снести его самого, раз он её не отпускает. Ветер видать дружбан этой картонки, но ему не фартит — коробка сегодня будет работать столько, сколько нам надо. А если всё получится, то и в следующее воскресенье с ней же пойдем. Так что ты, Павка, еще не в курсе, на что подписался. Как минимум, до дома её тащить тоже тебе.
Восемь часов утра, уже светает, вернее рассвело бы, если б не метель. Около забора почти не дует, но тоже темновато. Стоим, приплясываем потихоньку. На коробке разложены пилочки для ногтей, не все, а несколько штук разного цвета. Вернее, цветов всего два, синий и розовый. И краска видна только сбоку. А так серенькие лежат, вид не привлекают. Народ проходит мимо, не обращая внимания на товар. А кто и кинет взгляд, всё равно же ничего не понятно. Наклоняюсь, варежкой смахиваю наметенный снег, понимаю — без рекламы никуда'.
— Пилочки для ногтей польские! Настоящее качество! Удобство и чистота обработки!
— Миш, а чего ты сказал, что польские? Ты ж их сам делал? — Лезет под руку Пашка. Да, рановато я счел его хорошим продажником.
— Наждачная бумага польская, так что всё по чесноку, Павел! А ты стой молча, раз не понимаешь политику маркетинговую.
— Чего?
— Вот и я о том. Целая наука есть, которая учит продавать товар. В техникуме люди торговать учатся, в институте. Там свои правила и законы. Так что не шаришь — не влезай.
— Ага, я молчу. А ты всё равно врун. Не прямо совсем, но немножко.
— Немножко, это да. Немножко все врут.
— И родители?
— Ха! Они тебя овощи есть заставляли?
— Заставляли.
— Что вкусно, говорили?
— Говорили.
— Наврали?
— Да вообще есть невозможно, меня чуть не вырвало!
— То-то же. А ведь им на самом деле нравится эта тушеная капуста. Вот и скажи, они врали или нет?
— Блин. Я не знаю.
— А не знаешь, больше слушай, меньше говори. Пилочки для ногтей, недорого!
— Почем продаешь? — Дородная тетка наклонилась к моему картонному прилавку.
— Девяносто копеек штучка, три рубля кучка!
— Да зачем же мне кучка? Кстати, за три рубля сколько продаешь?
— В кучке три штучки! — Фильм «Спортлото-82» еще не вышел в прокат, шутка пока не приелась.
— Погоди, это как выходит, сразу три покупать дороже получается? На тридцать копеек дороже!
— Вас не проведешь, гражданочка! Всё вы верно посчитали.
— Вот ты жук. Чуть не обманул. Да и зачем мне три штуки?
— А подарить подружкам? Пилочки польские, качество сами оценить можете. Я партию продам, а там когда следующую привезут, никто не знает. — Только бы Пашка не влез…
— А дешевле никак? — Мотаю головой. — Ладно, дай две штуки. С трояка сдача будет?
— Найду. Небось не пальцем деланый.
— Да уж. Видно, чем ты деланый. При ребенке не скажу.
— Так рабочая же технология, гражданочка! Небось сами знаете, по другомк никак.
— Сдачу давай, охальник!
— Миш, а кто такой охальник? — Первая покупательница ушла, Пашка выдохнул одновременно со мной, видать тоже волновался.
— Охальник это как насмешник. Только шутит немножко обидно.
