– Вань, мне пятьдесят человек хватит.
Но тут Иван полыхнул глазами, на миг став ужасно похожим на свою мать:.
– Государь, хочешь – казни, а только меньше, чем двести человек – не соглашусь! Крым до конца не зачищен, татары бродят… Алешка, ты сам пойми! Ну как я могу?! Я ж тут изведусь!
Алексей Алексеевич махнул рукой:
– Ладно. Переговоры на тебе, я домой… ох, черт! Ведь знал же, что отец зря к себе эту гниду подпустил! Знал!!!
– Надо было его еще тогда удавить, – зло процедил Иван.
Мужчины переглянулись. Да, иезуитов они теперь никогда не простят.
* * *
Купеческий караван медленно тащился по лесной дороге. Всхрапывали лошади, покрикивали возницы, переговаривались охранники…
Все было тихо, мирно и спокойно.
Тимофей сидел на облучке, крепко сжимая в мозолистых руках вожжи. Смирная лошадка Плюшка перебирала копытами.
Хорошо…
Хорошо, что удалось наняться к купцу Севастьянову – тот и на охрану не скупится, и с деньгами не обманывает. Хорошо, что скоро их путешествие подойдет к концу – уж дня три до Москвы осталось. И домой.
А дома жена любимая, детки… и это тоже хорошо. И спокойно…
Было, ой было.
Это только в детских сказках тати выскакивают на дорогу с воплем «Кошелек или жизнь!». В жизни они просто выскакивают, повалив по паре деревьев – спереди и сзади каравана, чтобы лошади не смогли никуда деться. Лошади-то смогли бы, да телеги с товарами куда? Да еще сначала стреляют, стремясь если и не попасть, так напугать людей…
Тимофею повезло – он уцелел при обстреле, но тут же скатился под телегу.
А что? Не герой он, вовсе даже не герой. Его дело – телегу вести, а сражаться – дело охранников. Лучшее, что он может сделать, – это спрятаться и не мешать.
Бой разворачивался явно не в пользу купца. У разбойников оказалось почти двойное преимущество в численности – и это явно была не обычная банда из голодных мужиков, а крепко спаянная ватага, где каждый знал свое место…
Клинки сверкали, люди падали… и перевес был в пользу татей.
Тимофей уже успел попрощаться с жизнью, когда над лесной дорогой пронесся лихой разбойничий свист.
Только вот свистели не разбойники. В бой вступила третья сила. Отряд в два десятка конных всадников, с разлету перемахнув бревна, принялся резать, рубить и кромсать татей. Тимофей испуганно крестился под телегой.
Кричали люди, ржали и хрипели кони, звенело железо…
Все было кончено примерно через двадцать минут. Больше двух десятков татей было зарублено, остальные обезоружены, избиты и повязаны веревками.
Тимофей понял, что можно вылезать.
Всадники спешивались, оглядывались по сторонам, двое из них, совсем мальчишки еще, принялись помогать охране. Откуда-то появились большие берестяные короба, а из них свертки ткани, мази и какие-то зелья, с помощью которых парнишки и занялись ранами.
– Благодарствую, спасители!
Анфим Севастьянов тоже уцелел в схватке, хотя и получил несколько ударов. Один глаз у него заплыл, из носа явно текла кровь, темной струйкой сбегая по усам к светлой бороде и теряясь в ней, но выглядел мужчина чуть спокойнее, здраво рассудив, что враг татей – его друг.
Ему ответил молодой мужчина, лет двадцати пяти, в простом кафтане зеленого цвета:
– Не нас благодари – государя. Он распорядился.
– А откель вы такие… добры молодцы?
Анфим выспрашивал осторожно, чтобы не нарваться, но командир улыбнулся, разгладил усы….
– Царские мы!
Тимофей облегченно перевел дух.
Слава те, Боженька! Сподобил прислать служивых людей на помощь!
– А как же…
– Царевна повелела ездить по дорогам и чистить их от разбойничьих шаек. Пойманных – на строительство канала али дорог. А вас мы до деревни проводим. Тут она недалеко, к вечеру доберемся…
Тимофей еще раз перекрестился.
Потом уже он расспросит одного из воинов, как царевна их сюда направила. И услышит, что на Москве чуть бунта не случилось. Стрельцов уйму казнили, а они вот смогли вымолить прощение, но при условии. Были временно расформированы на десятки и отправлены вот так вот, по дорогам, под приглядом. Ловить татей и тем зарабатывать себе прощение.
Выслушав это, Тимофей поставил себе обязательно помолиться вечером за царевну. А еще – сходить и поставить свечку в церкви за ее здоровье, как до Москвы доедут.
Вот ведь как жизнь-то оборачивается? Не приказала б она, глядишь, и в живых его б не было. Так вот, все, что Бог ни делает, все к лучшему… И неисповедим промысел Его…
* * *
– Государыня! Дозвольте!
Софья поглядела на Василия Голицына. Поговорить?
Конечно, она едва на ногах стояла от усталости, но… благодарной она тоже быть могла. Василий Голицын, получив от нее профилактическую взбучку, преисполнился если и не уважения, то…
Так часто бывает в жизни, но, к сожалению, не все женщины об этом помнят. Тех, кого они подчинили своей воле, мужчины забывают на второй же день после победы. Тех же, кто остался для них загадкой, вещью в себе или просто повел себя как-то нелогично, не так, как ожидалось, могут помнить долгие годы. Добейся Голицын своего – мигом бы принялся вертеть Софьей на свой вкус, не слишком заботясь о ее чувствах. Получив резкий отпор – он принялся уважать женщину. И сейчас поддерживал ее, как только мог. Не раз девушки доносили Софье, что Голицын громче всех кричит в ее защиту, а поскольку рода он был не худого, к нему прислушивались.
– Дозволяю.
Софья прошла прямо в кабинет, уселась за стол, кивнула Голицыну.
– Государыня…
Софья молчала. Василий замялся на миг. Почему-то он чувствовал себя дураком под взглядом этих умных темных глаз. Соблазнить ее пытался… идиот!
– Вы помните, как я…
Софья кивнула:
– Надеюсь, ты не за этим пришел? – вроде бы и чуть шутливый, тон ее сомнений не оставлял. Скажет Василий что-то о любви, и собирать его будут по частям. Нашел, когда дурью маяться.
– Нет. Но это послужило поводом…
Слово за слово, Василий рассказывал, как к нему пришел человек. И предложил… да, вот именно то самое.
Голицын вроде как должен быть на Софью обижен, но притом от него вреда не ждут…
– Как интересно. И?..
– К тому ж для женщин я…
– Как сыр для крысы. И то мне известно, – Софья сопроводила свои слова усмешкой, от которой опытный ловелас вздрогнул всем телом.
Ему предложили соблазнить царевну Софью. Или хотя бы всячески демонстрировать свою любовь и преданность. А потом…
Да, потом именно то самое.
Софья повертела в пальцах нож для бумаги:
– Как мило. Либо я опозорена и неизвестные получают рычаг давления, либо я слушаюсь любовника… я так понимаю, что ты ведь, когда хотел меня соблазнить, похваливался своей удалью?
Василий пристально смотрел на царевну. В женщинах – что есть, то есть, он разбирался отлично, а потому…
– Так ведь удаль молодцу не в укор, государыня?
По губам женщины скользнула улыбка. Мол, принято, ты не враг, но и не зарывайся.
– Так тебя и не укоряют. Ладно же… Пойдешь к этим добрым людям и скажешь им, что…
Софья начинала свою игру. Голицыну она верила, хотя, конечно проверить придется. Но лгать ему сейчас невыгодно и не нужно, поддерживая Софью, он больше получит.
А вот у его покупателей земля под ногами горит, их агентуру она крепенько проредила, а те, что остались, ни влияния, ни даже права голоса не имеют.
Пусть покупают любовника в мешке. Она же посмотрит, что им продать в довесок.
Но хорош, гад! Она могла понять ту царевну Софью, которая влюбилась в мужчину без памяти, могла… Чего одна улыбка стоит – этакий синеглазый очаровашка, пахнущий духами, надо полагать, с приличными способностями по мужской части, а улыбка нежная и почти беспомощная. Сочетание материнского инстинкта и инстинкта размножения укладывает женщин не хуже пулеметной очереди. Инструктаж продлился недолго. Но уходил Василий вполне окрыленным. Любовь?
Помилуйте! Этим благоволение такой женщины, как Софья, не заслужить. А вот правильный подход к делу…
* * *
Иван Сирко смотрел на море.
Азовское море. Родное.
Да неужто его мечта при жизни осуществится?!
Ничего так не хотел казак, как видеть Сечь спокойной и счастливой. Чтобы не страдала она от постоянных набегов, не уводили в полон людей, не жгли села – и вот! Выжжен самый страшный гадюшник! Крым методично и спокойно зачищается от татар.
Ему же предстоит совместно с поляками повторить это на другой стороне Керченского пролива. Взять Тамань, пройти огнем и мечом по берегу – благо кораблей им с лихвой достанет для переправы. И при этом стараться, чтобы турки оставались более-менее целы. Ежели кто под саблю подвернется – разговор другой. Но ведь им еще придется с Сулейманом разговаривать, и лучше бы иметь предмет для торга.
– Царевич сейчас домой едет…
Степан Разин встал рядом. Иван дружелюбно кивнул ему.
– Он парень хваткий, справится.
