– Он парень хваткий, справится.
– Да там и сестра чего стоит. Мог бы и не торопиться.
– Не скажи. Баба все ж таки…
– Эх, батько Иван, не видал ты той бабы. – Степан широко улыбнулся. – Уж поверь мне, даже в Татьяне моей больше бабского, чем царского. А вот в царевне Софье вовсе не так.
– Посмотрю – тогда и поверю. Думаешь, отдадут за тебя Татьяну?
Степан пригладил усы. Выглядел он при этом, что тот котище, сметаны нажравшийся.
– Царевич мне в том поклялся. Крым должен быть частью Руси, то верно. Но и править здесь будет сложно, а потому…
– Казаков попросят. Понимаю.
– Попросят. А могли бы и приказать. Да, сложно будет. Но Перекоп мы укрепим, не так, как было, намного лучше станет. Крепости оснастим, чтобы ни с моря, ни с суши не подобрались, сторожевые маяки поставим, патрули пустим… царевич обещал, что все деньги, кои здесь заполучили, сюда ж и пойдут. На развитие Крыма.
– Обещает он много…
– Так ведь и выполняет, разве нет?
Иван Сирко пожал плечами. Сколько лет его предавали, так что поверить в порядочного царевича было покамест выше его сил.
– Поживем – увидим.
– Это верно. Но еще царевич сказал, что к зиме нас в Москву ждет.
– Нас?
– Меня, да и тебя, батько Иван.
– И зачем же?
– Так награждать.
Посмотрим…
Два казака глядели на море. Что-то будет? Неизвестно, но шанс им дали. И как будет жить казачество в дальнейшем, зависело от того, как они его используют. А если учесть, что и Иван, и Степан любили свой народ, жизнь готовы были положить ради казаков…
Они зубами уцепятся, государь.
Только не обмани.
* * *
– Сонечка, ты поосторожнее.
Софья с удивлением посмотрела на тетку Татьяну.
– Тетя?
Что – поосторожнее? Вроде бы и так с охраной ходит, и так стережется и бережется… и не зря. Не так давно кухарка ей в котел яду сыпанула, за любовь свою мстила. То, что Долгоруков ее просто трахал, да не женился бы, дуре и в голову не приходило. Могли б и все потравиться, да запах у мышьяка такой, что его лишь чесноком забить можно. Софья его вмиг почуяла, и никто есть не стал, кается теперь та дура в пыточном приказе, да поздно.
– Женщина ты уже, кровь кипит, да все же не стоило бы…
Софья замотала головой:
– Тетя, либо говори прямо, либо прости. Не соображаю уже ничего, к вечеру, как чумная.
Татьяна тяжко вздохнула:
– Я о Голицыне.
– Ф-фу-у-у-у-у… Я-то уж думала…
Тетка аж присела от такой реакции. Татьяна-то ожидала чего угодно другого – оправданий, объяснений, смущения, но чтобы вот так?
– Сонюшка?
– Тетя, ты подумала, что он мой амант?
С теткой Татьяной Софье легко было тем, что можно было правду-матку в лоб рубить. Собственно, иного старшая царевна и не принимала, за то и страдала многократно.
– Разве нет? Всюду он с тобой…
Софья усмехнулась:
– И как? Многие так думают?
– Шепчутся. Но негромко и не вслух. За пределы Кремля то вроде как не выходит…
– Отлично! Значит, вся столица в курсе. – Софья потерла ладони, улыбнулась широко и весело. – Тетя, ты никак подумала, что я не удержалась? И хочу, как ты, как тетка Анна, любви хочу?
– Да…
– Так ведь разница есть, и немалая. Что Степан, что Воин не женаты. А этот герой женат, давно да счастливо. Мне его жену крысьим ядом травить?
– Так ведь сердцу-то не прикажешь, Сонюшка. Просто не стоило бы его с собой так-то таскать, то в Дьяково, то сюда… ведь мотается за тобой…
– Так мне того и надобно. Пусть сплетничают, пусть говорят.
– Честь девичья…
– При мне и останется, хоть перед всей столицей к бабкам войду, и никто из них меня потом не осудит. Хоть на любой иконе поклянусь, хоть Алешиным здоровьем, что ни с одним мужчиной не было у меня…
Татьяна кивнула. Поверила.
– Так зачем тогда?..
– Тетя, то, что я скажу, между нами и остаться должно. Обещаешь?
Татьяна молча потянула из-под платья крест, губами прикоснулась.
– Чтоб мне Степана в жизни не увидеть, коли предам клятву.
– Хорошо. Василий красив, молод, умен, ярок… вот то и использовали некие тати. Вышли на него и предложили царевну соблазнить, чтобы через него мной и управлять. Вот мы в любовь и играем. Он изображает, что всюду за мной, я – что нигде без него… поняла?
– Так схватить их?!
– Этих схватим – новых подошлют. Не ко мне, так к Дуньке. Или малышкам, или… да много вариантов. Лучше уж знать, где змея ползает, чем ловить ее, гадину, каждый раз.
– Ох и хитра ты, Сонюшка.
– Станешь тут. Так что ты меня защищай, тетушка, да так, чтобы все еще больше уверились. Понимаешь?
Татьяна понимала. Еще как…
– Все сделаю, племяшка. Пока тут я…
Улыбка была ей ответом:
– Эх, тетя, вот выдадим вас всех замуж – и с кем я останусь?
– С мужем? – невинно предположила тетка. Обняла племянницу и удрала за дверь. Софья тяжко вздохнула.
С мужем. Да где такого героя найти, чтоб ее выдержал? Илья Муромец помер, Иосиф Виссарионович не родился… Смех – смехом, а женщины у власти счастливыми не бывают. Цена такая…
И она готова заплатить ее. Не для власти. Для брата.
* * *
Алексей Алексеевич в это время поторапливал коня. Горячий жеребец поблескивал лиловым глазом, скалил зубы, но копыта мерно ударяли в землю.
Отец, о-тец, о-тец…
Мысли Алексея крутились вокруг одного и того же.
Ну как же так?! Как они не предугадали, не предвидели?! Они не всеведущи, но кого это утешит?! В таких случаях?!
А ежели б Соня не справилась?
Хотя – нет. Вот тут он мог быть спокоен. Ежели вожжи оказались в руках у его сестренки, она справится. Она дождется и потом все обставит как лучше для него.
К чести Алексея – ни на единую секунду он не усомнился в Софье. Не подумал, что ей нужна власть, не допустил даже мысли, что она может играть в свою пользу.
Наоборот – был спокоен хотя бы за Москву, зная, что, пока там Софья – бунта не случится. Она любой пожар потушит. Коли понадобится – кровью.
Жестоко?
Тебя повесят, а ты не бунтуй. Порядок быть должен во всем.
* * *
Софья злобно смотрела на Питирима:
– Отлично. Можешь уходить, но кто станет патриархом?
– А… есть несколько человек. Вот Иоаким, например, чем не патриарх?
Иоакима Софья знала. Чиновник, властолюбец… вопрос в другом.
– Наверное, тем, что он неблагодарный человек?
А еще властолюбец. И баран упертый. И с Матвеевым был в близкой дружбе. Но последнее не суть важно, у свиней не бывает друзей. А человек, который начал свою карьеру под Никоном и благодаря Никону высоко поднялся, а теперь его поливает на всех углах… э, нет.
Таких мы к себе не приблизим.
– Государыня!
– Отче. – Софья смотрела устало, под глазами синели круги. – Никон все дал Иоакиму, а тот полощет его на всех углах. Ежели и Алексей ему все даст, а тот потом тако же поступит?[8]
– Он пока еще молод, но умен. Поверьте, с ним не будет хлопот.
Молод? За полтинник товарищу. А по здешним меркам это чуть ли не вдвое считать надо! Нет уж…
Софья сморщила нос. Питирим вздохнул:
– Государыня, все ж таки это дела церковные…
– Э, нет. Иначе б ты, отче, не ко мне пришел, а сразу бы патриарха выбрал и на покой отправился? Разве нет?
Разве да.
Только вот у Питирима выбора не было. Он тогда, у Кремля, проштрафился по полной, теперь ему только и оставалось, что грехи замаливать. И не отчитывался бы, да уж больно крутенько Софья взялась, а полки ее поддерживали. Да и то сказать – хотела бы она на трон вместо брата сесть, тут бы бояре, конечно, взбунтовались. Так нет же.
На троне лежит Мономахова шапка, а сама Софья, за спиной которой постоянно либо Федор, либо Иван, либо вдовствующая царица с ребенком, садится упорно на его ступеньки.
А царь – Алексей Алексеевич, так всюду и говорится, и пишется.
– Может, мне Иоакима пригласить?
– Ну, пригласи. Побеседуем.
На беседу также пригласили Аввакума и царевича Федора. Но… Как ни старался Иоаким произвести хорошее впечатление, как ни лебезил, как ни прогибался перед каждым, мнение совпало у всех троих. Сразу и жестко.
Тут и Питирим не помог. Оставшись наедине с братом и священником, Софья высказалась коротко:
– Глист скользкий.
Аввакум хоть про глистов и не знал, но кивнул. Федор покачал головой, но в целом был согласен:
– Двурушник он. И всегда таковым был! Блюдолиз и подхалим.
– Вот и мне так кажется.
– Сонь, святой ведь человек…
По ушам царевич получил с двух сторон.
– Святые люди, царевич, Богу служат, а не перед властью преклоняются. А для него завет один – преклонись перед высшим и подгадь низшему.
– Вот перед тобой человек, который Богу служит, – его и в ссылке не сломили, – припечатала Софья. – Батюшка, а вы не хотите на себя сей груз взвалить?
Не хотел. Да еще как не хотел! По лицу Аввакума было видно, что отпихиваться будет, как кот – четырьмя конечностями, а потом еще заорет и примется царапаться. Даже и убеждать не стоило.
