этот Щукин специально построил, для хранения краденого. Его братец с бандой дзюдоистов проворачивал делишки. Пичугин брал машину у брата для перевозки вещей, а тот сбывал добычу через своих фарцовщиков и спекулянтов. Конечно, там уже не просто джинсы были.
— А вы, наверное, всю ночь джинсы варили и красили, — усмехнулся я. — Поэтому у тебя руки синие? — и со смешком подхватил Федин фужер, на котором в свете пластикового абажура переливались фиолетовые разводы.
— Всё тебе шутки, Андрюха, хоть тебя бей, хоть что.
— Где варёнки толкаешь, рассказывай, — продолжал я подначивать немного хмельного друга.
— Да в краску залез сегодня, — поддался тот. — Верочка у меня талант… Оказывается, она рисует. Хотите покажу?
— Ой, да ладно, — замахала руками Вера. — Засмущал, скажешь тоже, рисует. Так, балуюсь…
* * *
Ночь. Палата реанимации номер тринадцать мерцала в полумраке зелеными огоньками громоздких угловатых приборов. Проводки змеились от металлических ящиков с тусклыми черно-белыми экранами и опутывали лежащее на единственной кровати неподвижное тело, накрытое простыней чуть ли не до самых ушей.
Длинные белые занавески, похожие на саван, всколыхнулись, впуская порыв сырого ветра. Створки окна несмело скрипнули и распахнулись. Внутрь скользнула тень, перескочив через низкий больничный подоконник.
Мертвенно-бледный свет луны протиснулся в оконце следом за человеком и высветил болотную зелень его спортивного костюма. Человек пружинистыми шагами, бесшумно, словно леопард приблизился к больному. Тот лежал неподвижно и, казалось, не замечал гостя. Никак не реагировал на его появление. Человек в зеленом костюме выхватил из-за пояса нож и вонзил его в грудь пациента.
Я щелкнул выключателем, лампочка на потолке ослепительно вспыхнула. Я вышел из-за больничной ширмы, держа на мушке маньяка.
— Ну здравствуй, Борец! — хмыкнул я. — Ты убил манекена. Пичугин не выжил…
Маньяк смотрел на меня не мигая, нисколько не испугавшись, и стискивал в кулаке рукоять ножа. Весь, как сжатая пружина, передо мной стоял совсем другой человек, не тот, которого я знал. Будто его другая, невидимая темная личина взяла верх и вышла наружу. Я даже глазам своим не хотел верить.
— Брось нож, — тихо, но твердо произнес я. — Или буду стрелять. Не смотри на окно, не успеешь… Пуля все равно догонит. Здание оцеплено и за окном сотрудники.
— Как ты меня нашел? — убийца подчинился и отшвырнул нож.
— Это долгая история, — ухмыльнулся я. — На допросах расскажу.
Маньяк стоял рядом с кроватью, на которой покоился бутафорный «убитый» пациент. Незаметно скосил взгляд на матрац. Знаю, что сейчас будет. Перевернет кровать и попытается прыгнуть в окно. Палата-то на первом этаже.
Не выйдет у тебя ничего! Кровать я распорядился привинтить к полу намертво металлическими скобами. Пришлось колесики с нее снять. Но убийца не знает об этом и все же попытается.
Он резко схватился за железную раму, одновременно подсев под кровать, и рванул ее вверх, пытаясь швырнуть в мою сторону. Крепеж затрещал, на мое удивление, одна сторона кровати даже отошла от пола, выкрошив болтами доски.
Ни хрена себе силища! Но другая сторона так и не оторвалась от пола. Маньяк дернулся, зло скрипнул зубами, разжал руки, так что ножки с громким стуком встали на место, и хотел прыгнуть в окно.
Бах! Бах! Я выстрелил на опережение и разнес в щепки раму перед его лицом.
— Еще шаг! И следующая пуля угодит тебе в затылок! — рявкнул я. — На колени, лицом к стене, руки поднять!
Хищник подчинился, понял, что я не шучу, жизнь он свою ценил, этого у него не отнять.
Я подошел со спины и не церемонясь ударил кулаком, утяжелённым пистолетом сверху по голове. К дьяволу правила! Когда имеешь дело с монстром, сам должен быть немного чудовищем.
От удара человек упал лицом вниз и затих. Вырубился. Я сунул пистолет в кобуру и вытащил наручники, встал коленом на поясницу и завел руку маньяка за спину, собираясь накинуть кольцо. Но гад притворялся, он был в сознании. Резко развернулся, вцепившись мне в руки и пытаясь накинуть мне на шею клещи из собственных ног.
Хреночки! И к этому я был готов! Ударил в солнечное сплетение. Сверху бить легко. Попал прямо в «солнышко». Борец скрючился и закашлялся. Я заломил руку до хруста и надел браслет, затем проделал то же самое со второй рукой. Все… Теперь никуда не денется, если только наручники не разорвет. Но такое вряд ли получится. Ведь все-таки это женщина…
— Все кончено, Вера, — я похлопал ее по плечу. — Вставай, без глупостей.
— Не называй меня так, — зло процедила Титова. — Меня зовут Инга.
* * *
— Как такое может быть⁈ — Горохов пыхал сигаретой и метался по кабинету. — Вера Павловна — маньяк⁈ Не верю!
— У нас есть неопровержимые доказательства, — монотонно проговорил Катков. — Волокна, обнаруженные под ногтями Миронова и Белкина, совпали по составу с материалом ее заграничного спортивного костюма зеленого цвета, в котором она и была задержана. В состав одежды входит шерсть и лавсан в смесовых пропорциях, не характерных для текстильной промышленности нашей страны.
— Да знаю я, — отмахнулся Горохов. — Это я так, эмоции вслух… А Федор куда смотрел? Твою дивизию!
Следователь подошел к понурому Погодину и навис над ним глыбой:
— Федор Сергеевич, ты вообще с убийцей… Тьфу ты! Вот огребем-то теперь!
Погодин сидел мрачнее тучи. Сопел и не смел поднять на шефа глаза.
— Разрешите, Никита Егорович? — я встал.
— Говори, Андрей Григорьевич, — махнул рукой следователь.
— Капитан милиции Погодин выполнял мои указания и вел оперативную разработку интересующего нас объекта.
— Как это? — раскрыл рот следователь. — Он с ней специально того? Это самое… Шуры-муры? А я почему не в курсе был?
— Сами понимаете, метод был очень деликатный, — подмигнул я. — И в случае, если бы наши подозрения не подтвердились, то мы, а с нами и вы, вышли бы не в очень хорошем свете, так сказать. Вот я и принял решение действовать усеченным составом и не совсем легально.
— Хм… Это уже радует, — Горохов потирал руки. — План оперативного мероприятия задним числом составь — и мне на стол, я завизирую, а потом к делу приобщим и… Хрена лысого они что-то нам предъявят. Из халатности получается оперативная разработка. Так за это Феде наоборот медаль положена! С маньяком спал, это, вроде как, на передовой! Смело, смело… Молодец, Федор Сергеевич! Хвалю!
Но Федя общего воодушевления не разделял. Заламывал пальцы и кусал губы. До сих пор не мог поверить, что его новая любовь — убийца. Но я-то друга знаю. Страдать он особо долго не умеет. Через пару-тройку дней в норму придет. Этот баламут по два раза на дню может влюбиться, так что зря Света так за него переживает и даже предлагала мне уговорить его, чтобы он нам высказался и не держал в себе. Мол, так легче.
А я тем временем продолжал вещать о заслугах Погодина:
— Благодаря его внедрению нам удалось выяснить, что Вера использует особою графическую тушь немецкого производства, предназначенную для художественной графики. Хобби у нее такое, картинки малевать, так вот, там синяя краска особенная. При высыхании дает фиолетовый оттенок. Экспертиза показала, что именно этой краской были нанесены рисунки, имитирующие татуировки, на правом плече убитых жертв.
— А почему наши химики не могли состав этой самой туши определить?
— Так они сравнивали с чернилами и с прочими отечественными красителями, типа анилина, — пришел мне на помощь Катков. — А тут краска фирменная и у нас не распространённая. Ее Титова купила, когда была на слете судебных медиков в ГДР.
— Одно непонятно, — продолжал высказывать сомнения Горохов. — Как такая хрупкая девушка убивала мужчин? Да еще и Светлану Валерьевну похитила и в подвал спустила. Кто-нибудь мне объяснит?
— Во-первых, — продолжил я. — Не такая уж она и хрупкая. Имеет разряд по дзюдо, поддерживает форму. А во-вторых, возможно, это делала не она.
— Не понял!..
— Когда я ее задерживал, она назвала себя Ингой…
* * *
г. Михайловск. Следственный изолятор.
Дверь в следственную комнату распахнулась. В помещение с низкими потолком и бетонными, выкрашенными в цвет зеленой безнадежности стенами вошла Вера. Сержант-конвоир захлопнул за ней дверь и остался в коридоре.
Вера смотрела на Свету глазами затравленного зверька. Со мной встречаться взглядом избегала. В покрасневших глазах стояли слезы.
— Присаживайся, Вера Павловна, — кивнул я на привинченный к полу железный табурет, что торчал будто пень
